Ворс. Наполовину поглотил кроссовки Егорыча. Сами собой. Развернулись и обмякли полуметровые шнурки, засунутые в дыры, зацепленные за крюки. Обмотанные вчетверо. Вокруг самих себя. И угадайским ногам в московском офисе стало тепло.
С Бима потекла осень. Над ремнём взвихрил пар. Май, двенадцатое!
Егорыч, ещё на лестнице промакнул причёску. Кепкой. Перед дверью пригладил кое–что. Сверху вниз. Дважды.
Волосы на груди, вздыбившиеся на улице, в помещении опали. И прилипли.
Чесалось и кусалось. Тело. Дождь был с химией. С блохами, вшами и тарантулами. Проклятые америкосы! Снова испытывали Русь. В нескольких местах сразу. Как в Угадае в девяностых: мимо цеха сероводорода на Капроне надо бежать: если хочешь сохранить глаза. Егорыч сумел сохранить. Русский сероводород он мирный.
Ну да ладно. Тут всётки цивиль, Москау, Никитские дела. Найдите их на карте.
***
– Тапочек, к сожалению, у нас нет, – извинялась девушка. – Что? Ой, кхэ, фена тоже нет. А чайку?
– Ничего, ничего. Мы как–нибудь. А кипяточку найдём? –это Егорыч вспомнил ходоков у Ленина.
– А я ноги об ковёр вытер, – сказал Бим, – не беспокойтесь, они пойштишто сухие.
Как мог утешал приветливую девушку Порфирий Сергеич Бим. Он щас джентльмен, хоть и босиком.
Если олигарх бродит босиком по спальне, или по майямскому пляжу, он не перестаёт быть олигархом.
Бим при девочках всегда джентльмен, аристократ и олигарх. Он готов по–джентльменски любить… и по–аристократски кря… тра… в общем, учить кое–чему–либо–как–нибудь.
Ногти его больших пальцев ножницам не подвластны; для них в кроссовках вырезаны дыры. Дыры за новорусский археологический подход к кроссоверам определяем в «Музей хождения по льду в варяги».
Кроссовки с тапочками в машине, а ноги с ногтями тут:
– Лучше всего по Москве ходить босиком, – убеждал Анастасию Бим, показывая ей пятки и когти царьгорохового цвета. Что это за цвет, смотрите на ближайшей аллее, называется Никитской: там этим цветом дорожки посыпаны: и это тихий ужасть, как говорят в Угадайке.
Грамотный тигр с человеческим лицом, с умом как у дедушки Бима, и с когтями как у дедушки Бима, способен выцарапать в граните наименование его прайда на памятнике вожаку его прайда.
– Кожа–то она нарастёт, а обувка попортится.
– Я вас понимаю, – говорила девушка столичная…
Вредный настин таракан, зовут его НА: «Сама бы с удовольствием смогла бы? Ну, с Бимом? Чего–чего – перепихнуться, вот чего. Смотри какой тигрище. Ну, если б без свидетелей?»
Таракан БИ, Бима, значит, вот же сволота какая: «Смогла бы, я вижу. Засучила бы юбчонку и вперёд. Глазки–то вона как засверкали, любишь старых извращенцев».
Таракан НА (а он любитель провоцировать): «Сегодня, какое счастье, ты в юбке. Ну давай, придумай что–нибудь».
Бим: «Дак, пойдём…те! Купим тебе… походные штаны… нет, трое штанов… и поедем смотреть Париж».
Настя: «Я замужем и только что из отпуска».
На: «Вот дура–то! Такое предложение!»
Бим: «Нам ваш «замуж» в барабан не тарахтел. Правда, Кирюх? берём Настьку?»
– Берём, – Кирюх Егорыч согласен. – Чёб не взять. Поехали!
А сам – хитёр бобёр: «…ну если Ксан Иваныч позволит. Будем на заду втроём. Нормально так, Порфирыч?»
БИ: «Нештяк, нормально».
Цимус волшебной кур–травы продолжает работать.
БИ: «На коленках можно. По переменке!»
КЕ: «Да уж, отличный выйдет сюжетик. Да только–вот мальца испортите: не пристало ему такие взрослые игрушки блюсть…»
– Кирюха, звони Ксане, согласуем! Вы же махом сделаете визу, так? Вы же, вот же, её сейчас же…
– У меня Шенген на три года, да я не могу, – отнекивалась Настя. – Муж у меня, понимаете–нет? Недавно возник.
НА: «Ну ты дура Настька! Такая халява раз в жизни бывает.»
– У меня бабло на телефоне крякнуло, – солгал Егорыч, фальшиво нажимая кнопки. – Слышишь, как пыщщит!?
***
Не вышла поездка у Насти.
***
– Знаете, наверно, такой город Угадай, – выговаривала Настя охраннику, – богатый регион! Уголь копают, золото моют. А это их лучшие… ну, это… архитекторы. Они практики! Не управленцы. Собрались в прогулку по Европе. На месяц. Это здорово! Я честно… я завидую.
– Про каски шахтёрские знаем, про город–то, может и слыхивали. А вот про таких архитекторов, – поди, интеллектуалами себя кличут, – не очень.
Бурчал, взятый за живое, старик.
– И вытирать полы опосля их не буду. Хоть убейте меня. Вызывайте техничку. А я всё равно доложу шефу. Так дело дале не пойдёт.
– Наверно, так у сибирской интеллигенции принято, чтобы босиком – соображала кажется пуританка, точно чистюля, сто процентов девушка–москвичка. – У них тайга, медведи, и городская трава по колено.
– Не знаю, не знаю. У нас не так. Тут Москва и приличный асфальт.
– А клиенты эти… ну вы посмотрите, они такие оригинальные. Даже комичные… Угадай–городчане… Предлагали трубку покурить. С собой звали…
Хмыкал дедушка. Хохотала ртом голова: не из ушей звук.
– Ага. С этими хлыщами! Прохиндеями. Пьяницами. Ха–ха–ха! Насмешили!
– Ещё немного и я бы согласилась… возможно. Люблю романтику… и неожиданности разные. И Настя протёрла нос гипсовой богине. – Простыла бедненькая. Холодно ей у нас.
Нос (от Минервы что ли) установлен при входе. Как символ познания мира. Методом сования любопытных носов куда–либо, например, в заграницу.
– Евсеич, ну согласись. Они ведь такие любопытные… И смешные! Положительно: они добрые люди! Вот передумайте своё первое впечатление! Пожалуйста!
– Ага, «тупой и ещё тупее».
– Я видела это кино. Смешное.
– Ну вот, так оно и есть.
– А Вы, Евсеич, простите меня, разве в студенчестве босиком не бегали? Вспомните!
– Я в эти годы по Гулагам развлекался, – поскромничал Евсеич, и проверил оловянную пуговицу на прочность пришития. – Вот же старая, говорил ведь: поднови френч!
***
Заверещали пружины выхода в свет.
– Мог бы подождать за дверью со своими мокроступами, – возмутился Егорыч, выйдя из умного тревела, – что они о нас подумали?
– Мебель не ломай! Побереги силушку для Варшавы.
– Сам бы помог, а я с бумагами.
– Печати веса не весят!
– Плевать. Ты сибирякам масть порушил. Чё вот попёрся! Я бы один…
– Оплочено всё, – ответил Бим, – и терпенье, и за ковёр тоже. Я что, под дождём должен мявкать? Я кошка тебе?
– Кот весенний, да. Марки манул.
– Ага, заманул, понимаю… Киску эту… Они, черти, кланяться нам должны… Москвички, бля. А, если совсем по–приличному, то коньячку налить и в диванчик усадить.
– Усадили, чего ещё?
– Про кожаный говорю.
– Не говорил.
– Ну, думал.
– А с чего же бляди? У них работа такая… ясная. У неё, у Настьки… Чай предлагали, чего ещё?
– А с того и должны. Правила вежливости.
– С кофейком и пирожными? С лимончиками? В кожаный диванчик? Хе, с подушечками? Одеяльца пухового? Обогреватель под пятки, да?
– А хотя бы и так! Не диспансер…
– Может, девочку на диванчике? Может, гондончик на золотой тарелочке?
– А ты как думал!
– Ну, даёшь!
– Ха–ха–ха.
– Диспансер. Бывал что ли там?
– Смотря в каком.
– В том самом?
– Это тайна Тортилы.
– Ха–ха–ха.
– Оплочено всё, ты не думай!
***
Пока Бим с Егорычем прохлаждались по тревелам, Ксан Иваныч заправился бензином, под завязку как всегда.
Малёха сидел рядом с папой и жевал пирожок с капустой из владимирского «Пельменя».
«Мойдодыр» лежал на фартуке багажника: подсыхал, открытый на странице с Тотошей, Кокошей и мочалкой–словно галкой.
Бим и мисс Фру
«Дорогу от Москвы до Бреста Бим помнит. Но помнит смутно. Звуками. Как путешествие ёжика в тумане как путешествие ёжика ёжика ёжика… В тумане тумане тумане..».
К.Е. Туземский.
ЗГЕ, в.1.15
