— Провалиться мне, если я вру. Дядя привязывал баклана к буйрепу, надевал ему на шею кольцо и отпускал в воду. Когда баклан хватал рыбу, дядя тянул за канат, кольцо сжимало баклану горло, и он не мог эту рыбу проглотить. Тогда дядя ее подбирал. Пьеро — всем известный врунишка, но это уж было чересчур.

Тити Массон здорово его поддел:

— Ну ты даешь, Пьеро! Это же китайцы придумали. Я сам по телевизору видел месяца три-четыре назад, да и ты тоже…

Пьеро замолчал, но покраснел как рак.

А Франсуа Козанне, как всегда, уперся:

— Будь уверен, месяца через два твой кайренок сдохнет. В одно прекрасное утро он околеет, и придется тебе копать могилку.

— Ну, ты, приятель, — сказал я ему, — повтори-ка еще разок, и я тебе врежу.

Трусишка Козанне спрятался за ребятами.

— Все равно твой пингвин сдохнет — вот смеху будет!

Ну и вредина этот Козанне! Я погнался за ним, но он дал деру, а Жан-Пьер Ле Галль, мой лучший друг, остановил меня. Да и звонок на урок прозвенел, и месье Фюстек уже стоял в дверях.

Жан-Пьер прошептал мне:

— Гильом, ты не оберешься неприятностей. — Жан-Пьер — парень с головой. Он лучший ученик в классе и вечно сидит за книжками. — Да-да, старик, это пахнет полицией! Ты же знаешь, что Рузик — заповедник. Там и перышка нельзя тронуть. Правда ты выловил Пик-Квика в море, но около самого острова. Это все равно что ты украл его.

Об этом я как-то не подумал.

— Ну-у, — ответил я, — я не сделал ничего плохого, и вообще — дедушка знает все законы. Пик-Квик тонул в открытом море, как потерпевший кораблекрушение.

А тут еще мама… Она дала мне двадцать четыре часа, чтобы выпустить Пик-Квика обратно в море. Маму я боялся больше, чем полицию. Вдруг она его выгонит, пока я в школе? Уроки тянулись бесконечно. Хорошо еще, месье Фюстек меня не вызывал!

Математика. Чтение. И напоследок — стихи наизусть:

Наверное, кайра и пеликан родственники… Мои мысли все время возвращались к Пик-Квику… Только бы Мари-Франсуаза не впустила его в кухню! Только бы он не очень напачкал в дедушкиной пристройке! Только бы он сам не нашел дорогу к морю… Между шоссе Семафор и бухтой Пелинек всего три поля да дюны. Я представил себе, как Пик-Квик бежит по пляжу, хлопая крыльями. Я был уже как на иголках, когда в половине двенадцатого наконец прозвенел спасительный звонок.

У булочной я встретил дедушку. Он был совершенно невозмутим.

— Дедушка, как там Пик-Квик?

— Может быть, ты сначала поздороваешься, паршивец? Или тебе теперь пингвин дороже деда?

— Здравствуй, дедушка, здравствуй… я так беспокоюсь.

Щека у деда шершавая, как наждачная бумага.

— Да в порядке твой Пик-Квик! Я накормил этого обжору и чуть не оглох от него утром, пока чинил сети.

— А что мама…

— Она уже не собирается его выгонять, но послушай моего совета: держи своего кайренка взаперти. Лучше бы он вообще в доме не показывался. Ты же знаешь, мама любит, чтобы все блестело. Хватит с него двора и пристройки. Он прекрасно расположился там на куче старых канатов.

Я крепче сжал дедушкину руку. Огромную мозолистую ручищу с крепкими, как клешни омара, пальцами.

Хотите верьте, хотите нет, но едва я толкнул калитку во двор, как Пик-Квик радостно бросился мне навстречу.

«ПИК-КВИК! ПИК-КВИК!» Он вился вокруг меня и ласково поклевывал в ноги.

— А говорят, у зверей нет сердца, — проворчал дедушка.

Мы с дедушкой понимаем друг друга с полуслова. Он тоже полюбил Пик-Квика.

На пороге появилась мама. Она улыбнулась, и я почувствовал, что у меня словно камень свалился… этак килограммов в десять весом. Я понял, что мама не прогонит Пик-Квика обратно в море. Она догадалась, о чем я думаю, и ее поцелуй был еще нежней, чем обычно. Мама засмеялась и погладила меня по голове.

— Дурачок, я и не собиралась прогонять твоего бедного сиротку, но послушай меня, малыш… — И она сказала уже серьезно: — Если Пик-Квик все же уйдет от нас к своим, для тебя это будет большим горем.

— Но свои отказались от него. Они сами его прогнали.

Мамина рука соскользнула мне на плечо.

— Он уйдет, Гильом. В один прекрасный день его заставит уйти неведомая сила — сила, которой он не сможет не подчиниться, ибо так устроена природа. Его позовет голос моря и морских просторов, и никто не удержит его, даже ты…

Мама говорила о серьезных вещах, как все взрослые. Удивительно, до чего они любят все усложнять. Я-то уверен, что Пик-Квик счастлив и любит меня. Я его уже приручил, и ему совершенно незачем покидать наш дом. Почему это он вдруг уйдет, почему его позовет какой-то там голос?

Вечером я спросил у дедушки, курившего трубку, о каком таком голосе моря говорила мама.

— Я никогда не слышал в море никаких голосов — разве что голос норд-веста, и все…

Дедушка постучал ногой об ногу, затянулся и сказал:

— Как тебе объяснить, Льомик… Мы не можем услышать этот голос, как гром, например. Он ни на что не похож. Это великое дыхание жизни. Иногда еще говорят — голос крови…

Голос крови… Час от часу не легче.

Лучше пойти поиграть с Пик-Квиком, который ходит за мной как тень. Я погладил его нежную черную шапочку на голове.

— Ты ведь не уйдешь, правда, Пик-Квик? Мы всегда будем друзьями. Подумаешь, голос крови…

Это почти как на уроке закона божьего, когда приходский священник говорит нам: «Внемлите гласу божьему». У меня никогда это не получается, может быть, потому, что господь бог слишком далеко.

Что понадобилось любопытному Пик-Квику в глубине сада? Наверное, услыхал кудахтанье кур и победное кукареканье нашего петуха Турка. Пик-Квик уже несколько дней бродит вокруг курятника, который дедушка построил между шпалерами яблонь и забором, отделяющим наш сад от соседского.

У нас есть петух Турок и шесть кур — мама обычно называет их несушками, хотя они и не всегда несутся. Бывает такое время в году, когда несушки не несутся.

Турок — огромный тощий петух великолепной черно-красно-зеленой расцветки, надзирает за тремя белыми и тремя рыжими курами.

— Деспот, — говорит дедушка.

Наверное, деспот — это что-то вроде короля или турецкого султана. Английские матросы королевского и торгового флота называют так своего командира.

Меня, если хотите знать, курятник совсем не интересует. Куры ужасно глупые — вечно копаются в земле и как-то по-дурацки кудахчут. У петуха, хоть он и воображала, мозги тоже куриные.

Однажды в курятнике послышался страшный шум. К тому времени Пик-Квик жил у нас уже неделю, но в эту минуту я о нем даже не подумал. Петух, не переводя дыхания, испускал возмущенные крики, и привычное «кукареку» застревало у него в горле. Он, видно, здорово бесился.

Куры квохтали и летали как оглашенные — я слышал удары крыльев о решетку. Схватив палку — во дворе лежала целая куча подпорок для артишоков, — я пулей помчался к курятнику.

Там происходило что-то не то. Странно. Может быть, ястреб нацелился на цыпленка или на яйца? Ястреб камнем падает с неба и редко промахивается, но Турок, хоть и задавака, всегда настороже — так уж положено у петухов, такой обычай. А может быть, это не ястреб, а сорока или ворона, а то и лиса забрела из Керпуассона.

Но что я вижу? Мой Пик-Квик столкнулся лицом к лицу с Турком. Он словно бросает ему вызов, бешено мотая взад-вперед своей черной головкой и не издавая при этом ни звука. Взъерошенный петух, выпятив грудь, исполняет перед моим птенцом дикарский танец, но атаковать не решается. Видимо, не может понять, к какой расе принадлежит этот язычник. Нет, но каков Пик-Квик! Как он умудрился проникнуть в курятник? Решетка слишком высока, чтобы он мог перелететь через нее, а дыры я там что-то не замечал… Я снова вспомнил любопытного слоненка, но больше всего я думал об опасности, которой подвергался мой друг.