— То есть, как здесь говорят, пустяк, — Отмахнулся он. — Это не есть сложно. Шьер Тихон уже вырезал один такой. Его мастерство, хочу сказать, в который раз поразить меня.

— Хорошо. — Кивнул я. — Тогда как только погода успокоится — испытаем образец. Пока что займись созданием разных образцов для испытаний. Экспериментируй!

— Да, шьер Александр! — Воодушевленно и почти с русским духом в голосе, ответил он.

С Жаком я постарался закончить побыстрее. Да и чертёж его, честно говоря, утвердить проблемой не было. Поэтому, озадаченный, но довольный врученной премией и, в большей степени, признанием собственного мастерства, француз удалился в темноту метели. Благо, дом его находился буквально в полусотне шагов от моего поместья и волноваться за то, что Жак заблудится, не приходилось.

Сам же я поспешил в комнату на втором этаже, которая стала для нас с Анной неким пристанищем, где мы могли не заботиться о формальностях общения и прочем бреде, к которому принуждала эпоха. Взяв из своей спальни мою «аналоговую» гитару, которая являлась обязательным свидетелем всех наших подобных посиделок с Анной, я вошёл в эту самую пустующую даже при наличии гостей комнатушку, где она меня уже ждала. Понятно, что Генрих, несомненно, в курсе того, что мы с Анной порой позволяем себе подобные встречи. Но Майер-старший по-дружески не обращает на это внимание, тем более понимая, что чести семьи подобное ни в коем случае не грозит. Да и я не планирую рушить его убеждения.

— Ты знаешь, я вспомнил новую песню, — Шепнул я на ухо Анне, когда она наконец позволила мне дорваться до гитары из своих объятий.

— Да⁈ — Её глаза загорелись каким-то детским интересом. — Давай, я слушаю. — Она с серьёзным видом, однако не сумев скрыть улыбки, села напротив меня.

— Ну, тогда слушай, — Усмехнулся я. И я принялся перебирать струны, извлекая приятную мелодию. Чем мне нравятся лирические песни, так это их непредвзятостью к музыкальному сопровождению. Даже самый простенький перебор можно, при желании, наложить на хорошую лирическую песню. — Когда вода всемирного потопа, — Начал я заунывную балладу Высоцкого. Впрочем, в этой реальности никто не узнает, кому именно принадлежат его песни. Да и не факт, что великий бард вообще родиться в будущем. — Вернулась вновь в границы берегов, из пены уходящего потока, на сушу тихо выбралась любовь…

Интерлюдия. Лаврентий.

Погода бушует уже вельми долго. Пожалуй, как я седмицу назад приехал в Новгород по особому поручению командира, так с тех пор и воет, как назло. Я же до того упражнялся с гвардейцами остальными с ватажки нашей, что гордо взводом гвардейским зовëм. Мне же такое название по душе, да и остальным бойцам, похоже, тоже. Так вот упражнялся я со всем прилежанием: и с ружья палил и в снег падал по команде, да в снегу том добрую сотню шагов проползал, да с ополченцами с Борок проводил учения, навыки их ближнего, то бишь штыкового, да огневого боя совершенствуя день ото дня без продыху. А порой и сотник, командира вельми уважающий, со своими людьми приезжал, да уже нас они учили, как надобно саблей махать. Они ружья наши от чего-то не приняли, однако ж самострелы им от чего-то приглянулись и они их тут же попросили у командира. Он же им их дал, да токмо на время, что они упражняются и не более.

А дело мне командир и правда важное дал. Говорит, мол «Используй своё чутьë природное, да глаз намëтанный, дабы в Новгороде следить за народной молвой да за волнениями». А дело то это не шибко хитрое: сижу, я, значит, целыми днями в корчме и слушаю, о чем народ говорит. И ежели что не так или бунт какой собирается, то сразу мне положено мчаться в Борки, вотчину командира, и доложить об этом ему.

Или, как погода сладится, так же по улицам неприметно ходить, да по дворам такое стараться услыхать. Ведь в корчме народ хоть и бывает нередко, однако ж туда, мнится мне, серьëзный люд, что бунт затевает, собираться не станет. Хотя, ежели народ бунтовать вздумает, то об этом везде баить станут.

Вот только покамест вьюга метëт за окном — мне только и есть, что в корчме сидеть за кружкой кваса, да пьяные бредни слушать, силясь из них чего полезного вытянуть. Однако ж бывает, что люди и много интересного по пьяному слову бают. Вот недавно был воин из полка Новгородского, что сильно на воеводу наговаривал. Мол лютует он не по-людски, да всех неугодных почëм зря прижимает, на их место ставя добрых к нему людей, даже если те в деле ратном не шибко разумеют. Но на того говоруна быстро другоая сила нашлась. На не одна и не две. Много кто в тот вечер кричал и кичился, мол знает, кто в городе баламут, кто польский, а кто свейский соглядатай.

На следующий день непогода наконец-то улеглась. После долгого, кажущегося бесконечным гула ветра за окнами и в печной трубе наступивший штиль представал мне каким-то необъяснимым чувством. Как будто я вдруг оглох и не слышу шум завывающей вьюги. Но нет — это просто сама природа, похоже, услышала мои мольбы и дала всем нам передышку, явив приятное, хоть и нисколько не греющее солнце на ясном зимнем небе.

Я вышел на улицу и, набрав полную грудь морозного воздуха, расслабленно выдохнул. Матерь божья, а снега то намело! Да-а, похоже придётся повременить с возобновлением работы мануфактуры ещё пару дней точно, дабы люди банально смогли привести свои собственные дворы и улицы всей деревни в порядок.

И всё же, фактура фактурой, а испытание внеочередного «изобретения», по сути являющегося воплощением старого, пусть и применявшегося не в этих местах и очень давно — вне очереди. А потому, собрав весь отряд гвардейцев, что расселился в пределах одной улицы, мы, вместе с Максимом, Генрихом и Жаком, взяв всё необходимое для испытаний, выдвинулись на санях в тот же лесок на опушку возле реки, где проходили все тренировки как гвардии, так и ополчения. Снега за эту неделю намело огромное количество, а потому мы с трудом смогли отыскать место, где когда-то находился палаточный лагерь на время учений. Впрочем, нам сейчас нужно лишь открытое место, которого здесь в достатке.

Жаку понадобилось несколько минут, чтобы выгрузить из саней причудливой формы станок, предназначение которого нам с Максом, как знакомым с современными аналогиями оружия людям, было понятно. Остальные же лишь озадаченно переглядывались, рассматривая ранее невиданную вундервафлю. Это была толстая деревянная прямоугольная пластина с просверленными в ней отверстиями, установленная на колëсную базу с одной-единственной осью. При этом угол наклона этой самой пластины относительно земли можно настроить при помощи специального механизма, просто покрутив ручку. Что интересно, этот механизм — единственная не деревянная деталь во всей конструкции.

Наконец, установив этот агрегат по направлению в поле, Жак достал из этих же саней то, над чем он работал в последнее время. Полуметровая деревянная труба диаметром сантиметров семь с четырьмя металлическими пластинами в роли оперения и металлическим же носом в виде конуса. Жаку удалось создать лишь по нашему с Максом описанию целую ракету.

— Шьер Александр, вы не желать произвести первый выстрел? — С предыханием и неким волнением спросил француз. Я благодарно кивнул и принял от него ракету. А ничего такая, тяжëлая. Килограммов пять точно будет.

Подойдя к пусковой установке, я загнал ракету в один из стволов. Снаряд был спроектирован таким образом, чтобы диаметр основной части, с топливом в виде прессованного пороха, был меньше диаметра отверстия. Но вот за счёт массивных стабилизаторов в хвосте и наконечника ракета проходила лишь с небольшим, но нужным для точной стрельбы сопротивлением. Что касается пороха в качестве топлива, то тут, путём экспериментов, Жак смог установить, что гораздо эффективнее будет делать не сплошной заряд пороха, а лишь вдоль стенок ракеты. Таким образом по середине оставалось полое пространство, которое позволяло одновременно сгорать большему количеству пороха и выделять таким образом больше энергии. Когда же весь порох догорал, по задумке начинала тлеть легковоспламеняющаяся стенка между носовой частью с боевым зарядом и основной с топливом. Порох в носовой части детонировал, опять же в теории, спустя десять секунд после запуска ракеты.