Я сидела молча, поражённая тем, что услышала.

— Петр боялся, что ты используешь положение дочери богатого человека для возможности вести ранее недоступный образ жизни, полный пьяной клубной жизни и неуемного шопинга или чего похуже — Вася замолчал, глядя в пол, усыпанный битым стеклом.

— Лия, я надеялся, что ты узнаешь всё это не от меня. — Вася выпрямляется и идёт к выходу, но в дверях останавливаться. — Но друг мой оказался не в силах быть честным, поэтому мой долг ему помочь. А теперь мне действительно пора уходить.

Прошло два дня после того, как Лия ушла из моей квартиры. Ни звонков, ни сообщений от неё не было. Я звонил, писал, но кроме тишины в ответ — ничего.

Лия не кричала, не возмущалась после того, как ушёл Вася. Она несколько минут смотрела на меня, ожидая объяснений. Я молчал. А потом Лия глубоко вздохнула, собралась и ушла.

А я всё также молча смотрел, как захлопнулась входная дверь. Так и стоял среди разбитого стекла. Полквартиры было усыпано мелкими блестящими кусочками, острыми и скрипучими, когда переступаешь по ним.

Знал же, что Лия узнает о договоре с Васей. Знал, но сам молчал, надеялся, что всё можно рассказать позже, когда отношения с Лией окрепнут, а её доверие ко мне станет сильнее. Дождался.

Ваську не виню, он честно меня предупреждал, что будет всерьез за Лией ухаживать. Он жениться собрался, что удивительно вдвойне. Чуров пережил такой развод несколько лет назад, после которого про повторный брак и думать страшно, а он…

А я? А я еду на работу. Она в моей жизни женщина постоянная и всё прощающая. С ней всё понятно и чётко. Я ей уделяю всё внимание, а она дарит мне… Что?

Деньги? Но уже я могу не работать до конца жизни, а денег мне на это хватит и без работы.

Общение? Совещания и разнос подчиненных трудно назвать приятным общением.

Радость? От контрактов и прибыли я остаюсь очень довольным, но не более.

Смотрю на дорогу, серой лентой улетающую под колёса. Всё летит и летит, а я словно на одном месте. Один.

Красный сигнал светофора останавливает поток машин. Глаз замечает цветочный магазин в одном из домов у дороги. На зелёный выворачиваю в проулок и бегу к витрине с букетами.

Дзинькает колокольчик на двери крохотного помещения, сплошь забитого цветами. Аромат стоит густой, летний, счастливый.

У меня вдруг поднимается настроение, вновь возникает желание действовать, добиваться и достигать. Не для работы, а для Лии, для себя.

Рассматриваю многоцветье вокруг и замечаю ярко-синюю охапку цветов, напоминающих васильки. Потом на глаза попадаются нежные мелкие ромашки у кассы. Они незаметны, пока не подойдешь поближе. Мне хочется их забрать отсюда для Лии.

Выхожу из магазинчика с двумя вёдрами цветов и совершенно счастливой улыбкой. Волоку цветы, как орден за боевые заслуги — с гордостью. Всегда дарил цветы, как ритуал, а сейчас они, как спасение, как повод, как выражение чувств. По-настоящему.

Звоню отцу в машине, он сразу берёт трубку.

— Отец привет!

— Привет Пётр!.

— Скажи, а Лия с тобой сейчас?

— Нет, Петь, не со мной…

— А где она? Дома? — настойчиво выпытываю информацию.

— Петь, она уехала.

Билет купил сразу, взял минимум вещей и вот я уже выхожу из такси. Погода не радует совсем, после теплого салона автомобиля ветер пробирает до костей.

Меня начинает потрясывать и я почти забегаю в холл простенькой провинциальной гостиницы. Оформился и, бросив вещи, отправляюсь поесть, иначе не доберусь до цели моего путешествия, я не ел нормально со вчерашнего вечера. А сейчас уже почти ночь, а кроме кофе ничем не подкреплялся весь день.

Адрес Лии мне дал Игнатов, юрист отца. Но перед этим мне пришлось встретиться с Петровским. И разговор был не из лёгких.

Я привык называть его отцом, хотя давно известно об отсутствии кровного родства между нами. Но Петровский вырастил меня, все мои детские и юношеские воспоминания о нем, как об отце. И пусть между нами было немало боли, мы смогли остаться в нормальных отношениях, хотя я и вел себя иногда просто непростительно.

Петровский был мудрее и многое мне прощал, понимал. Я только с годами стал осознавать, как много мне дал этот человек, как сильно повлиял и влияет на мою жизнь.

Я пришёл к Петровскому сразу после звонка из машины, так и приехал к нему с цветами. Отец удивлённо приподнял бровь, увидев меня с васильками в одной руке и с ромашками в другой.

— Пётр, ты меня балуешь, — спокойно произнес Петровский. — Но мне приятно, спасибо, — уже улыбаясь.

— Цветы Лие. — пояснил я коротко.

Отец хмыкнул.

— Какое разочарование. Я думал, что это мне.

— Где Лия? — начал я сразу.

— Проходи, Пётр. Сначала мои вопросы, а потом, может быть, и на твои ответы найдутся.

Мы в кабинете отца. Петровский расположился в кресле, а я в другом, напротив.

У меня было очень странное ощущение, будто мне лет семнадцать и сейчас отец станет учить меня жизни после очередной моей выходки.

Такое бывало в юности, но теперь это дежавю меня напрягло.

И вид у Петровского не очень-то доброжелательный, хотя внешне он, как обычно, чувств и эмоций выражает мало.

— Мне нужно увидеть Лию, — наконец-то я нарушаю молчание, сопровождающееся острым взглядом Петровского в мою сторону. — Где она?

Отец качнул головой и наклонился вперед, глядя на меня исподлобья.

— Тебе нужно, — не моргая смотрит. — А ей нужно?

Изучаю мужчину напротив. Понимаю, что теперь беседа пойдёт по его правилам. Лия его дочь и, вероятно, она рассказала ему всё, что произошло в последнее время.

Насколько мне известно, их отношения стали действительно родственными, близкими. А зная Лию, можно представить, как счастлив Петровский иметь такую дочь. Как он счастлив и как готов защищать её.

До меня, индюка, наконец-то доходит, что передо мной отец девушки, которую я люблю и которую я очень обидел.

Это не мой отец сидит напротив, а мужчина, который явно имеет намерение надрать мне задницу, ограждая своего ребёнка от неприятностей.

И сейчас, по мнению Петровского, главная неприятность для Лии — это я.

— Пётр, вилять не буду — я знаю всю вашу ситуацию. — Петровский сел в кресле поудобнее. — Лия мне рассказала то, что я не знал. А в общих чертах я был осведомлен о ваших отношениях с первых дней. Я сам мужчина и замечал напряжение между вами, а твои взгляды в сторону Лии были очень красноречивы, хотя ты частенько и рычал, как злобная гиена.

Меня передёрнуло от сравнения.

Меня накрывает одновременно и раздражение, и злость, и растерянность. Редкое сочетание для моих чувств. Растерянность явно лишняя, я к ней не привык.

Делаю глубокий вдох и пытаюсь сформулировать что-то веское, умное, важное, после чего отец меня поймет и скажет, где Лия.

— Я люблю её. — выдыхаю слова и сам им удивляюсь.

Не это собирался сказать, у меня был целый рой мыслей и фраз, которые убедили бы Петровского в том, что мне можно сказать, где его дочь, но вместо них вышло из меня всего три слова. И теперь я сам окончательно осознал, что эти слова самые правдивые.

— Петь, ты любишь Лию? — отец слегка нахмурился, но скорее растерянно, чем сердито.

Я встаю с кресла и делаю пару шагов вдоль стены кабинета, останавливаюсь напротив отца. Он смотрит на меня снизу вверх и ждёт ответа.

— Да, люблю, отец. — нервно провожу рукой по волосам. — И я обидел её. И ни один раз. Знаю, что я идиот, но у меня опыта такого не было. Все было просто раньше, а теперь оказалось совсем по другому. Что мне делать, а?

Отец встаёт с кресла.

— А что хочется сделать?

— По голове себе настучать. — горько усмехаюсь.

— Это хорошая мысль. — отец подходит ближе ко мне. — Но лучше сохранить голову целой. Она тебе ещё пригодится. — смотрит на меня в упор. — Петь, я знаю тебя очень хорошо, горжусь тобой, но это не значит, что я горжусь всем, что ты делал или делаешь. Многие твои решения раньше не касалась меня лично, а теперь касаются и поэтому, не обессудь, я тебя в порошок сотру без зазрения совести, если ты вновь расстроишь Лию.