— Ха-ха-ха! — расхохотался Галадор. — А я выпил из чашечки Коломбины росу, от которой спят ночью! Вот почему я заснул в тот час, когда должен был править.

— Ну что ж, шмель, — хором сказали эльфы. — Поздравляем, ты ловко все это проделал. А если мы теперь так и оставим тебя здесь висеть?

— Нет! Нет! — взмолился шмель. — Я больше не буду. Пощадите, милые, благородные, великодушные эльфы! Подумайте, ведь сейчас все уже приходит в порядок. В чашечке Коломбины скопилась утренняя роса. Она ждет тебя, Галадор. Смело пей ее, иди отдыхать и спи весь день, пока Антальцидор будет царствовать. А с наступлением темноты Антальцидор выпьет из Колокольчика вечернюю росу и будет спокойно спать всю ночь. И все пойдет как в прежние счастливые времена.

— Ну, что ж, — улыбнулись эльфы. — Мы тебя прощаем, шмель.

Галадор влез на трон и подставил спину Антальцидору, чтобы тот мог взобраться наверх.

Маленькой серебряной шпагой Антальцидор одну за другой перерезал нити, высвободил лапку, крылышко, остановился.

— Ты раскаиваешься? Ты правда больше не будешь? Клянешься?

— Клянусь! — ответил шмель.

Еще несколько легких взмахов шпаги, и лапки шмеля зашевелились, а крылышки задрожали.

— Лети к нам! — приказал Антальцидор. — Вылетай на свет, чтобы тебя было видно. Садись прямо перед троном.

И шмель послушно приземлился на мох.

— Сядем же вместе на королевский трон, — продолжал Антальцидор. — Так, хорошо! А теперь, друзья, считалку! Вместе, я и Галадор. Я уверен, что все получится… А ты, шмель, аккомпанируй нам, ритмично, звучно, чтобы все звери в лесу, дневные и ночные, услышали нас. Все готовы?

— Да, — ответил Галадор.

— Да, — сказал шмель.

— Тогда — раз, два, три…

Антальцидор подобрал свою волшебную палочку с золотыми цветками и взмахнул ею, подавая сигнал. И оба эльфа в полный голос, на одном дыхании запели лесную считалку. А шмель на своей трубе, на цимбалах и большом рокочущем барабане аккомпанировал песне эльфов.

И конечно, все звери беспрекословно повиновались ей. Белка прыгнула с сосны на граб, растопырив лапки и распушив хвост; защебетала болтливая малиновка; заворковал сизый голубь; застучал по сосне дятел; черный дрозд начал ритмично выводить свои рулады; а все ночные звери — козодой, летучая мышь, сова, вся семья ежей и жаба из болотца — тихо держались в тени, зная, что их время еще не пришло; большие звери остановились поодаль. Косуля с острыми рожками грациозно вытянула свою гибкую шею, олень — Ветвистые рога высунул морду из зарослей папоротника, кабан спрятался в кустах так, что видны были только его горящие глаза. И все они, затаив дыхание и замерев, слушали двух друзей.

И так до конца, ни разу не запнувшись и ни разу не переведя дыхание, до — вы помните? —

Звонкие голоса эльфов взмыли ввысь, как трели жаворонка. Колокольчик и Коломбина выпрямились на своих стебельках и засинели ярче обычного.

— Ну а теперь наша очередь! — сказал шмель.

И все звери, а также Колокольчик и Коломбина хором запели хвалебную песню эльфам:

— Что такое яблоко? — спросил отец.

— Яблоко? — переспросил Пилу.

— Да, яблоко.

Перед сном Пилу еще должен был выучить урок. Он положил локти на стол и уставился в потолок. Отец позевывал, на краю блюдца дымилась его сигарета. Из носа у него торчали три волоска. Ровно три. Пилу много раз их разглядывал.

— Ну же, не тяни! Что такое яблоко? — сказал отец.

Его терпение явно подходило к концу. Пилу взял со стола яблоко и откусил от него.

— Яблоки я люблю.

— Я тебя не о том спрашиваю! Что такое яблоко? Ну, отвечай! Ф… Фр… Фрукт, балбес!

— А-а, фрукт! — протянул Пилу. — Но ведь банан — тоже фрукт. А бананы я не люблю: они холодные и противные, как слизняки. Бабушка все время пичкает меня бананами. Говорит, что они такие же вкусные, как бифштекс. Ну уж неправда! Вот яблоки я люблю. Яблоко-это-то-что-я-люблю.

— Не морочь мне голову. Яблоко — это фрукт. Вот и все!

Правое ухо у отца покраснело. Пилу не отрываясь смотрел на него и сосал яблочное семечко.

— Ты мне надоел, — сказал отец. — Иди спать! Мама, уложи его в кровать да отшлепай хорошенько. Он себя плохо вел, очень плохо.

Мама подошла к нему. Руки у нее покраснели от мытья посуды, они были такие же красные, как папино ухо.

Пилу с достоинством удалился из комнаты. Краешком глаза он увидел, что отец поднялся. Теперь он был большой, как шкаф — большой, сердитый шкаф. Он закурил сигарету и о чем-то задумался.

Вдруг Пилу чихнул, и последнее яблочное семечко выскочило у него изо рта на пол, а он-то думал, что сможет сосать его в кровати.

Мама молча раздевала Пилу. Вот он поднял правую ногу, левую ногу, правую руку, левую руку, поднял голову, высунул под рубашкой язык. Молния зацепила волосы. Мама тоже рассержена — это ясно с первого взгляда, но все же не так, как папа. Она шлепнула его разок, совсем не больно, почти погладила, но как бы там ни было, Пилу это показалось унизительным для мужчины — а ведь он мужчина.

Потом мама уложила его в постель. Простыни были чистые и жесткие. Мама поцеловала его кое-как, совсем не по-маминому, сказала: «Спи, негодник!», погасила свет и вышла.

Пилу остался один. Стоял июнь. В открытое окно с улицы проникали разные запахи, влетала пыль, доносился шум автобуса. С кровати Пилу не было видно неба и вообще ничего, кроме стены дома напротив с маленьким светящимся окошком и бельевой веревкой, протянутой от этого окошка к его окну.

Пилу было грустно, и он громко сказал, чтобы не чувствовать себя таким одиноким:

— Яблоко — не фрукт. Яблоко — это яблоко! — И ему представилось большое — с осла — яблоко с красными щечками, которое грелось на солнце. Сам он стал облаком, и красивыми голубыми зубами кусал яблоко. А превратившийся в муху папа летел прочь.

И тут окошко напротив раскрылось.

Из него выглянула дама. Пилу прекрасно видел ее при свете луны. Она подула на веревку, завязала ее покрепче, потом повесила носовой платок и закрепила двумя прищепками. Наконец вздохнула с облегчением и подняла глаза. Пилу смотрел на нее, она — на Пилу. Они долго молчали. Ветер трепал платок. Пилу никогда раньше ее не видел: обычно окошко было закрыто.

— Ты спишь, Пилу? — спросила дама.

— Нет, — ответил Пилу. — Я грущу. — И спохватился: — Так вы знаете, как меня зовут?

— Да, я часто смотрю на тебя, когда ты спишь.

— Надо же! — удивился Пилу. — А я вас никогда не видел.

— Это потому, что у меня много работы.