В англосаксонских источниках подробно излагается история сопротивления нормандцам, и главное — четко указываются причины этого сопротивления, конкретные притеснения со стороны нормандцев по отношению к той или иной области, городу, а то и персоне, если речь идет о крупной знати, предводителях движения.
С другой стороны, нельзя не заметить, что тон англосаксонских хроник становится тем менее сочувствующим по отношению к повстанцам, чем дальше события отстоят от 1066 г., тогда как критика негативных деяний Вильгельма все больше сменяется положительными оценками его централизаторской политики и военных успехов. Это может служить подтверждением того, что власть нормандцев год от года все больше перерождалась из оккупационной в легитимную, признанную, а повстанческое движение деградировало в сторону феодальных смут и локального бандитизма. Так, например, восставших в 1075 г. эрлов «Англо-Саксонская Хроника» называет «изменниками королю», подчеркивая, что англосаксы поддерживали не их, а короля[459].
Что же до самого Вильгельма, то ему посвящена целая эпитафия, где отмечены и его достоинства, и недостатки (что немыслимо для нормандских хроник): сильный правитель, «собиратель» государства, удачливый полководец— и, вместе с тем, «угнетатель бедного народа», патологически жадный до денег, жестокий по отношению к противникам[460].
Мораль англосаксонских хроник выдержана в примирительном тоне: что было, то было, но все — по воле божьей.
Идея божественного воздаяния за грехи получает особенное развитие в трудах англо-нормандских писателей XII в. Это, в сущности, не удивительно: все они были монахами, а XII век был временем возвышения папства. Но, с другой стороны, в отличие от взвешенности англосаксонских хроник, где события мотивировались вполне реалистично и непредвзято, англо-нормандская историография снова дала крен в пропагандистскую сторону, унаследовав многие черты нормандской хронистики XI в. Правда, задачи изменились: если нормандские хронисты имели своей целью легитимизировать само завоевание Англии, то авторы XII в. скорее отражали интересы новой, смешанной, англо-нормандской элиты, склонной легитимизировать новую династию, стоящую во главе этой элиты, и, соответственно, очернить элиту прежнюю, англосаксонскую, которая проиграла борьбу и ушла в прошлое. Поэтому у англо-нормандских авторов старые, формально-юридические мотивировки дополняются и как бы смягчаются за счет рассмотрения этнических аспектов нормандского завоевания (что было свойственно англосаксонской хронистике), и потому не выглядят столь односторонне, как у их нормандских предшественников. Впрочем, в наименьшей степени как пропагандистские, так и этнические мотивы присущи Эдмеру, человеку глубоко религиозному, чей кругозор был ограничен узкими рамками внутрицерковных дел. Его мотивировка и оценки нормандского завоевания — чисто религиозные. Все бедствия Англии в XI в., начиная с широкомасштабных вторжений датчан и кончая нормандским завоеванием, объясняются как исполнение пророчества св. Дунстана Кентерберийского — англосаксонского церковного деятеля и подвижника второй половины X — начала XI вв., осудившего и проклявшего некогда короля Этельреда за то, что тот вступил на престол, убив своего брата Эдуарда. Пророчество Дунстана сбылось: начались бесконечные войны, бедствия, датское завоевание Англии Кнутом, феодальные смуты и, наконец, нормандское нашествие[461]. Ни этнических, ни глубинных политических мотивов у Эдмера найти невозможно, да, впрочем, их там и не может быть, исходя из жанра произведения. Все исторические события исчерпываются у него взаимоотношениями королей и церковных прелатов, и констатацией результатов. Божественный промысел, деяния святых, и т. п. — абсолютный и единственный двигатель истории. Реальные причины событий, таким образом, игнорируются.
Диаметрально противоположную по глубине и аналитичности картину нормандского завоевания дает Ордерик Виталий. Вероятно, его можно назвать лучшим историком нормандского завоевания среди нормандских и англо-нормандских авторов. Правда, как и все эти авторы, Ордерик первоначально гневно обрушивается на Гарольда: «По вине клятвопреступления Гарольда Англия была на пути к развалу», — пишет Ордерик, выводя причину войны между двумя государствами из «узурпации» Гарольдом английского престола[462]. Вообще, Ордерик клеймит Гарольда с таким пылом, какому позавидовал бы Ги Амьенский. К стандартным обвинениям в узурпации трона и братоубийстве добавляется постоянное упоминание о «тирании», о «злодействах» и «жестокостях» Гарольда, при отсутствии каких-либо конкретных доказательств и фактов к этому. В правление Гарольда, по словам Ордерика, «Англия стонала от всякого рода угнетения»[463]. На чем основаны эти утверждения — непонятно; при анализе англосаксонских источников они не выдерживают критики. Очевидно, в вопросе о престолонаследии — исходной точке нормандского завоевания — Ордерик Виталий всецело разделяет позицию своих нормандских предшественников.
Также несколько оторван от действительности тезис Ордерика об абсолютной непопулярности «тирана» Гарольда среди соотечественников. По словам Ордерика, в результате «узурпации» трона «англы впали в гнев»[464]. Он также явно преувеличивает силу оппозиции Гарольду, прежде всего в лице Тости, изображая последнего едва ли не героем, выразителем чаяний оппозиции. «Одни покорились тирану, другие бежали в чужие земли» с целью дальнейшего сопротивления, указывает Ордерик[465]. Даже при Гастингсе, по его словам, англосаксы сражались не столько за Гарольда, сколько за спасение своей страны от иноземного вторжения[466]. Между тем, с позиций современной историографии, дело обстояло совсем наоборот. Тезис о «тирании» Гарольда опровергается англосаксонскими источниками и ничем не подтверждается; оппозиция Гарольду опиралась на локальные аристократические группировки, точно так же, как другие подобные группировки (южные) поддерживали Гарольда и при Гастингсе сражались как раз именно за него, связанные либо общими интересами, либо вассальными обязательствами, либо просто присягой (как хускерлы), а то и локальным уэссекским «патриотизмом». И уж во всяком случае Вильгельм, иноземный монарх, вряд ли был более предпочтителен англосаксам.
Немаловажное здесь другое: кто скрывается за термином «англы» (Angli), постоянно фигурирующим в источниках? К этому вопросу мы вернемся в следующем разделе.
Что же касается картины нормандского завоевания у Ордерика, то прежняя, стандартная для нормандских писателей трактовка событий меняется после коронации Вильгельма: появляются ноты сочувствия англосаксам, говоря о начавшихся притеснениях которых, Ордерик развивает идею «хороший царь — плохие бояре»; начало англосаксонского сопротивления он выводит из бесчинств нормандской администрации в отсутствие Вильгельма. Фиц-Осберна, одного из глав этой временной администрации, он называет «первейшим и величайшим угнетателем англов», тогда как Вильгельм выступает образцом политической мудрости и христианской добродетели; справедливые законы, посильные налоги, дисциплина в армии — все это заслуги короля[467]. Между тем, англосаксонские источники постоянно упоминают о непосильных налогах, вызывавших восстания, о злоупотреблениях властей, и т. п. «Чем больше создавалось законов, тем больше творилось беззаконий», — сетует «Англо-Саксонская Хроника»[468].
