А захотим, так не станем соблюдать.

Русская фольк–инициатива она другая принципиально. Нашим надо поначалу засрать всё вокруг себя: земли–то немеряно. А уж потом чистить. Это, конечно, не то что целые острова в океане из пластмассовых бутылок, но таки композиции. С художественной наклонностью. «Горы мусора», «Полигоны», и прочие «рэди–мэди»14. Из Сибири, Зауралья, Центра и Дальних земель.

***

Внешний вид художника неожанра «посрав» соответствует его поведению.

Хотя, по гамбургскому счёту, Бим не придаёт радикального значения своему ни внешнему виду, ни маргинальному поведению в частности. Его поведение – это такая выверенная свобода поведения, которая не ведёт в полицейский участок.

Ему в этом смысле положительно насрать! Товарищи его спасут. И нассать. Хотя бы постараются. Где ты Бро? Русские не бросают своих. Теперь Бим – Посрав, а бро – Обосрамшись. На себя и на наблюдателей тем более. Бим возвращается. Где же Reno?

Постсоветское «фу» тупо и всяко свободнее европейского.

А гражданин Бим – умный чел. И без тараканов на лысине. И на кепке их нет. Спрятались в костяшке черепа! Заzzали, да? Заняли оборону? Или дрыхнут… лентяи.

Это Бим думает. А тараканусы в его башке тем временем, незаметно кальки снимают:

***

«Насрать на асфальт и, тем более, при москвичах, а у всех москвичей в пределах Садового кольца, как известно, высшее туалетное воспитание, он не может».

«Он турист инкогнито. А вот это уже нештяк, как полезно. В Москве его никто не ждёт, и никто не знает, следовательно, не для кого стараться и приглаживать интерфейс».

***

Или вот перл, из последних защитных, и даже неоднократно озвученных на судилищных пьянках: «Сверкать голой жопой и трещать пёрдом у всех на виду он не согласен».

***

Вот принципиальное отличие нашего русо–башкира Бима от прозападных русских перформэйстеров – мастеров либералистики, гвоздь им в попенс.

***

Бим ещё не отошёл от операции эвтаназии с суецидом, фу, чёрт, вы уже простили его друзей? и самозабвенно, но с грустью, купался в последственном цимусе, играя «вареника».

Закончив туалетный ритуал, но не покончив с круженьем головы соловой, Бим вернулся.

Вот он/оно Reno. А вот и товарищи.

Не торопясь, и с беззаботной повинной:

– Здрасьте, я ваша тётя. Тётя покакала.

– Вот и молодец, – сказал Егорыч.

– Старый балбес, – подумал Малёха.

– Обормот, – сказал Ксан Иваныч, – мы тебя потеряли! Ты куда взвился? Предупреждать надо. Ты мог заблудиться.

– Вот я… Да ну… У меня компас в башке…

– Он телефон даже не взял, – шепнул Малёха коллективу. Их коллектив с тонким слухом, ушаст и многоух.

– Вот–вот, – говорили товарищи. – Нах тебе вообще телефон? Выкинул бы его.

– Я как, в машину должен нагадить? – Бим защищается отчаянно. – Машина – это родина. А Москва – тьфу. Городишко. Транзит. Телефон верните. Где он?

– Забери под сиденьем. Нафиг ты его в ноги бросил?

– Гумажку искал. Наклонялся. Некогда мне. Сгиньте с глаз.

– Что это ты с собой приволок?

– Что–что. Книжку. «Мойдодыр».

– Где взял?

– Под вязом.

– А где вяз?

– В сквере на горке.

– Читал что ли Мойдодыра? Или пользовал?

– Не пользовал. Я пятихатку пользовал.

– Не спутал? Может, пять кусков?

– Говорю – пятихатку.

– А чё ж Мойдодыра не пользовал?

– Читать буду, – сказал Бим. – Книжка древняя. Двадцать третий год.

– Ну, тебе повезло!

– А то! – сказал Бим, – подсушу вот только.

***

Кажется, дождь собирается…

Кажется, дождь собирается…

***

Кстати, Бим с Ксаном Иванычем, будучи как–то в Макао, не найдя сортир, согрешили подобным же образом: после уличной водки с закусем из морских тварей зафекалили булыжник. А вытерлись баксами.

Богачи бывают забавными. Как люди, ей богу.

"Дождь лил четыре года одиннадцать месяцев и два дня… Воздух был настолько пропитан влагой, что рыбы могли бы проникнуть в дом через открытую дверь, проплыть по комнатам и выплыть из окон."

Габриэль Гарсиа Маркес

– Я поехал заправляться и рекогносцировку уточню, а вы с Кирюхой идите в турагентство, – велел Ксан Иваныч Биму. – Встречаемся тут. Через час.

– Запросто! «Только в тапках я не пойду», – сказал Бим.

(Хм: срать в тапках под дождём можно было прекрасно!)

– Попахивают, чоль, тапочки?

– Брось. Я что, не целкий? Я на всякий… лопушком–то их протёр.

(Так есть лопухи, или нет лопухов в Москве?)

– И не иди в своих тапках, протёртых… Тебя заставляют идти в тапках?

Чтобы почём зря не мучить шлёпанцы (Reno–вариант) Бим бросил их в машину. Чтобы меньше мочить джинсы, подвернул до колена штанины.

Его ботинки «а ля дождь у де Пари» затерялись в барахле, а Ксан Иваныч велел поторапливаться.

«Ногими Нагами» – так назывался этот способ бимовской ходьбы по Москве.

***

Навигатор велел пересечь аллею, Никитскую штоль? «посыпанную кирпичной крошкой ещё при Столыпине».

Автор так шутит, а мы верим в его глупости.

***

Шли. Дошли. Вот он «Умный тревел». Позвонили. Открыли.

Лестница тревела покрылась отпечатками мокрых ступней настоящего сибиряка. Цвет отпечатков – прогнившего кирпича «Царьгорохового Обжигзавода ЛТД».

Потрёпанный вид посетителей поразил пожилого охранника – в самое сердце. И он настроился категорично: посетителей с такой убийственной силой срама далее себя он пустить не мог.

Для решения проблемы набрал номер дежурного менеджера.

Суббота – полурабочий день, менеджер Настя специально прибыла для встречи транзитёров из Угадая.

Спрятавшись с головой под стойку, Евсеич шопотом объяснял заминку телефону.

Телефон в ответ огрызался: из–под стойки неслись по–москальски весёлые дамские крепдышины.

– Дура какая–то, – решил Егорыч. Кому мы заплатили бабло! И чего так орать…

– Они, как бы это вам поточнее сказать, Анастасия Ивановна… – докладывал Евсеич из укрытия, – не по форме одеты…

– Оба?

– Неа, один… Второй чуть получше… Но тоже мокрый. Насквозь!

– А–а, это с Угадая. Приехали–таки. Мы договаривались. Запускайте.

Дедушка взвился. Шариком водородным. Поджечь – взорвётся старикашка: никаких поблажек! Он на службе:

– Я таких ни разу не видел. Один вроде бы культурный, но… это… выпимши (прыгает, шутит… при такой–погоде–то).

– Пропустите!

– Другой вообще… наркоман что ли…, и он босиком, Настасья Иванна. Ногти как у тигра – вы бы видели! Жёлтые ногти, кривые…

– Расскажите, как им меня найти…

Не слышит: «Бородатые оба, щёки не бриты…! Настась Ванна, слышьте меня? они будто с крыши упали. Не люди, а натуролисты, босяжи голякастые».

– Давайте без этих ваших, говорю вам!

– Опасно! Вы таких что ли… с блохами… дожидаетесь?

– Они одеты? В шортах? В майках? С рукавами или в спальных? Спросите фамилии…

Одеты. С рукавами. В брюках. Без манжет.

Фамилии? Запросто. Назвали. Совпало.

– Это мои, точно мои, – рассвирепела молодая да ранняя Настасьиванна. – Что им, в бабочках что ли ездить! Они из Угадайки приехали. Из да–ле–ка! Пусть заходят. Слышите, Евсеич! Они едут в Европу… через Москву… Понимаете? В Ев–ро–пу! Торопятся. Давайте уж… без закидонов ваших.

Проплаченное вперёд и вбелую бабло решило и простило всё – даже экстравагантную экипировку.

Офис передумал. Офис, распрягши тоску, гостеприимно встречал Бима с Егорычем – великими путешественниками, писателями, любимчиками дам и девочек, гашеками и бабелями двадцать первого века.

***

За дубовой дверью. Мокрые ноги – все четыре, из них две пятки. Встали на пёстрый ковёр. Турецкий ворс. Он скрыл мокрые пятки и разогнутые для вентиляции пальцы Бима. Пахнуло. Разбавленным потом.