Не хотелось бы. Господи! Спаси! Но, нет у них шансов: гудок паровоза, рядом, как звонок. Драма продолжается. Вторая серия, эпизод первый «диалог». По утверждённому Вельзевулом сценарию: красная печать, сургуч: никаких поправок нахрен!
***
– И хватит, хорош, хорош… – спохватился Бим через пару минут… такой паузы, – я, мужики, честно, что–то уже по трубчонке соскучился…
– А это… – только и успел вымолвить Кирьян Егорыч, как Бим выхватил у него трубку и ловко вставил в пасть. Которая – дырка для еды, а иногда и для куренья; всё своё, разумеется, – э–э–э!
– Что э–э–э? – произнёс Бим уголком дырки для еды: круг в сжатом виде имеет уголки, – пф, пф, пф, хорошая у тебя… эта трубчонка, Кирюха… мне–то похуже выдал.
– Чего ещё? – удивился Кирьян Егорыч.
– Дырочка в ней во какая махонькая. Как целочка у.… – и Бим показал щепоткой, какая махонькая дырочка бывает у шестиклассниц.
Theorist chuеv!
– Это по дружбе хуже, а если на время, то и так сойдет.
– Ха–ха–ха.
Шерлок Холмс выкуривал одну трубку за шестнадцать минут тридцать шесть секунд. Добр–молодец Бим справился с трубкой за семь минут четырнадцать секунд, не оставив товарищам на братскую взаимопомощь ни шанса.
Одна–а–ако! Переборщили! Провалили операцию нейтрализации. Жди теперь… повезёт, чи нет…
– Табак, как табак. Донской вроде. «Сигареты всё равно лучшей и дешевшей», – сказал Егорыч.
Корявить язык – это такой прикол у взрослых детей. А где ещё искать шутку, как не в достойной беседе?
– Мы путешествуем. Должны себя развлекать. По полной программе! Нахрен я в Европу еду? Чтобы Памиру там покурить? – Бим бушевал и радовался. И не выпускал изо рта восхитительно волшебной трубы Маргарет, несущей отраду его кочевому житию.
Эпизод 3.
– Как бы наш Бим умом не тронулся! Его и так… капля в море, – сообщил Ксан Иваныч.
Они заперлись в туалете с Егорычем под предлогом острой надобности.
– Как бы не помер, вот чего надо бояться, – сказал Егорыч, для правдоподобия расстёгивая ширинку. – Журчим тут, а он помирает. Подвинься–ка.
– Здоровье–то у него не наше. Теперь спать не придётся.
– А как тут в Скорую, если что, звонить?
– Какая тут Скорая! Деревня тут, – сердится Ксан Иваныч, – всё! погубили товарища.
Сомнения одолели Ксан Иваныча: вместо нейтрализации получается, чёрт задери, вроде убийства… Налицо, блин, сговор, и поди потом, докажи… что ради блага это… Благими намерениями, как известно, и т.д.
По завершении фальшивого туалета Ксан Иваныч ушёл ночевать в номер, к сыночке, бросив короткое «всем пока».
***
– Как там Порфирий Сергеич? Жив? – такими словами пожелал сынок спокойной ночи папе. И протёр слипающиеся глазки кулачком. Кулачок попахивает дерьмецом.
А говорит «отдал последнее». Есть, есть у Малёхи священная коробочка. Лежит в загашнике.
Сердце разрывается у папы: «Жив ещё!»
– Не переживай, пап, он как Распутин!
То есть «крепкий орешек».
***
В уме у папы кругами: «Знает историю народа. Молодец. А с другой стороны… изощрённый убивец. Да собственно, все они убивцы… коллективные. Правда, слегка. То есть по дури. Особенно Егорыч, надо же, такую дозу зафигачить… Спец, блин…»
Ксан Иваныч смотрел на сына, а сын на папу – старый исполнитель и молодой вдохновитель, креативный заказчик и болван–палач.
***
Однако, поторапливайтесь, ребята, в койки. Не забывайте: у вас Г Х А А А А Ф И К!!!
Эпизод 4.
В то время, как за стеной семья укладывалась спать, Егорыч – в щели между кроватью и шкафчиком, – перебирал шмотки.
Бим, покачиваясь китайским болванчиком, бродил по комнате.
В спецдырке зубов держал закончившую дымить трубку. Остановился в ногах кровати. Посмотрел в сторону окна. – Может, ещё? – типа курнём.
– Хватит! – сказал Егорыч, – сколько можно!
Умрёшь от передоза!
И тут началось! Дикая сказка. Лавкрафт позавидует. Франкенштейн испугается. Джойс сбежит. Классик не поймёт – он не наркоман потому как.
***
Когда поблюешь, торчишь ещё сильнее. Не поблюёшь – сдохнешь. Блевонтин это самозащита – недоказанная версия.
Зашевелились портьеры.
Еще одна кукла на цепи. Зубы кажет. Намазанная сука.
Из–за портьеры стало выдвигаться большое НЕЧТО.
На орбите Венеры заверещал и закрутился арцюковичем7 чайник 3D. Тот самый, из Макса.
Бим вгляделся, но толком не разобрал.
Мало учил Max девятую версию.
Дёрнулся и влип. В стену.
Чайник трясся нешуточно. Поливал: шрифтами и примитивами.
Бим испускал дух – квантованными порциями. Умирая по–маленькому, опрокинул большой стул. Как в Амстердаме, на берегу моря, яхтклуб неподалёку
Назвался атеистом, сочиняй технолоджи, деконструкт, эклектику, синтезируй гуано, радуйся агонии – она приятна.
Кто–то смахнул с подушки очки.
Найти, положить и раздавить: ночью цыплёнка – всё равно что проснуться с трупом.
Новый вихрь 3D поднял очки и бросил их на нос Биму. Повисли очки соплями: стеклянными, оловянными, деревянными. Протестно. Драм… Грам…матично. Дудки–с: орфографично! Егорыч всё видит! Насквозь. Будто проводами обмотан. Магнитами. Полями. Волнами. Эфиром. И с Бимом соединён.
Лучшие ощущения на кончиках пальцев.
Нечто в стёклах проявлялось стремительно: абзацами, страницами. Прытко, резво, экологично и землянично. Ветер с тундры подул. Мамонтёнок на экране. Звать Абрамом. Можно Авраамом – понял Бим. За чтоо–о–о?
Отпечаток как аттракцион. Проявился, сцуко. На глазном дне. Бимовского глаза. Нейронами выстроен. Ультрафиолетом взбодрён. Сульфит натрием закреплён. Как в кювете фотографа купался. Давеча побитого. Влетело за медлительность, за антисоциальность, за алкоголь и спайсы. В верхней точке, да, с таким Биму не соскучиться. Если это он, а не его копия в Свияжске. А пока что неясно Биму – где он, и что делает чёрная Маргарет в его рту… роту… в дырке для еды, и для бесед попутных. Дым от Маргарет клубами. А Егорыч с Ксанычем крутят свои кренделя. Сговорились что ли?
«Фильтруйте, господа угадайцы, базар. Да кто вы такие? Чё! Предъявить документ? Можно студенческий билет? Да нахер он мне в путешествии. Мужики, вы охуели!»
Нет, нет, нет. Вот идёшь по Манхеттену и не стало тебя: коп стрельнул удачно. Вот где романтика. А тут жопа. Казанская, блин.
А паспорт высшего класса нужен, да. Но, лучше айфончик с камеркой. Но после: лет через эдак. С ним цивиль: кураж, селфи, онлайн–девочки, штрихкод–девочки, бар–код–девочки, антивирус, рулетка, острота эмоций, секс, пароль, фишки, и быстро! Секс–запрос, пин–код, гондон Natureller, шершавинки, клубничный вкус и покурить, прежде чем.
Угадал пин – девочка на закусь. Бесплатно. Сто баксов в трусики – это от души. На чай, так сказать. Опосля.
А Свияжск что? А ничто. Год–то какой? Гляньте! С первого этажа не придут, с чердака не спустятся: ни трубы, ни печки. Да и не бывают Снегурочки в мае. Рубли деревянные – это плохо, яичница холодная – отвратительно.
А в Америке всё! Если правильно вспомнишь. Пин этот дас фантастиш. Тогда проявится она. В углу, например. Лолита такая. Но круче: голая на стуле, ноги врозь и колени к подбородку. Кайф! Модильяни, Пикассо, Муха Альфонс.
Эпизод 5.
Курить надо в меру. А курнёшь лишку – проснёшься на лестнице в подъезде. И люди будут через тебя шагать. С матом и плевками.
Нечто проснулось–встрепе–содро–гнулось, еблысь! И рявкнуло: замёрзшее, голодное.
У–Ныло завыло. Громче трёх телевизоров. Кряду.
Бим втянул голову в шею.
– Ирреальность богата и хороша, зачем от неё убегать? – дёргалась Мысля на экваторе полушарий. – Серенькие мои! Мяконькие. Дрябленькие.
– Сама дура! – отзывались из полушарий.
Нечто обратилось в Ух–тыбля. Нашырявшееся жэдэ–составом. Орало–забрало. Куни–Клуни. Благим матом: «Чу–у–у, дун–дун. Пфу–у–у!»
