– Сестренка забыла упомянуть, что мы там все были. Я их, собственно, и познакомил. За вечер общения мы так сплотились всеми и уже несколько недель проводим время всеми вместе.
У меня чуть ли не выскакивает наружу печенка. Я смотрю на него расширенными зрачками и до него не сразу доходит, что он навесил еще одну беду на нас.
Брендон делает изогнутые брови:
– Сестрёнка?
Подключается еще один герой – Ритчелл, которая с наигранным смешком нейтрализует это выброшенное на воздух слово новой ложью:
– Он так называет и меня. А я ему еще говорю, какая я тебе сестренка – без часа как жена.
«Вот это нас всех занесло».
Белла, закрыв глаза, засыпает у меня на плече. Прикрыв ладонью ее ухо, как бы поглаживая ее, она слава Богу не углубляется в наш разговор.
«Она знает, что Питер – мой брат и брат Миланы, я ей говорил об этом».
– А-а, а то я уже начал приходить к странным мыслям, – двусмысленно произносит он.
Пора вводить кульминацию, иначе мы все потонем:
– Брендон, Белла устала, поезжайте домой. А завтра мы с вами…
– Никаких «завтра». Непременно! – Он стоически тверд. Его тон не предполагает дальнейших дискуссий. – И ты прав, разговорился я что-то. Приехал не за этим.
Частенько этот человек вызывает к себе презрение и отвращение. Он же ненавидит законы государства, но сам преклоняется перед каждым государственным служащим, если на то требуют дела в бизнесе.
– Я думаю, нам пора уже, – влезает растерянно Питер, почесывая затылок. – Перенесем наши посиделки.
Белла открывает глаза и что-то бурчит про себя.
– Да, Джексон, встретимся в другой раз, – покладисто поддакивает уже безрадостная Ритчелл, выпрямляя спину, – и успеем отметить повод…
Я снова все испортил. Обозрев коротким взглядом Милану, я замечаю, что она ждёт моих возражений, но… мне действительно нужно все обходительно прояснить Брендону, что я изменил мнение о том, чтобы стать главой его корпорации.
– Вот и здорово. Сразу видно, что умные головы у ребятишек – быстро схватывают, – с язвительным смешком вставляет Брендон, относясь к Питеру и Ритчелл, как к дошколятам. Сонная Белла, положив ногу на ногу, приняв позу отца, обнажает свои белые зубы, словно в злорадной улыбке. Она сияет, что ее отец вмиг подорвал общение с Миланой? Впервые вижу довольно-таки странное ее поведение. Что за хитрый взгляд? Само ее поведение с самого прихода сюда весьма непонятное мне.
Питер, Ритчелл и Милана торопливо поднимаются и выходят.
– Минутку подождите, я провожу их и вернусь, – слегка брюзгливо выражаюсь я, следуя к своим родным на улицу.
– Ждём, – слышится от Брендона.
Размашистыми шагами я приближаюсь к выходу, чувствуя себя паршиво. Испортил важный вечер. Подорвал поездку.
– Стойте, подождите, – кричу я и бегу к ним. – Виноват. Не ожидал, что так выйдет. Я не знал, что они нагрянут к нам. Простите, – тараторю я срывающимся голосом. – Питер, Ритчелл, спасибо… что… подыграли..
Питер разворачивается вполоборота. Он настолько потрясен, что утратил свое врожденное чувство юмора.
– Брат, сейчас самое время покончить со всем дерьмом, в которое ты влип, – гудит он. – Мне этот тип не понравился с первого слова, которое он вякнул. А насчет лжи… Видимо, она заразна, что мы с моей дорогой повисли у нее на крючке.
– Джексон, кроме как пожелать удачи, ничего не могу сказать, – с грустинкой добавляет Ритчелл, от ночной прохлады прижимаясь к Питеру.
– Да, – вздыхаю я, осознавая всю правду в их словах. – И…
– Не волнуйся по поводу нас, еще посидим у тебя, – уверяет подруга, улыбаясь.
– Оставите меня с Миланой наедине? – Смотрю на нее, стоящую с угрюмым видом и взирающую на озеро.
Согласившись, они идут к машине, и я выкрикиваю Питеру:
– Брат, ты же знаешь, о чем я тебя попрошу?!
Он твердо без настроения отвечает:
– Я не оставлю их обоих. – И чуть громче поднимает голос, отдаляясь шаг за шагом: – Милана, мы тебя ждем в машине.
Лунный луч касается ее опечаленного лица.
– Любимая, я знаю, я всё знаю, что ты чувствуешь сейчас… – с глубиной отчаяния бормочу я, глядя в ее погрустневшие глаза. Я кладу ее прохладные ручки в свои. – Я разберусь во всём.
– Джексон, – от ее взгляда я точно расплачусь, – я переживаю за тебя. Так голова разламывается от боли… от страха… Скверное предчувствие овладевает мной. Я…
– Малышка, – останавливаю печальные думы большим пальцем, коснувшись губами её губ, – я всё улажу. Я поговорю с ними и всё, всё скажу о нас с тобой… – И ко всему к этому добавлю мягкий отказ о принадлежности к его компании. – Совсем скоро мы будем вместе и объявим об этом официально, но, а пока, нужно набраться терпения и подождать… И я непременно вышлю сообщением рекомендации своего доктора от головной боли! Не пей пока никаких лекарств. Опиши, где болит и есть ли тошнота? – обеспокоенно допрашиваю я, указывая на части ее лица, спрашивая, где болит.
– Джексон! Я немаленькая. Разволновалась, и она заболела. Все пройдет.
– Нет. Я вышлю, и ты им последуешь! Я попрошу Ритчелл, чтобы она сделала тебе массаж шеи и…
Она глубоко вздыхает, прерывая меня насыщенной грустью во вздохе, и с ноткой негодования произносит:
– Ты слышал его тон? Слышал, как он указывает тебе? А как указывал нам?! А как мне сказал?!
– Когда я рядом с тобой, мне ничего не страшно.
– Я переживаю, я так переживаю… – Щенячья нежность сильно трогает меня.
Я улыбаюсь каждый раз, когда чувствую ее заботу, согревающую мое сердце, которое отогревается от этих слов и рождает радость.
– Запомни, чтобы ни случилось. Toda mi alma en tus ojos8, – говорю и быстро целую ее в мягкую щечку.
Ее глаза тотчас засветились тем самым бриллиантовым блеском.
– Уроки испанского языка тебе идут на пользу, – уже с улыбкой сообщает моя любовь. С особенной улыбкой.
– Я прилежный ученик, – шуточно выдаю я, ободряя ее, но мысль о предстоящем сокрушительном разговоре нагнетает меня. – Учу в день по двадцать слов и выполняю задания.
– Любимый, обещаешь, что будешь осмотрительным и крайне осторожным в общении с ним?
– Обещаю, – нежным шепотом заявляю я. – У меня обратная просьба, даже не просьба, а приказ! – С дерзкой невозмутимостью утверждено инструктирую: – Обещаешь, что переночуешь в гостинице с Питером и Ритчелл, чтобы я не волновался? И примешь меры по устранению головной боли?!
Она знает, что меня невозможно разубедить:
– Обещаю.
– Завтра мы встретимся. Я буду в офисе с самого утра, зайдешь ко мне? Место ты знаешь. Я познакомлю тебя со своей командой. Затем мы вместе поедем на первый сбор группы детей.
Она, как птичка, кивает головкой и сжимает мою руку, не желая отпускать от себя.
– Te quiero9, – любовно говорит она.
– Yo también te quiero, mucho10. И раз уж мы Роза и Джек, – улыбаюсь я, – то я должен сказать кое-что. – Я придаю голосу нежное выражение с романтическим отблеском: – Если ты прыгнешь, то и я прыгну11.
Заглянув друг другу в глаза, как только мы это можем делать, мы беззвучно прощаемся (зачем говорить, если разговаривают сердца?), и Милана неохотно ступает по тропе к машине. Сквозь эту ослепленную блеском оболочку светится ангел. Раз за разом она оборачивается и машет мне ручонкой.
Я провожаю ее долгим взглядом и, полный до краев, сталкивающимися друг с другом, мыслями, возвращаюсь в дом. На обратной стороне медали – страх.
Белла лепечет о чем-то с отцом, разгораясь от какого-то ликования. На коленях у Брендона лежат бумаги и блокноты.
– Дорогой, мы тебя заждались, – улыбается она во весь рот и затем зевает, широко раскрывая рот.
Прикрыв дверь, навесив на себя храбрость, с деланной отважностью прохожу к ним. Брендон неприлично чмокает, вкушая восточную сладость, которую я покупал для Миланы.
