Почему он вообще приснился мне сейчас - в этой телеге, на слежавшейся соломе? Последнее время я много о нем думала. Вспоминала уроки в операционной и заодно жалела, что не пошла тогда учиться – практика не помешала бы. Хотя, как и обещал сразу, Шония делал для меня все возможное. И даже влетел из-за этого в неприятности...
Понятно, что разрешить мне какие-то манипуляции в операционной ране, кроме удаления аспиратором крови и антисептического раствора, он не мог. Но если оставалось время и случай был несложным, разрешал шить. Не сразу… ой, далеко не сразу - только после того, как я сдала экзамен по шовному материалу и методах соединения мышц брюшины, подкожно-жировой клетчатки, кожи… Виды швов, способы вязания узлов… Просто ушить оказалось совсем не просто.
Но почти десять лет я за всем этим внимательно наблюдала. Я помнила каждое его движение и слово - сотый, тысячный раз, каждое пошаговое объяснение. И он же не только объяснял, а и находил время обсудить разные подходы и методы. И сразу же на практике доказывал преимущество выбранного им. За право ассистировать Шонии только не дрались...
О моих «успехах» каким-то образом узнал главный – бывший начальник отделения. Я и тогда не стала, и сейчас не хочу думать о том, кто из нас это мог быть? Потому что в курсе дела был только костяк бригады - четверо самых близких. Хотелось верить, что причина в беспокойстве за пациентов. Хотя любые риски были исключены, раз Шония пошел на это и решился. Это значило – он уверен на сто процентов. Нет – двести!
Все так и было. А в какой-то день нас обоих вызвали на ковер. Вначале разговор был односторонним и, мягко говоря… неконструктивным. Я вообще там была в роли статиста или немого укора. Глаз почти не поднимала и помалкивала, чтобы не сделать еще хуже.
Поджилки тряслись и сердце замирало... Серов рвал шефа на части словами и где-то в них была логика. Я понимала, что это – все! Для обоих или только для меня – вот сейчас и выяснится... Потом заговорил Шония. Старался спокойно… Но я стояла совсем рядом, нечаянно приткнувшись плечом к его руке – чтоб не так страшно. И чувствовала, как он напряжен – тронь и взорвется. Но нет, держался.
- Мы все – военнообязанные… Я руками и ногами – за мир во всем мире, Евгений Дмитриевич, но операционная сестра, просто подающая хирургу инструменты, однажды может оказаться его единственным ассистентом. Маша давно со мной, она знает и переняла мой стиль, все нетрадиционные приемы. И превосходно справилась с той работой, которую я доверил ей совершенно сознательно. Мы с ней только вдвоём могли бы провести несложную операцию… и даже без анестезиолога, я готов доказать это, - уверенно смотрел он на Серова.
А я зачарованно и преданно – на него. Пра-авда…? И непонятно от чего распирало – гордости за себя или за него? Или дикой просто благодарности за такую веру в меня? Ух! Правда, что ли так можно? И сразу – картинки, картинки в голове… я задержала дыхание.
- Вы, Георгий Зурабович, сейчас несете бред, - выплюнул Серов, покосившись на меня и опять переведя взгляд на Шонию.
- Отнюдь… - вежливо упирался тот, - я могу сам заряжать нитью иглу, пока сестра удерживает крючки, а эти нити она приготовит заранее и в достаточном количестве и расположит их и инструменты на своем столике так, чтобы для меня они были легко доступны. Чтобы максимально освободить её руки, при перевязке сосудов я смогу сам снимать кровооставливающие зажимы.
- И каким образом? - хмыкнул Серов.
- Шире используя ранорасширители типа Госсе и Сегала, фиксируя их к операционному столу.
- Гоша, - устало вздохнул Серов, - в случае чего… и неважно – сдаст сердце, добавится простуда… Если подключатся юристы - подсудное дело. Найдут эту зацепку, и ты за*бешься что-то доказывать. И даже если до суда не дойдет, а просто всплывет сам факт... дальше только санкции.
- Евгений Дмитриевич, ну вы же знаете реалии… Не везде такие условия, как у нас, а победителей не судят – Маша замечательно справилась. Мне рассказывали об одном очень хорошем хирурге в небольшой сельской больнице, который успешно делал резекции желудка вдвоем с операционной сестрой.
- С сестрой…
- Да. И при этом зеркала-ранорасширители он фиксировал к радиатору парового отопления в операционной. При помощи шнура, который привязывала санитарка.
- То есть, кроме Маши, требуется обучить еще и Фариду, - ехидно пророкотал Серов.
- Фарида - умница. Не понимаю вашей иронии – хороших медиков хронически не хватает. Все в курсе, что ни ВУЗ, ни даже интернатура не дают гарантии – часто работать приходят совершенно не подготовленные специалисты, - упрямо кивнул Шония, – а я готовлю Машу… на тот самый случай. Успешно, последовательно…
- Я запрещаю, Георгий Зурабович, - спокойно резюмировал Серов, - иначе вам придется делать свою работу в той самой сельской больнице. А может и мне тоже.
- Маша ушивала десятки раз… я ручаюсь за неё.
- Запрещаю. И да – я тоже слышал и больше того – сам знаю Сиротина. Там была необходимость. А вы просто развлекаете… развлекаетесь тут. Запрещаю.
Мы возвращались молча. Не знаю, о чем думал он, а я понимала, что правы оба, но Серов – больше. Если есть возможность обойтись без экстрима, ею нужно пользоваться – он прав. Но случись… да что угодно - предугадать невозможно и я даже не о войне. И тогда окажется прав Шония. Вся медицина, и хирургия тоже, сейчас слишком зациклены на узкой специализации. А возможности узких специалистов еще и ограничены рамками рекомендаций разной степени, отсюда и горькое "вас лечить или по протоколу?" Или "стандарты - это защита больного от гениальности врача". Но рекомендации это еще не протокол - между ними пропасть. А вот если придет он - протокол... Но кому интересно моё мнение, даже если оно не только моё?
- Спасибо, Георгий Зурабович, - сообразила я наконец поблагодарить, - ничего… ваш фирменный кожный я, наверное, наложу уже с закрытыми глазами.
- Могла бы и просто – Георгий. Сколько можно официальничать, Маша? – невесело улыбнулся он, отпуская мою руку и отступая на шаг. Я и не заметила, как он выводил меня из того кабинета.
- Никак невозможно, - грустно пошутила я, - вы для меня – всегда на троне и в короне, шеф…
Мне ничего тогда не было. В смысле – наказания. Чтобы назначить его, нужно озвучить причину, а кому это надо? Огласки Серов не хотел, а ата-та за что-то другое я не заслужила.
Как все прошло для Шонии, я не знала – улыбался, как всегда. А я уже не только корону ему надела, но и скипетр мысленно вручила. За такое отношение (и не только ко мне), за чувство защищенности рядом с ним можно было простить любые странности. А тут – просто какие-то нежности.
Вот и продолжало в операционной звучать что-то наподобие:
- Маня, доступ в этом случае? Книзу, обходя пупок слева? Согласен. Йодом, радость моя… Ну что – с Богом? Время! И-и… проходим кожу… подкожная основа… белая линия живота… поперечная фасция… предбрюшинная клетчатка… париетальный листок брюшины. Расширитель… и еще раз... А ушивать, Стасик, будешь ты – Маню забанили. Прелесть моя - зажим, еще зажим… раствор… аспиратор… А сейчас внимание – что мы видим в очищенной операционной ране? Правильно. Хорошо вошли. Антоша, как он там – жив-здоров? Зеркало, хорошая моя… жом...
Так… просто пример. Не особо вдаваясь в процесс.
Прямой запрет на видеосъемку в операционной отсутствует, но учитывая формальности, связанные с использованием таких записей – согласие пациента, соблюдение медицинской тайны… у нас камеры установлены не были. Но главный как-то предлагал Шонии делать записи особенно интересных операций крупным планом и с этими его пояснениями, рассуждениями и комментариями. А потом использовать, как пособия. Хотя бы только у нас, для своих. Но согласия на это не получил.
Может потому, что все эти нежности были только для одного человека? Но раз уж без свидетелей - никак, то и слышать их разрешалось только ближнему кругу, где и так все всё понимали.
