На этих событиях 1075 и 1080 гг. нормандское завоевание Англии завершилось окончательно. Восстание эрлов открывало уже новую эпоху во внутриполитических конфликтах, а восстание в Дареме было последним отголоском англосаксонского сопротивления собственно в Англии. Конечно, борьба эмигрантов продолжалась — не только в Шотландии или Скандинавии, где осело множество бывших тэнов и их потомков, участвовавших во всех набегах на свою бывшую родину, дабы отомстить, но даже в далекой Византии, где около тысячи англосаксов вошли в элитную наемную гвардию императоров и даже еще сражались с нормандцами во время Крестовых походов на территории византийских владений[449]. Но в целом, централизаторская политика Вильгельма восторжествовала над тенденциями региональной обособленности, питавшей сопротивление. Еще Уильям Малмсберийский (в наше время эту идею поддерживает Дуглас) отмечал, что в том же 1075 г. большинство англосаксов держало сторону короля, а не Вальтьофа или датчан. Если в 1066 г. реальную поддержку Вильгельму в Англии могла оказать разве что нормандская диаспора, то к 1074–1075 гг. постепенно образовалась широкая база поддержки новой власти среди самих англосаксов, прежде всего в среде смешанной англо-нормандской аристократии, новой элиты[450]. В этом был успех Вильгельма как политика. Одним военным искусством он вряд ли смог бы победить целый народ, несмотря на заслуженную военную репутацию нормандцев во всей Европе. Безусловно, завоевание Англии было во многом обязано своим успехом бурной деятельности Вильгельма, его выдающимся личностным качествам лидера, организатора и полководца, молниеносности его стратегии, жестокости и решительности во всем, будь то боевые действия или террор мирного населения. Но не менее важная причина — это упомянутый «регионализм» англосаксов, их локальная раздробленность и соответствующий уровень этнического самосознания. Как верно заметил Фримен: «Почти половина Англии была против Вильгельма; но не было ни одного момента, когда его противники объединились бы»[451]. Поскольку основным выразителем «регионалистских» настроений была местная знать, то англосаксонское сопротивление было, в основном, аристократическим, малочисленным и локальным[452], но никак не общенациональным. Это облегчало победу хорошо вооруженным и дисциплинированным нормандским войскам, громившим повстанцев поодиночке, с применением передовых достижений военного дела (замки и многое другое). Истребление и ассимиляция англосаксонской знати — два процесса, последовательно проводившихся Вильгельмом — привели к обезглавливанию и исчезновению основной базы сопротивления нормандцам.

Глава III.

Социальные и этнокультурные последствия Нормандского завоевания Англии

Как же воспринимали все эти события современники? На этот вопрос можно ответить прежде всего путем анализа произведений писателей и хронистов того времени, оставивших наиболее зримое выражение взглядов того или иного поколения.

Об особенностях различных групп нарративных источников уже говорилось в их обзоре. Что касается нормандских источников времени завоевания, то для их авторов характерен некий формально-юридический подход, обусловленный пропагандистскими задачами. Главный мотив — это обоснование прав Вильгельма Завоевателя на английской престол через известную легенду о клятве Гарольда и завещании Эдуарда Исповедника. Особенно лаконичен в этом отношении Гийом Жюмьежский. Якобы легитимные права Вильгельма на престол автоматически придают легитимный характер самому завоеванию, и дело выглядит так, словно речь идет о банальной феодальной междоусобице за престол; этнический фактор абсолютно игнорируется.

Гийом из Пуатье, чье повествование отличается большей подробностью и обстоятельностью, пытается дать нравственную оценку событиям (разумеется, в пользу герцога). Он противопоставляет Эдуарда Исповедника — «лучшего короля всех времен» (!) — и Гарольда, якобы захватившего трон, пока англосаксы оплакивали Эдуарда[453]. Этот мотив уже любопытен; он свидетельствует о стремлении нормандского герцога дать (устами хрониста) более глубокое обоснование своему воцарению в Англии путем апелляции к англосаксонским традициям и авторитетам (хотя, впрочем, общеизвестно, что Эдуард Исповедник был довольно бесцветной и пассивной политической фигурой, и почитали его исключительно за благочестие). Коронация Вильгельма в декабре 1066 г. произошла, согласно Гийому из Пуатье, «с согласия англов или, по крайней мере, по желанию их (английских — М.Г.) магнатов»[454].

Ги Амьенский, следуя линии упомянутых предшественников, в своей «Песни о битве при Гастингсе» обрушивается с гневными поэтическими филиппиками на Гарольда, столь же пламенно превознося Вильгельма, благо художественно-эпический характер произведения благоприятствует эмоциональным характеристикам. Гарольд в изображении Ги Амьенского, хотя и храбр, обладает всеми мыслимыми нравственными недостатками; он — «глупый король», грешник, братоубийца, клятвопреступник, и т. д. В свою очередь, Вильгельм — носитель монаршей и христианской доблести; автор сравнивает его с Цезарем, и т. п.[455]

Таким образом, нормандские источники XI в. отличаются крайней тенденциозностью. Легенда о праве Вильгельма на английский престол, о клятве Гарольда, морализаторское противопоставление Гарольда и Вильгельма, краткая история вторжения в Англию и битвы при Гастингсе, наконец, венчающая все это коронация — таков сюжет этих произведений. Взгляд с нормандской стороны на этом исчерпывается. Все, что происходит после коронации — это не более чем мелкие смуты против законного короля, случайные и не заслуживающие подробного описания.

М. Клэнчи отмечает, что нормандцы были одержимы двумя идеями — войны и христианства, являясь в своем роде идейными предками крестоносцев[456]. Это кажется верным и по отношению к нормандским хронистам: идею монархии и церкви они в целом ставят выше, чем национальную, этническую. Их взгляды — это яркий пример зарождающейся крестоносной идеологии с присущими ей пафосом, универсализмом и, вместе с тем, ограниченностью. Многие из характерных черт этих произведений перекочевали затем и в англо-нормандскую историографию XII в. (см. ниже).

Несравненно более серьезный подход демонстрируют англосаксонские летописцы. Во-первых, поскольку они лучше осведомлены об английских делах, то дают гораздо более полную картину событий, не ограничивающуюся, как у их нормандских коллег, битвой при Гастингсе и коронацией Вильгельма: здесь и известия о вторжениях Тости, норвежцев, скоттов, датчан, и достаточно подробная картина англосаксонского сопротивления после 1066 г.; во-вторых, англосаксонские хронисты не могли открыто выступать против новой власти (да и вряд ли к этому стремились), но и пропагандистских целей, как у нормандских апологетов завоевания, не преследовали. Это привело к тому, что тон их повествования оказался довольно взвешенным, лишенным эмоций. Для англосаксонских хроник характерны позитивные оценки Гарольда и его деятельности, игнорирование легенды о «завещании Эдуарда Исповедника», умеренная позиция по отношению к Вильгельму, лишенная хвалебной патетики. Само нормандское завоевание воспринимается как бедствие, ниспосланное свыше «за грехи народа»[457]. Вместе с тем, авторы оправдывают англосаксонских магнатов, сдавших Лондон и престол Вильгельму во избежание дальнейших жертв и разрушений[458].