Поняв, что если немедленно не вывести войска из Прибалтики, то они будут потеряны, немецкое командование отдало приказ немедленно отступать. Разумеется, что за оставшееся время много вывести было невозможно, и, несмотря на сильные заслоны, на то, чтобы выйти к берегу Балтийского моря у Шилуте, нам потребовалась неделя. Примерно половина немецких войск не успела выйти и сейчас как раз откатывалась к Клайпеде, чтобы попытаться морским путем вернуться в Германию. Знаковым было то, что 1 августа мои части вступили на территорию Пруссии, о чем вечером того же дня торжественно заявил Левитан на всю нашу страну.

2 августа 1944 года, Белоруссия

Приказ Сталина о присвоении мне звания маршала стал полной неожиданностью. Да, не скрою, было приятно: из генерал-майора в отставке дорасти до маршала, об этом я не мог и мечтать и, в принципе, ничуть не жалел, что высшие силы забросили меня в тело генерала Павлова. Кроме новой жизни я получил возможность изменить ход войны, и, на мой взгляд, изменил в лучшую для нас сторону, по крайней мере, наши потери с моей помощью стали в разы меньше. Пускай раньше война не закончится, хотя кое-какие события произошли раньше, но на общий ход войны это не повлияет, главное, что наши потери, как мирного населении, так и солдат, значительно меньше, а это основное, чего я хотел добиться. Теперь, хотя в Прибалтике мы уже вышли на территорию Германии в Восточной Пруссии, основная задача передо мной на данный момент была в полном очищении Белоруссии от противника.

Две недели потребовалось, чтобы полностью зачистить остатки Прибалтики, благо, что немцы и сами старались поскорее оттуда свалить. Все немецкие части отходили к Клайпеде, откуда их вывозили, по мере возможности, на кораблях, а мы этому всячески мешали.

На Балтийском море развернулись настоящие сражения, и хотя наши большие корабли в них участия не приняли, так как это было слишком опасно, но вот подлодки и торпедные катера рубились страшно. Если подлодки просто поджидали немецкие конвои, то торпедные катера пытались под покровом ночи атаковать противника.

Своя битва, не менее ожесточенная, шла и в воздухе, в итоге, несмотря на собственные большие потери, удалось отправить в объятия Нептуна примерно половину немецких транспортов. Что удивительно, Гитлер не призывал оборонять Клайпеду до последнего солдата Рейха, видимо, даже до этого несостоявшегося художника дошло, что немецкие солдаты будут более полезны ему в самом Рейхе.

В итоге 15 августа под огнем наших танков порт Клайпеды покинул последний немецкий корабль с остатками немецких войск. Сразу после этого мои войска вернулись назад и принялись выдавливать немцев из Белоруссии. Также за это время был отбит Минск, защищавшая его группировка немцев была просто уничтожена. Большое количество бронетехники поддерживало штурмовые группы, которые планомерно зачищали дом за домом, выдавливая немцев от окраин города к его центру. Пулеметы бронетранспортеров подавляли любые огневые точки противника, а если попадалось орудие, то выезжал танк или самоходка и прямым огнем уничтожал вражеское укрепление. Основные потери несла пехота, бронетехника страдала мало, а безвозвратных потерь практически не было.

Вот так за пару недель мы и зачистили Минск, после чего я перенес в него свой штаб, причем, на старое место, которое, к моему удивлению, уцелело. Битые стекла окон и выщербины на фасаде не в счет, главное, что само здание уцелело, и даже внутри был порядок, так что после того, как там заменили стекла в окнах и протянули линии связи, я снова занял это здание. Разумеется, перед этим его очень тщательно проверили саперы, но никаких сюрпризов не нашли.

Клаус Ортвиг, командир части охраны тыла

Пришедший приказ нисколько не обрадовал Гауптмана Ортвига: ему приказывалось сжечь вместе с населением деревню, в которой он был расквартирован, и соседнюю с ней, после чего передислоцироваться дальше в тыл. Русские слишком сильно давили, и немецкие части хоть и медленно, но отступали. Тут дело было не в том, что гауптман был жалостливым, хотя ему на самом деле была очень неприятна такая работа. Нет, основным неприятием этого приказа было другое. Хотя командование и пыталось замалчивать подобные факты, но, как говорят русские, шила в мешке не утаить.

При отступлении командование постоянно отдавало такие приказы, вот только русские на это реагировали очень остро. Над немецкими позициями сбрасывались листовки, в которых сообщалось, что все замешанные в расправах над мирным населением будут уничтожены, а их семьи в Германии арестованы, когда русские туда войдут. То, что такое случится, с каждым днем становилось все яснее по мере отступления, так как граница с Рейхом становилась все ближе. Кроме того, листовки были с фотографиями повешенных немецких солдат, да и так среди камрадов ходили слухи, когда и где попавшиеся русским немецкие солдаты, повинные в расправах над мирными жителями, были повешены.

Именно это и было основным фактором, который делал полученный приказ очень нежелательным. Клаус долго размышлял, что ему делать. С одной стороны, очень не хотелось оказаться повешенным русскими, а такая вероятность была достаточно высокой, а с другой стороны, игнорировать приказ он не мог. Гауптман стоял перед окном и невидяще смотрел в него, когда показавшаяся фигура сына хозяйки натолкнула его на хорошую мысль.

Сыну хозяйки дома, в котором он квартировал, было 14 лет, и его звали Дмитрий, хотя сам гауптман называл его Дитрих, ему так было намного легче, чем звать того русским именем, не надо коверкать язык. Оказалось, что Дитрих достаточно неплохо знает немецкий язык, учил его в школе. Вот его гауптман и позвал:

– Dietrich, komm zu mir![78]

Сын хозяйки зашел в комнату гауптмана спустя минуту, при этом он не смог скрыть ненависти в глазах, но Клаус не обратил на это внимание. Его денщик Пауль отсутствовал, и это было отлично.

– Дитрих, слушай меня внимательно, я получил приказ сжечь твое село вместе с жителями, а кроме того, и соседнюю Жюковку. Не исполнить приказ я не могу.

Клаус с сильным искажением произнес название соседней деревни.

– Завтра я сначала отправлюсь со своими солдатами в соседнюю деревню и только потом, вернувшись оттуда, сожгу вашу. Ты понял, что тебе надо сделать?

Димка оторопело смотрел на немца, он никак не ожидал от него такого. Это что получается, он хочет, что бы он, Димка, сначала предупредил жителей Жуковки, что завтра их придут жечь, а потом и своих. Значит, не исполнить приказ он не может, деревни сожжет в любом случае, только одно дело – жечь их с жителями, а другое – одни дома. Такого он от немца не ожидал, но он дал им шанс выжить. Кивнув, Димка опрометью бросился во двор, где возилась мать.

– Мам, наш немец мне только что сказал, что завтра он сначала с утра отправится в Жуковку, которую сожжет вместе с жителями, а потом вернется сюда и сожжет уже нас.

Мать застыла на некоторое время, осознавая услышанное.

– Дим, ты ничего не путаешь?

– Нет, мам.

– А с чего это немчура такая добрая, что предупреждает нас?

– Знаешь, я тут слышал, солдаты между собой обсуждали, как в полном составе уничтожили роту, которая отличилась в казнях мирного населения. Говорят, что наши таких в плен не берут, или сразу пристрелят, или чуть позже повесят.

– Ладно, сейчас беги в Жуковку, скажешь там все деду Макару, а затем – домой, а я сама тут скажу кому надо.

Когда сын убежал в соседнюю деревню, Прасковья пошла к деду Мирону, который был старостой деревни. Когда сюда пришли немцы, то, к удивлению всей деревни, дед Мирон встретил их хлебом и солью, за что его и назначили старостой деревни. Вначале все недоумевали, думали, что у деда на старости лет голова поехала, но все оказалось совсем по-другому.

Решив, что лучше, если новая власть будет из своих, дед Мирон и подсуетился. После своего назначения старостой он сходил еще к пятерым мужикам, все они были уже в возрасте и поэтому не попали в армию, да и произошло все достаточно быстро.