Странно слышать о доходах, которые получали африканские пособники. Какое развитие могло ускориться от алкоголя, стеклянных бус, раковин каури, поношенной одежды, ситца и огнестрельного оружия? И хотя эти товары, несомненно, приводили к социальному неравенству, оно было довольно незначительным, поскольку накапливался малоценный хлам, но одновременно подрывался местный ткацкий промысел;

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Рабы, закованные в рогатины

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

оружие же служило не для того, чтобы завоевывать власть над новыми подданными, а для того, чтобы загонять миллионы трудоспособных людей в чужие края, где требовалась рабочая сила.

Говорят, что работорговля была присуща не только Европе. Однако между потребностями восточного общества, хозяйство которого основывалось главным образом на труде женщин гарема, евнухов и домашних рабов, и потребностями американского плантатора существует громадная разница. Наконец, так уж повелось, что пособников неблаговидных деяний называют преступниками. И европейцы действительно находили среди африканских правителей таких, которые готовы были на любые услуги. Но в этом африканские вожди ничем не отличались, например, от германских князей, продававших целые полки воевавшим между собой странам. Все, что тогда происходило в Африке, определялось общими законами развития человечества. Эти законы имели силу повсюду, и неважно было, где находились те, кто придавал им определенную форму, — танцевали ли в зеркальных залах Версаля или плясали вокруг языческих идолов в бассейне Конго.

Известно, что на даровщинку даже уксус слаще меда. Поэтому прошло немного времени, и представители других национальностей вмешались в прибыльную разбойничью торговлю на побережье Западной Африки. Сначала они вмешались как пираты: за три десятилетия, с 1500 по 1531 год, одни только французские корсары захватили около трехсот тяжело нагруженных португальских каравелл. Позже — как спекулянты и контрабандисты. Сам ход истории поощрял их махинации. Португалия и Испания, с 1580 года объединенные под единым скипетром, оставались феодальными государствами, судьба которых определялась не буржуазией. Ценности и товары, собранные со всего света, протекали через Иберийский полуостров, не оставляя сколько-нибудь заметного следа и не принося исторически ощутимых результатов. Наиболее ценные товары объявлялись монополией короны и продавались в розницу тем, кто мог больше заплатить. В результате в страну слетелось огромное количество предприимчивых дельцов из Англии, Фландрии, Франции и Германии. То, что оставалось, купцы реализовывали дальше с соответствующей надбавкой в цене.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Португальский купец с денежным кольцом в руке. Бронзовый барельеф из Бенина (Нигерия)

Если бы полученная от такой торговли прибыль становилась основой накопления капитала в собственной стране, то есть если бы на эти деньги строились мануфактуры, разрабатывались рудники, развивался бы рудоплавильный промысел или закладывались бы верфи! Но нет, на эти деньги возводились лишь сказочные дворцы и сооружались еще более пышные храмы и церкви. Все сплошь наслаждались искусствами. Число дворян в две тысячи раз превышало число ткацких станков, и в то время, как другие государства защищали свои рынки, промыслы и ремесла путем взимания пошлин

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

и ограничения торговли, шерсть испанских овец пряли в Нидерландах, а затем она возвращалась в Испанию, но уже в качестве дорогостоящего готового товара.

Во всяком случае, со второй половины XVI века картина была именно таковой. Правда, поначалу награбленное на других континентах добро оживило португальскую и испанскую экономику, и даже нищие и бродяги принялись за работу. Гигантские потребности колоний, поступавшие оттуда драгоценные металлы и товары оказали явно активизирующее воздействие. Но постепенно поток золота и серебра вызвал падение стоимости драгоценных металлов и соответствующее резкое вздорожание всех других товаров. Поля крестьян, которые были не в состоянии вынести непомерный груз налогов, заросли бурьяном, дешевые иностранные товары подорвали ремесленное производство. Иберийский полуостров, по словам сословных выборных чинов, превратился в «Индию для иностранцев». Но к особенно быстрому упадку испанские владыки привели государство тогда, когда в борьбе против Реформации они встали под штандарты католицизма. Их не соответствовавшая велениям времени мечта о «великой христианской империи», которая должна была образоваться в ходе бесчисленных битв, пожирала не только людей, но и очень много денег. Уже в первой половине XVIII века золото и серебро полностью исчезли из денежного обращения. Но на медные монеты нельзя было купить ни немецкого курфюрста,

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Нападение работорговцев

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

ни австрийского наемника, А Фуггеры, Вельзеры и Гримальди давали взаймы только в том случае, если им предоставлялись преимущества в торговле в колониях, будь то на море или на суше. Они, а также «протестантские нищие» из отпавших нидерландских провинций и торговая буржуазия из Лондона и Дьеппа — все принялись растаскивать наследство империи, в которой никогда не заходило солнце.

Известно, например, каким образом елизаветинская Англия (1558–1603) обескровливала испанский флот. Значительно реже встречаются упоминания о том, что знаменитые пираты Джон Хокинс (герб которого, кстати, украшало изображение закованного в цепи африканца) и Фрэнсис Дрейк начинали свое восхождение с работорговли. Хокинс, ставший впоследствии весьма почтенным сэром, казначеем морского ведомства и вице-адмиралом, так описал способ, каким Англия открывала для себя Африку:

«На Канарских островах мы запаслись водой, 4 ноября поплыли к побережью Гвинеи и до 12 января тщательно изучали берег от Риу-Гранди до Сьерра-Леоне. В это время мы не брали на борт более 150 негров. Но болезни наших людей и время года вынудили нас плыть дальше вдоль африканского побережья. Я надеялся раздобыть за наши товары некоторое количество золота и тем оплатить плавание. Но как раз в этот момент к нам пришел негр и сообщил, что его повелителя и царя притесняет соседний правитель, и поэтому он просит у нас помощи; он обещал нам столько рабов, сколько в этом бою будет захвачено пленных. Это побудило меня вмешаться и оказать помощь. Я послал туда 120 наших людей. Было 15 января 1568 года, когда мы напали на город враждебного негритянского правителя.

Город насчитывал примерно 8000 жителей и был на свой лад хорошо укреплен и окружен стеной. Кроме того, его отважно защищали, так что наши войска не сразу одержали верх, а понесли потери — шестеро убитых и сорок раненых. Наши запросили срочной подмоги, которую я тут же выслал, ибо успех этого предприятия мог способствовать ходу нашего дальнейшего плавания; на этот раз я сам пошел с ними. С помощью людей союзного негритянского вождя мы обложили город, хижины которого были покрыты влажными пальмовыми листьями, и с суши и с моря множеством горящих головешек и взяли его штурмом. Во время этого боя мы захватили пленными 250 мужчин, женщин и детей, а дружественный нам царь захватил даже 600 пленных, из которых мы надеемся выбрать какое-то количество для себя» ¹⁵⁷.