— Бьëрн, шайтан тебя подери, а ну вытаскивай меня отсюда!

16 апреля 1506 года.

Сегодня утром Борис проснулся как всегда рано. По весне всегда приходится тяжко и сын почётного ремесленника знал это не по наслышке. Хлеб дорожает, многие болеют, а купцы только-только начинают прибывать, как обычно выставляя порой бешенные цены на зерно. Впрочем, их семью голод касался очень редко. Всё же они считались сравнительно зажиточными жителями Новгорода и гордились не только своей близостью к самому величественному в округе детинцу, но и тем, что могли себе позволить место под солнцем.

Отец Борьки имел свою собственную мастерскую, которая кормила их большую семью даже в самые неудачные годы. Но и сам Борис вот уже второй год помогает отцу в его ремесле. Пока не очень сильно, потому как мал ещё, хоть и гордится своими тринадцатью годами отроду безмерно.

Сегодня же он, отработав, наверное, целый час с отцом, вырезав две большие ложки и сколотив целый табурет, с невероятной гордостью принял от матери чарку кваса из ледника. Боря бросил взгляд на краснокаменные стены детинца. Да-а, повезло же им все-таки жить здесь. Ведь снаружи бвло ещё две крепостные стены, а они так удачно расположились здесь, в паре сотне шагов от последней цитадели города, у самых её ворот.

Вдруг, у этих самых громадных ворот показалось какое-то движение. Боря сначала подумал, что ему показалось. Но, как оказалось, створки ворот и правда начали медленно открываться, а из них рысью выехало около сотни всадников. С такого расстояния сложно было определить даже обмундирование людей, не то что их лица. Сначала Боря решил, что это дядька Григорий, старый отцовский друг вновь повёл свою сотню к какому-то помещику, в его село за два десятка вëрст от Новгорода, на какие-то непонятные Борису учения. Он часто говорил с отцом, советуя ему, если станет совсем тяжко, хотя бы на время переехать в это самое село. Вроде бы то звалось Борки, хотя Боря точно этого не помнил. Мало ли деревень вокруг города разбросано? А дядька Григорий уж очень дивно говорил про то село. Будто тамошний помещик крестьян своих ремеслу разному обучил, да деньгу им платит за их труд. Барщину отменил под чистую, а оброк стал брать по особому: дескать, кто больше имеет, тот и платит больше. А кто не имеет вовсе, тот от самого помещика хлеб получает на проживание. И свободны его крестьяне, почти как горожане самого Новгорода. Но Борька в те рассказы слабо верил. Он хоть и дитë пока что, однако даже ему известно, что крестьяне так хорошо жить ну никак не могут.

А меж тем группа всадников уже пересекла ров и сейчас двигалась по дороге, направляясь на улицу, где находился и их дом. Боря вдруг вспомнил, что дядька Григорий ещё вчера спешно собрал свою сотню и уехал, не дав никаких объяснений. Отряд меж тем разделился на несколько групп поменьше, человек по двадцать.

Два десятка всадников, которые направились на их улицу, стали разбиваться на группы по три-четыре человека и, спешившись, стучаться во дворы. Выйдя из мастерской, странное действо заметил и отец.

— Боря, ну-ка давай в избу. — Сердито буркнул он, когда и в нашу калитку настойчиво постучали. Боря не знал, что это воинам из полка не спалось ранним утром, но он вдруг почувствовал неладное и, надув губы, неуверенно зашагал в дом.

Он вслушивался в разговоры во дворе, пытаясь разобрать хоть слово. Отец явно с недовольством ворчал, но ответа, похоже, не получал.

— Да что ж вы, ироды, делаете? — В конце концов сорвался на крик отец. Потом, то ли от обострившегося от страха и любопытства слуха, то ли ещё от чего, Боря услышал глухой удар и совсем безразличное «Ты уж не серчай, Василич».

Боря осторожно вышел из избы, когда голоса снаружи стихли. Отец, держась за голову, сидел, растерянно озираясь по сторонам. Боря побежал к нему, краем глаза заметив открытый погреб.

— Папенька, что стряслось? — Испуганно спросил он, повиснув на плече отца.

— Ничего, Борька. — Меланхолично протянул в ответ отец. — Ничего. Ты иди, да матери скажи, пусть вещи собирает, а сам Дымку запрягай. Справишься? — Боря растерянно закивал и, немного отойдя, рванул исполнять поручение.

Он забежал в дом и, передав такой же взволнованной и ничего не понимающей матери указания отца. После чего, стрелой вылетев из дома, Боря побежал в сарай, где стояла, мерно пожёвывая сено, их старенькая, но по прежнему очень полезная кобыла Дымка. Проходя мимо распахнутой двери в погреб, Борька ужаснулся: тот был пуст. Абсолютно. «Весь хлеб, что они с отцом(хотя, конечно, больше всë-таки отец) добывали честным трудом, попросту исчез. Это что же получается?.. Это воины с полка учинили? И с остальными дворами тоже самое сейчас делают? Как же так? И папеньку тоже… Они? Так ежели им не хватало хлеба, так попросили бы по-людски! Разве ж папенька бы отказал им? Но зачем же… так?» На глазах паренька навернулись слëзы. Что же теперь? Как они без хлеба?

Он стал готовить Дымку к поездке, как учил его отец. Запряг лошадь в старую скрипучую телегу, подведя её под уздцы, открыл ворота сарая и сноровисто вывел запряжённую Дымку на улицу. В течение пятнадцати минут они всей семьёй грузили в повозку свой немногочисленный скарб, а потом, без всякого промедления, двинулись в путь.

Уже после обеда семья потомственного ремесленника прибыла в деревню в пятнадцати вëрстах от Новгорода. Напуганная беспределом прямо в стенах города, да ещё и от тех, от кого подобного совсем не ожидали, от тех, кто призван защищать горожан, семья Борьки на время переехала к брату матери. Будучи зажиточным крестьянином, который, конечно, уступал горожанам-ремесленникам в зажиточности, однако без проблем принял их, изрядно удивившись столь необычной историей.

Однако жизнь в этой деревеньке, где едва ли проживало больше двух сотен человек, была не очень-то сладкой. Брату матери повезло, его проблемы простых селян почти не касались. Он был в относительно неплохих отношениях с местным вотчинником, которые построились лишь благодаря его несомненной пользы для последнего, и, хотя и вынужден был платить неподъёмный, на взгляд Борьки, оброк. Впрочем, остальным селянам жилось здесь ещё хуже. Все они поголовно вынуждены были частенько голодать, работать на земле своего барина едва ли не больше, чем на своей, а плюсом к этому очень часто попадали под нещадную плеть за любой, даже малозначительный проступок. Последнее показалось маленькому Боре совсем удивительным и каким-то… Ненормальным? Да, конечно и в городе нередко случалось так, что и взрослых и детей наказывали за их проступки телесно. Однако там это были именно что наказания, да и те исполнялись порой с небрежением и скорее в целях воспитательных. Когда же Боря узнал, как часто местные крестьяне подвергаются подобному, он невольно поёжился.

Когда семья Борьки наконец разместилась на новом месте, солнце уже клонилось к закату. В этот день на маленького сына ремесленника свалилось очень много всего. Когда выдалась минутка отдыха, Боря вышел во двор. Здесь, в деревне, дворы в основном не ограждали высокими заборами, как это делали в городе. Огорожен был лишь дом помещика, который, на фоне крестьянских изб, напоминал целый дворец.

Как же много сегодня пережил непривыкшее к переменам сознание парня. Сначала ранее невиданный разбой от тех, от кого подобное ожидалось меньше всего. Затем переезд в совершенно незнакомое Борьке место. Ему, родившемуся и жившему почти всю жизнь за стенами города, пришлось вдруг переехать в деревню, где всё было ему так или иначе чуждо и незнакомо. Он от усталости облокотился спиной на калитку, прикрыв глаза. Казалось, будто в его голове кто-то стучит в барабан. Ритмично так: тук-тук-тук, бум-бурубум-бум-бум… Или это не в его голове? От этой мысли мальчик подскочил, растерянно озираясь по сторонам. Дом брата матери стоит на самом краю деревни, а дальше начинался лесок, из которого шла извилистая дорога. Именно оттуда доносился странный звук. Боря выбежал к дороге, чтобы найти лучшее место для обзора. Как выяснилось, много кто также услышал странный стук и, так же как Борька, вышел на дорогу утолить своё любопытство. А кто-то уже, похоже, даже увидел источник этого звука, указывая в сторону леса, широко разинув рты и глаза. А вскоре увидел и сам Боря…