Перейдя к теме беседы о наших счастливых Ритчелл и Питере, готовящихся к свадьбе, настроение начинает улучшаться.

Между разговором Джексон сообщает:

– Мы почти доехали до малоизвестного места. Я снял нам квартиру, это не роскошь, но для первого времени подойдет. Будем вместе жить… – я успеваю распахнуть врата радости в своем страдающем сердце, ведь это моя мечта жить с ним, – …но до тех пор, пока не разберемся со всеми проблемами и не переедем в Нью-Йорк.

Радость миновала.

Не переедем в Нью-Йорк?

– Не перее… что? Куда? – расширяю глаза от изумления, снимая ремни безопасности.

– Милана, в Нью-Йорке безопаснее и свободнее. Об этом мы поговорим позже. Выходи. Мы на месте.

– Ничего не понимаю, – сглатываю слюну. – А у меня ты спросил, хочу ли я переезжать в Нью-Йорк? – гнев начинает возрастать. – У меня неоконченное образование, контракт с агентс…

– Милана, я же не говорю, что мы улетим сию минуту, – он уничтожает разделяющее нас пространство, приближаясь ко мне, но я отодвигаю его руками, упираясь в грудь. – Без модельного агентства и диплома психолога ты не останешься.

– Джексон, как ты можешь всё решать за меня? – Мои глаза сверкают негодованием. – И… и к чему все это? Почему мы не можем жить в той усадьбе, которую ты купил?

Что-то кроется за этой блуждающей улыбкой.

– Малышка, там рискованно. Ты же не хочешь, чтобы наша жизнь превратилась в кошмар? В конце концов этого не избежать, так как мы оба публичные, но только не сейчас… – В его зеленых глазах – страх. – Могу попросить тебя не спрашивать об этом? Я делаю всё для нас, помни об этом. – В голосе – нечеловеческая мука.

Он обогащен думами, о которых не желает мне говорить. Может, это как-то связано с тем, что он подписался стать преемником компании Брендона?

Джексон прислоняет ладонь к моему лицу, я трусь щекой, сбрасывая дурное предчувствие, но что-то заставляет меня переживать за него. За всеми его поступками стоит обрывистый мосток.

– Ты что-то недоговариваешь, Джексон, – осмеливаюсь ему сказать.

Он, закрывая глаза, в уголках которых скрывается горечь, молча одаряет поцелуями тыльную сторону моей ладони и покрывает ею свою щеку, как делал это мне. В такие минуты он становится очень милым.

Своим воздействием он смягчает, поселившуюся во мне, внутреннюю тяжесть.

– Идем, – говорю я, обратив внимание, что время 03.47.

– Идем, – отвечает Джексон. – Не суди строго маленькое убранство. Это скоропалительное решение – времени выбирать было ничтожно мало.

Я включаю кнопку лифта:

– Ты всегда говоришь так, а затем оказывается, что там царские палаты, протянувшиеся в километр. – Несмотря на позднее время и длинный эмоциональный день, меня угораздило еще и пошутить.

– Вот и увидишь, – смеется Джексон, тыкая на десятый этаж и снимая с себя бейсболку, – всё не так. По крайней мере на этот раз.

Открывая дверь, мы входим в темноту, в коридор. Джексон включает свет во всех трех комнатах, располагающихся перед нами, и я, беглым взглядом пробежав по квартире, разеваю рот.

– Она восхитительна, пусть даже и небольших размеров! – заверяю я, широким взмахом руки обводя пространство.

Левее всех располагается кухонный деревянный гарнитур светло-коричневого оттенка, по центру, из полупрозрачной, мозаичной двери виднеется ванная комната, а правее – спальня, которую хочется скорее увидеть. Сделав несколько шагов вперед по махровому пушистому бежевому ковру, я улыбаюсь, разглядывая составляющие комнаты, созданной в кремовом тоне. Спальня с альковом, в котором покоится кровать, чарует глаз. Вверху, на потолке вкраплены светильники, предоставляющие романтичную атмосферную нотку. Сзади кровати, в стене повешены три полки, каждая из которых заставлена книгами. Ниша прикрывается белым занавесом, рядом с которым стоит белоснежный пуфик, сверху него оставлена кем-то книга, вероятно, прежними жителями. Удлиненный письменный стол и в комплекте с ним два кресла со шкафом искусно подходят под интерьер спальни. В конце комнаты – балкон с открытым видом на город, с двумя креслами-качалками, одетыми в пушистые покрывала. «Сесть бы сейчас в одно из них и наблюдать за звездами».

– Мы… мы… правда будем здесь вместе жить? – от счастья заикаюсь я, прижимая ладони к своим щекам.

Он улыбается, медленно покачивая головой.

– Спасибо тебе, Джексон, за всё и… – с чувством невыразимой благодарности начинаю я и замолкаю, не в силах сказать.

Он без слов обнимает меня сзади, целуя в затылок, и я растворяюсь в прикосновениях.

– Мне нужно разобрать сумки, – шепчет в ушко, пуская горячий воздух, – а ты пока изучай апартаменты душевого типа.

– Душевного типа апартаменты прошли цензуру, осталось оценить ванную, – тихонько смеюсь я и, зевая, прикрываю рот ладонью. Этот смех, как детское веселье, как глоток воды. И он льется из меня каждый раз, когда я нахожусь рядом с любимым.

Джексон разбирает привезенные им два ларца вещей, я принимаю ванную – снимаю косметику с лица, надеваю свою любимую черную широкую длинную футболку и делаю на голове гульку. Свои вещи я разберу в другой день.

Я сижу маленьким комочком в кресле-качалке, взирая на звездные миры. Чувствую, боль прогрессирует. Память продолжает хранить последний разговор с матерью. Мы так отдалились друг от друга, за считанные дни. Мне никогда не будет ясно, зачем она так поступает, зачем распускает туман на сердце, черный-черный, от которого тяжело дышать.

– Джексон, – вздыхаю я, когда он подходит, выключив наполовину свет, увидев меня в темноте, – я одна… одна… – «Словно в глубине пустыни», -добавляю про себя. – Иногда я чувствую себя брошенной в котел жизни. Карабкаюсь по нему, то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз. А однажды можно так провалиться вглубь, что никак и не подняться к миру… Вот она и жизнь.

– Ты не одна! – Он приглаживает рукой свои мокрые густые волосы, садится на колени передо мной и берет мои ладони. – Не говори так. Никогда. У тебя есть я. И Ритчелл, и Питер, и… отец. Бабушка и дедушка также.

И мама, которая гневается и готова войти в круг врагов дочери, уничтожив ей жизнь.

– Но разве я не прав?

– Прав, но… насчет отца…

– Ты держишь злобу на отца? Всё еще?

– По-прежнему ли я… как бы это? Хм… – Я ломаю голову, а что, если бы… – Я тебе не говорила, но отец писал мне в день рождения, и я не смогла не ответить. Он был так счастлив моему ответному сообщению, что взял попытку позвонить и… И хочет приехать. Кажется, спрашивал адрес, где мы живем с мамой.

– И?

– Я не знаю, готова ли общаться с ним, – говорю с грустинкой, пожав плечами.

– На мой взгляд, этот час пришёл, – рассуждает он, потирая густую щетину, которая придает ему более мужественный вид. – Время прошло и вам следует обо всем поговорить. Тем более ты уже не ребенок, каким была ранее.

– Джексон, только мне страшно, очень, – признаюсь с отчаянием я.

– Страшно что, не понимаю?

Сжимая подол футболки кулаками, отвечаю:

– Что мама полностью отвернется от меня, если я увижусь с отцом.

– Скажи мне честно, ты сама этого хочешь, если не обращать внимания на мнение матери? – Он откровенно задает вопрос.

Эта фраза царапает меня по сердцу. А кто же не хочет? Кто не хочет свидеться с родной «кровинушкой»? Если есть такая возможность… но нежеланные воспоминания, дороги, по которым блуждает моя память, еще не превратились в пыль, не стерлись из сознания.

– Я… не… и… Д-а… Или… Нет…

– Очень глубокомысленный ответ. Но все же!

– Да, – тихо бурчу я, боясь, что стены передадут обо всём матери.

– Нет причин, чтобы не делать того, чего ты желаешь, а мама… – вздыхает, – …поймет, я уверен в этом. Я буду рядом с тобой. Всегда.

– Спасибо, что поддерживаешь, спасибо, что понимаешь и выслушиваешь. – Я смотрю на него и улыбаюсь. – Ты лучшее, что есть в моей жизни.

– Малышка моя, – целует меня в лоб. – А как же иначе?! Как и ты в моей.

– Джексон, мне завтра нужно будет отъехать в одиннадцать часов, так как состоится собрание в модельном. Максимилиан написал, что я должна присутствовать. И нам нужно довести проект до совершенства и представить ему.