— В сторону! В сторону! — уже не такие плотные потоки довольных паломников прижались к обочине. Сверху спускалась тяжёлая телега, запряжённая двумя крепкими лошадками. Но, в отличие от ранее виденных телег, гружённых телами, эта была загружена большой металлической клеткой. — В сторону, покаявшиеся! Пропустите тех, кого уже ничего не спасёт!

Недовольный гул сопроводил крик неизвестного храмовника, восседавшего на лошадке и двигающегося впереди телеги. Паломники зафыркали и принялись сквернословить в след телеге и нескольким бедолагам, жмущимся друг к другу в углу клетки. Эти бедолаги были грязны до отвращения, коротко стрижены и одеты в совершенные лохмотья.

Клетка выудила из недр моей памяти неприятные воспоминания. Подобную клетку я видел однажды и хорошо помнил детей, от страха забившихся в угол. Правда те боялись работорговцев. И боялись небезосновательно. Эти же испытывали ужас перед счастливыми паломниками. То есть перед обычными людьми.

И они, как мы очень быстро убедились, испытывали ужас не зря: в след телеге, несмотря на грозные окрики храмовника-сопроводителя, полетели куски грязи, камни и свежий лошадиным помёт. Решётка клетки возмущённо заскрипела, а люди внутри клетки завизжали и ближе прижались друг к другу.

Сразу я не смог разобрать пол этих бедолаг. Все они были стрижены одинаково и одеты в одинаковые лохмотья. Но когда я услышал женский визг, после попадания одного из камней точно в ногу, возмущение начало просыпаться. Безобразная сцена, свидетелями который мы стали, требовала вмешательства.

Но, наверное, провидение не позволило вмешаться.

Мы отпрянули вместе со всеми, когда нас попросили. А когда в клетку полетели камни, отошли ещё дальше. На самую обочину, практически. Но когда грязной короткостриженой женщине прилетело в ногу, а она вскрикнула и на мгновение окинула толпу злым взглядом, я обомлел. Я увидел лицо, узнал его и замер парализованной статуей.

Это была Мириам. Жена Фелимида, дочь Эоанита. Никогда и ни с кем я бы не спутал эту женщину, которую в глубине души уже давно похоронил. Никогда бы не принял за другую. Эти тонкие губы, эти странные брови, эта чудовищная схожесть с собственным отцом не позволила бы мне ошибиться.

— Фласэз милосердный, — сам того не желая, прошептал я. Рот мой закрылся с трудом, а ноги чуть не понесли за телегой.

— Ты что, Иван? — Сималион взял меня под руку.

— Иберик, — я оттолкнул Сималиона и схватил Иберика. — Видишь женщину в клетке? Узнаёшь её? Посмотри. Не может быть, чтобы я ошибался. Это же Мириам!

Парень испуганно посмотрел на меня, а потом скосил глаза и долго изучал удалявшуюся клетку. И чем дольше он смотрел, тем шире раскрывались его глаза.

— Она же мертва, — выдохнул он. А затем добавил еле слышно. — Она, милих. Она… Но как?…

— Идём следом! Живо! — шок уходил, клетка удалялась. И чтобы не потерять её из виду, я едва не побежал вприпрыжку.

Сималион и Феилин успели остановить меня прежде, чем я бы начал дёргать во все стороны тяжёлый замок на решётчатой двери. Перехватили, взяли под руки и оттащили подальше от совсем недобрых взглядов храмовников.

— Не горячись! — посоветовал Сималион. — Мы просто проследим за ней. Пока не стоит привлекать внимание.

Горячесть уходила, уступая место рассудительности. Прямо сейчас ломать клетку — не самая лучшая затея. Мы и так в этой счастливой толпе выглядим чересчур подозрительно. Не говоря уже про физическое состояние, добротные одежды и сытый вид. От подозрительных взглядов надо держаться подальше. Отслеживать маршрут и всё запоминать.

— Феилин, телега повернула дальше. Наверное, двинет на противоположную сторону холма, вне взглядов счастливых муравьёв. Давай-ка ты по правой стороне обогни холм и посмотри там, что к чему. Мы разделимся у будем следить за каретой. Из виду её не выпускать, ясно? Но и ведите себя осторожно, чтобы никто не пожелал задавать наводящие вопросы. В общем, не мальчики. Всё сами знаете.

Мы разделились. Иберик и Фелин разбежались, Сималион держался чуть позади, я шёл следом за телегой, часто смотрел себе под ноги, сжимал ладошки у груди и делал вид, что молюсь. Но объект интереса из виду не упускал.

Телега с клеткой действительно повернула, с желанием обогнуть холм. Дорога, по которой она двигалась, уходила дальше на север. Где-то там, почти на горизонте, виднелись заросли лиственных деревьев и столбы дыма. Скорее всего, там находился очередной лагерь. А то и тюрьма.

Но я немножко ошибся в своих предположениях.

Осилив половину дороги вдоль холма, телега повернула налево. Свернула на просёлочную дорогу и направилась к любопытному оазису из начисто скошенной травы. Местные строители там обустроили странный круг из понаставленных по периметру железных клеток в человеческий рост. Клетки закольцовывались, а в центре этого кольца, как самая правильная композиция, располагался деревянный помост с тремя виселицами. И каждая из трёх виселиц имела собственного жильца.

Возле въезда дежурила парочка храмовников. Поэтому я поунял свою прыть. Шмыгнул в зелёный куст, осмотрелся на предмет удивлённых глаз, и сосредоточился на картине передо мной.

Оказывается, телега развозила жильцов по квартирам. Равнодушный возница правил, а храмовник с "синдромом вахтёра" по очереди вытаскивал из клетки бедолаг и пинком под зад придавал необходимое ускорение. С Мириам он тоже не церемонился. Не схватил за волосы, ибо не за что было хватать, но взял за шкирку, вытащил из клетки и зашвырнул в клетку другую. Она ударилась о прутья, упала и инстинктивно принялась зарываться в грязное сено на полу.

Но храмовник потерял к ней всякий интерес. Как и двое сопровождающих. Они продолжили развозить квартирантов, а я торопливо дал по газам, пока они смотрели в другую сторону.

Краем глаза я успел заметить Сималиона и Иберика. Оба держались на расстоянии, но не выпускали меня из виду.

Метров сто я преодолел гигантскими прыжками. Обогнул две клетки, где полубезумные бородатые мужики горестно рыдали, и нырнул щучкой в траву, когда телега завершила объезд.

— Как стемнеет, дадите им похлебать что-нибудь, — услышал я голос главного храмовника. — Но не густо… А утром снимите этих, — кивком головы он указал на трупы на виселицах. — Вскоре их места займут другие.

Погрузившись лицом в траву, я полз. В нескольких метрах обогнул ещё одну клетку и приблизился к той клетке, где, сжимая руками колени и прижимаясь к решётке, сидела измученная и почти сдавшаяся женщина.

Я приподнял лицо, увидел, что стража заняла место вдалеке, а затем глянул на клетку и прочёл абсолютно понятные слова на деревянной табличке: "Апостат".

Значит, вот как. Мириам — вероотступница. Предательница веры. Предательница отца и дела всей его жизни. Всего, что он так долго выстраивал.

Теперь понятно, почему эта надменная тварь оставалась такой равнодушной, когда Фелимид сообщил о смерти дочери. Эоаниту не было плевать на неё. Он просто изначально знал, что она не мертва. Это мы — дураки — поверили. А он знал. Ибо — теперь я на сто процентов уверен — сам приказал её сюда упрятать. Приказал трусливому Эокасту сбежать из Равенфира и захватить дочь с собой. Иного логичного объяснение просто не может быть.

Зло заскрипели мои зубы: сдерживаться от увиденного, сдерживаться от осознания, что меня легко обманули, было совсем непросто. Но прямо здесь и прямо сейчас я дал себе обещание, что ни за что не оставлю Мириам. Как и сынульку короля, я вывезу её отсюда.

Я пополз по пластунски. Пополз прямо к клетке. Но явно не птичий свист отвлёк меня. Я остановился, замер, осторожно выглянул из травы и обернулся. Сималион, рискуя привлечь к себе внимание храмовников, размахивал руками. И, надо признать, размахивать руками он начал вовремя: остановка привела меня в чувство. И заставила думать головой, а не действовать, руководствуясь гневом.