За печью отыскалось несколько оцинкованных ведер, которые Кирилл оттирал от пыли снегом. Старой майкой Кирилла, в которую было завернуто несколько чашек и столовые приборы, Лена намывала стол, печь, стулья, переложив с них дрова на пол. То и дело Лена выбегала, чтобы подышать свежим воздухом и вымыть в снегу черные от слоев пыли руки. Они с Кириллом забыли о холоде: от беготни и работы им было жарко. Одно обстоятельство беспокоило Лену всё сильнее по мере того, как комната приобретала более или менее жилой вид: намереваясь растопить печь, она напрочь позабыла, что для этого нужны спички, а ее у них не было. Она надеялась найти спички в доме, на печи или за ней, но обнаружила там всё что угодно, только не спички – ведра, лопаты, большой алюминиевый чайник, пару кастрюль, горшок. Внутри печи, в самый дальний угол были задвинуты чугунные сковороды. Всё деревенское, добротное. Увидев горшок, чайник и сковороды, Лена обрадовалась: всё это было знакомо ей по тем временам, когда она была маленькой и гостила у бабушки, по самым лучшим мгновениями ее жизни. Протирая лавку, заменявшую кровать, Лена услышала за спиной какой-то шорох:
– Мама, мама, тут пришли…
– Вот они, самозахватчики, – женщина, та самая, что два часа назад бегом побежала в поселок, стояла в дверях и тяжело дышала.
Цветастый платок был у нее в руках, и им она обмахивалась, стараясь отдышаться. Раскрасневшаяся, потная, с взъерошенными глянцево-черными волосами, она отталкивала сновавшего под ногами Кирилла и кивала на Лену кому-то, кто только заходил в дом:
– Полюбуйтесь, товарищ начальник, что делается. Полное беззаконие. А что завтра будет? Столько лет было тихо, а теперь началось. Где это видано, чтобы дома пустыми стояли. Не к добру это.
Женщина была старше Лены, с огрубевшими от работы руками. В темных ее волосах чуть проскочила седина. «Цыганка, – подумала Лена, – и, по-моему, я уже ее где-то встречала. Может, там, на станции? Или где-нибудь в городе?»
В комнату заглянул милиционер, нагибаясь, чтобы не разбить голову о низкий дверной проем. Вся одежда его была усеяна мелкими брызгами дорожной грязи – и форменные наглаженные брюки, и совершенно не по уставу военная шинель, и даже ушанка, которую он сжимал в руках.
– Да успокойся ты, Софья, сейчас разберемся, – милиционер вошел и посмотрел сначала на Кирилла, потом на Лену, которая так и продолжала стоять с тряпкой, склонившись над лавкой. – Потрудитесь, гражданка, объяснить, зачем вы взломали брошенный дом и что здесь такое вытворяете.
Софья удовлетворенно ухмыльнулась: именно на такие жесткие действия она и была настроена, ожидая выдворения вдруг нагрянувших пришельцев. На ее потном лбу забродила складка. В нетерпении она была готова броситься на Лену с кулаками. Так повелось у цыган в Карелии, где они оказались еще во времена гонений и налогового бремени при Петре I: относиться к чужакам настороженно, даже с опаской. Да и чего хорошего можно было ожидать от чужаков посреди леса, где прячутся лишь они, цыгане, да староверы и раскольники, в суровом краю, где зимой промерзают до дна многочисленные лесные ламбы, а лесное зверье норовит пробраться в дом и стащить что-нибудь съестное, с таким трудом добытое.
– Дом я не взламывала, сейчас всё объясню, – засуетилась Лена и положила тряпку на лавку.
– Уж потрудитесь, – ответил милиционер. – А так – всё заколачиваем и закрываем обратно и до свидания.
– Тут пятнадцать лет не появлялся никто, как умерла Авдотья, так и не появлялся. А вас я вижу в первый раз, – женщина сделала шаг к Кириллу, он вскрикнул и, пробежав немного, спрятался за маму.
– Софья, помолчи, иди лучше псину свою угомони, ее в поселке слышно!
Но женщина осталась стоять на месте, всё так же ухмыляясь.
– Понимаете, мы с Кирюшей, вот, погорельцы, у нас квартира в Петрозаводске, но вчера там всё сгорело, короткое замыкание, у меня даже бумага на руках есть. Вот мы и решили, точнее, я решила, чем жить не пойми в каких условиях там после пожара, приехать сюда, – Лена заметно волновалась, Кирилл чувствовал, как у мамы дрожат руки, когда она гладила его по голове и поправляла съехавшую набок шапку. – Чего там делать, всё сгорело. У меня ни денег, ни сил нету сейчас всё ремонтировать, покупать новые вещи, налаживать жизнь. Всю мебель новую, всю! Книги сгорели, всё сгорело. А здесь хотя бы крыша над головой есть, уже легче. Да вы не подумайте, товарищ милиционер, с документами у нас полный порядок, в этом доме жила моя бабушка, у меня на него бумага есть, еще сельсоветом после войны выписана. Сейчас. Господи, Кирюша, не путайся под ногами! Сейчас.
Милиционер вертел в руках пожелтевшую бумагу, внимательно ее рассмотрел, сложил и вернул Лене.
– Значит, обосноваться здесь, в деревне, собираетесь?
– Собираемся, – неуверенно ответила Лена, пряча документ обратно в папку. – А что?
– Ничего, просто здесь ни условий, ни электричества. А в поселке и свет, и клуб, и школа, и даже садик имеется, и баню общественную построил колхоз. Вы бы годков пять назад приехали, тут люди дома в поселок переносили, когда колхоз как следует тряхнули и расхитителей там и накрыли со смыком, – милиционер хлопнул кулаком по ладони.
Софья было попятилась назад, а потом подошла к Лене и поморщилась:
– Ленка, ты, что ли?
– Я, тетя Софья.
– А чего ж не признаешься, что ты? Я ж не признала, сразу за властью побегла, думала, уголовники какие пробрались в дом Авдотьи, ищут чего. Как собака залаяла, так я и побегла.
– Так ты знаешь гражданку, Софья? – милиционер пожал плечами. – Вот не понимаю я бабской паники, не понимаю, хоть уволь. Как что – прибегают, толком не разобравшись, от работы отрывают. А у нас, между прочим, кража была, новый радиатор кто-то свистнул из мастерской за коровником. Только начал разбираться, кому могло понадобиться, так нет, прибегают, поднимают панику.
– Да не поднимала я никакой паники, просто пришла, попросила глянуть, кто приехал. А тут – гости-то какие! – заулыбалась Софья и натянула обратно свой платок. – Хоть не одни будем в деревне жить теперь. Тут никого, Ленка, только мы, ну и Ивановы на лето приезжают, огород разводят большущий. Ленка, ты так выросла! Когда я тебя в последний раз видела? Еще Авдотья жива была. А это кто? Сын?
– Сын, тетя Софья, Кириллом зовут.
Милиционер покопался во внутреннем кармане шинели и вынул пачку «Примы». Ложная тревога явно задела его самолюбие. И сам он, веря Софье, предвкушал действительно важное дело, которое он вот-вот разрешит. Жизнь деревенского милиционера на приключения небогата: раз в год какая-нибудь кража из колхоза или с полей, изредка пьяная драка или спор из-за скотины или сломанного забора. А тут – целая история с подозрительной женщиной с ребенком, взломавшей заколоченный дом в полузаброшенной деревне. Он едва ли мог простить себе, что сразу не догадался, в чем дело. Впрочем, узнать, кто и в каком доме живет, было тоже небесполезно.
– Всё, Софья, пошел я. И вы, гражданка, имейте в виду, свет и всё остальное – у нас в поселке. На днях приходите, хоть зарегистрируйтесь, кто вы и что вы, а то не нравится мне вся эта история с вашим пожаром, не нравится. Ну, бывайте!
Размашистыми шагами он вышел из дома. Кирилл следил за ним через окно. К военным и милиционерам он питал особый интерес. Он рос без отца, но не мог понять почему. Ему казалось, что его папа на самом деле где-то рядом, что он на самом деле есть. И это обязательно должен быть военный или милиционер. Или, быть может, летчик или космонавт. За кого еще его мама могла выйти замуж? Только за такого, смелого, мужественного и честного.
Ночевать в доме у тети Софьи Лена наотрез отказалась. Пришел муж тети Софьи, молчаливый мужичок по имени Василий, растопил печь и приладил дверь, чтобы ее можно было закрывать. К вечеру, когда комната была вымыта и заблестели старые деревянные полы, на печи в ведрах уже грелась вода, на столе появилась банка с толстой хозяйственной свечой, которая горела медленно, потрескивая. Тетя Софья натащила старых одеял и застелила ими лавку. Приладили рукомойник. Кирилл от колодца принес половину ведра воды – больше поднять он не смог. Спать Кирилл лег поздно вечером, поужинав голубцами тети Софьи и апельсином, который он чистил не спеша, со знанием дела. От усталости, свежего воздуха и новых впечатлений он уснул сразу. А Лена, убедившись, что он спит, половину ночи сидела в жарко натопленной комнате за столом и плакала, глядя, как со свечи на дно банки стекают капли расплавленного парафина.
