Он взмахивает ладонью, указывая направление. Тянется к телефону, но мой грозный, не терпящий возражения взгляд, заставляет его передумать.

– Переживаю я за Михаила, – слышу знакомый голос Степана. – Избил этого урода я, а все шишки на него.

Внутри все сжимается. Замерзает, превращаясь в колкий лед. И его осколки ранят душу, как стекло… Я ведь ему доверял на все сто…

– Ничего, ему полезно будет смириться. А то возомнил о себе черт те что, – певуче протягивает Яночка. – И этому Олежеку хорошо досталось. Ловко ты его отдубасил. Чего ты меня звал-то?

Они стоят в темном и холодном зале, соединяющем боксерский клуб и танцевальную студию Любы… И, единственное, о чем я молюсь, чтобы она ничего не услышала… Не пришла на их голоса.

– Хочу получить благодарность, – хрипловато отвечает Степа, притягивая Янку к груди.

– А ты не офигел, мужлан? Я же заплатила тебе, – гневно шипит Яна. – Или мало? Успел пробухать?

– Ты не сказала, что хочешь убить двух зайцев, красотка, – так же гневно отвечает Степан. – Куртку Мишину для чего-то мне вынесла, я даже внимания не обратил… Теперь-то мне понятно, что ты хотела? Не только Олежека своего приструнить, чтобы отвязался, но и Михаилу нагадить.

– Да, именно так. Филинов подложил меня под Олега. Это ему надо было опорочить недотепу в глазах своей… курицы. Все Филинов подстроил. Денег мне дал, организовал наше с Олегом знакомство. Мне даже трахаться с ним пришлось ради…

– Избавь меня от этих подробностей. Отрабатывай мою любезность, Януля, – сипит Степан, не отлипая от Яны. – Не то мне придется рассказать все шефу. Я Филинова уважаю, не хочу, чтобы из-за такой гниды, как этот дрыщ Олежек, его посадили. Миша не виноват…

– Он ноги об меня вытер! Миша твой, – закатывает глаза Яна. – Вышвырнул, как котенка. Весь из себя такой… Благородный и честный. А на деле… Интриган, каких мало. Знала бы Люба, что в ее слепоте виноват Филинов!

Боже мой, почему же она так кричит? Тише, Яна, тише... Молчите, иначе, Люба услышит разговор. Глубоко вздыхаю и застываю на месте, замечая едва уловимое шевеление за дверью. За ней определено кто-то есть… Люба… Медленно распахивает дверь и впивается в меня взглядом. Бледная, как полотно, с дрожащим подбородком и темными, потускневшими глазами…

– Ой! – визжит Яночка, прячась за спину Степы.

– Люб, ты… Ты как? Ты...видишь? – выдавливаю бессмысленные слова.

Глава 23.

Люба.

Вижу, слава богу… Бесцветное, искаженное чувством вины лицо Филинова, цветное от обилия макияжа лицо Яночки и равнодушную физиономию Степана.

Качаю головой, словно сбрасывая с себя наваждение, но ощущение розыгрыша не проходит… Это что, правда?

Когда я услышала шорохи за перегородкой, подумала, что мне чудится… Хотела рвануть дверь, даже рукой потянулась к ручке, но замерла на полпути… Говорили о многом – Олежеке, подставе с участием Миши, нанесенных Олегу побоях. Выходит, эта девка устала от его ухаживаний и попросила Степана помочь разделаться с надоедливым любовником? Даже куртку Мишину на него напялила. За мной он никогда так не бегал… И встреч не искал так настойчиво. К горлу подступает горечь, а за ней тошнота… Сколько я еще буду жить во лжи? Позволять кому-то решать за меня, лезть в мою жизнь? Но Мише я даже благодарна… Как бы неожиданно это ни звучало, он избавил меня от дрянного человека, показал его сущность. Если бы в Олеге была хоть капля порядочности, он отшил Яну. Но он бездумно повелся на ее флирт… Я почти уверена, что Яне не пришлось «ухаживать» за Олежеком дольше одного дня… Господи, как же противно… На мгновение я чувствую себя пешкой в чужой игре. Сначала один мужчина использовал меня в качестве домработницы и кухарки, ничего не давая взамен. Затем второй хитроумно заставил меня обратить на себя внимание…

И ведь получилось… Я думать ни о ком не могу. Усилием воли заставляю себя читать письма доктора Шульца и делаю вид, что мне это нравится.

– Люба, – взволнованно сипит Миша, подойдя ближе.

И смотрит так, что по телу мурашки проносятся… Давно так не смотрел – с беспокойством и нежностью. В последнее время в его взгляде только равнодушие и досада.

– Люб, я прошу прощение за это, – продолжает, так и не услышав от меня ни слова. А я не могу и звука выдавить. Глубоко дышу, стараясь не нервничать. – Яна сказала правду. Я попросил ее подкатить к Олегу. Хотел, чтобы ты увидела, какой он и…

– И обратила внимание на тебя? – выпаливаю хрипло. – А ты разве чем-то от него отличаешься? Такой же манипулятор. И не вздумай говорить мне о любви… Ты не способен испытывать такие чувства. Когда любят – смиряются с выбором другого человека, а не прут напролом. Ах, я забыла! Твоя любовь очень быстро испарилась, словно утренний туман. Я ошибочно считала тебя благородным и бескорыстным, а ты просто исправил свою ошибку. Но все равно спасибо. Ты показал мне, какой Олежек мерзавец. Спасибо, Мишенька.

У меня начинается истерика. Она медленно нарастает, набирает силу, как снежный ком… Если меня не остановить – снесет все на своем пути. А мне нельзя теперь так нервничать… Не из-за них – жалких, ничтожных интриганов. Я чуть было инвалидом не осталась… Усилием воли заставлю себя замолчать, наблюдая за ошарашенными лицами зрителей. Яна так и не проронила ни слова, А Миша… Он продолжает стоять рядом и украдкой меня касаться. Молчит. Проглатывает все мои слова. Не оправдывается. Ничего не объясняет.

Степа берет Яночку под руку и пятится к выходу. Ну уж нет, я не отпущу их без объяснений.

– Стоять! Ты завтра же пойдешь к Антону Андреевичу и признаешься, что начистил Олежеку морду! Ты понял?

– Люб, я с ним сам разберусь, не надо, – касается моего плеча Миша. – Люб, давай поговорим. Пожалуйста.

– Я признаюсь, Любовь Викторовна, меня это самого мучит… вот так, – протягивает Степа, ударив себя в грудь.

– Олух! На хрена ты обещаешь? Меня же могут привлечь! – визжит Яночка.

Какая же она… пустая. Никчемная, глупая внутри и красивая до умопомрачения снаружи. Вот, что им всем надо? Мужчинам…

– И привлекут. Я позабочусь об этом. Мне хватило ума записать ваше признание на диктофон. Если не пойдете в полицию завтра, я передам запись следователю. Она сыграет решающую роль в суде.

– Какая же ты сука! – визжит Януся.

Фу, как некрасиво… Ее лицо, несмотря на обилие косметики, становится бесцветным. Губы кривятся, а подбородок дрожит.

– Выметайтесь отсюда! Люб, я обещаю, что разберусь с этим, – не унимается Миша.

– Мы пойдем, Любовь Викторовна. Обещаю, что все завтра сделаем. Идем уже, курица, – а это бросает Янке, утягивая ее в сторону выхода.

Мы остаемся одни. В воздухе повисает невиданное напряжение. Даже дышать не получается. А я и не дышу… Захлебываюсь коктейлем чувств, так и не решив, как относится ко всему этому? Как верить после всего? Как? Я ведь ничего подобного не испытывала ни к кому… Выходит, снова ошиблась?

– Прости меня. Меня это так мучило. Наверное, хорошо, что ты узнала, – сглатывает Миша.

Вижу, что волнуется. Сжимает пальцы в кулаки и часто, поверхностно дышит. Не смотрит в глаза.

– Так что ты скажешь? Молчишь?

Его голос заставляет вздрогнуть… Я ведь вправду все это время молчала. Стояла, как вкопанная и пялилась на него.

– Ты жалел об этом? О том, что сделал?

– Да… И нет. Да, потому что даже в страшном сне не мог подумать, что ты ослепнешь. И нет… Потому что ты стала моей. На короткое время, не по-настоящему, но моей… Эдакий фантом. Я понял, Люб, что нельзя человека принудить. Можно завладеть его телом, но душой и сердцем – никогда… Больше не повторю своей ошибки. И ты права – наверное, я ничем не лучше Олежека. Прости… Мне очень жаль…