Вой сирены безжалостно расколол ночную тишину. В маленьком городке людей меньше и трагедии происходят реже, поэтому каждая такая сирена «скорой помощи» была чем-то из ряда вон выходящим, и наутро все в городе старались обязательно узнать о том, что случилось и с кем.

Приёмный покой небольшой больницы выглядел также, как и лет сорок назад, когда его построили. Только в сто раз хуже. Ремонт был только в виде покраски стен, поэтому разруха была вопиющая. Но медикам было не привыкать к такому «дизайну», поэтому на него внимания никто не обращал.

А вот неместные пациенты бывали шокированы, особенно по приходе в сознание в реанимации. Там потолок был в таких жутких разводах, что открыв глаза, многие пугались и в ужасе хрипели «Где я⁈».

«Вот и этот тоже, наверное, орать будет, — подумала Лия, моя пол под кроватью пациента. — Сразу видно, что не из нашего города.»

Девушка остановилась на минутку рядом с изголовьем и рассмотрела лежащего мужчину. Ещё ночью медсестры рассказали ей, что приняли пострадавших после аварии на трассе в десяти километах от города.

Женщина была ранена легко и лежала в травме с переломом руки и сотрясением мозга, а мужчину пришлось отправить в реанимацию после операции на руке и ноге, да и крови много потерял.

Мужчина был необыкновенный, тут девчонки из приемного не приукрасили. Таких Лия в жизни в живую не встречала, только по телевизору видела, в кино может быть похожие были. Ростом, наверное, под два метра, широкие плечи с развитой мускулатурой просто кричали о немалый физической силе, а лицо… Холеная, аккуратно подстриженная темная борода, такие же темные брови под высоким лбом, волосы на голове чуть светлее, но выглядят густыми и ухоженными, несмотря на то, что взлохмачены.

Глаза, явно глубоко посаженные, длинные темные ресницы лежат неподвижно, а вот мелкие морщинки в уголках глаз дают понять, что это не юноша — мужчине лет тридцать пять или даже больше. Даже после тяжёлой операции мужчина выглядел привлекательно, бледность делала его красоту острее и аристократичнее.

Лия даже дыхание затаила, любуясь этим выдающимся экземпляром мужского рода. Приборы попискивали, грудь мужчины равномерно вздымалась и опадала. Вдруг простынь сбоку слегка дернулась и пациент вздохнул глубже и… открыл глаза.

Голубые, как небо в январе, с морозцем и острыми льдинками. Вот и последний штрих к этому мистеру Идеальный мужчина. И тут идеальность рухнула.

— Где я⁈ — мужчина повел головой по сторонам и увидел меня. — Ты кто такая, пугало?

Я онемела сначала от неожиданности, а потом от возмущения. Может это влияние наркоза? И он всё же не такой, как сейчас себя ведёт?

Больной же окончательно пришел в себя и приподнял голову, пытаясь увидеть больше, чем ему позволяла аппаратура вокруг и ширма на левой ноге.

Мне все не удавалось выдавить хоть слово, чтобы прояснить ситуацию. Сглотнув сухой ком в горле, я все же просипела:

— Вы в реанимации…

— И где она? В аду⁈ — неожиданно громко гаркнул необычный больной. — Да и там, поди, лучше все организовано. Повторяю вопрос — кто ты такая? Что за палка у тебя в руках?

Я окончательно растерялась и смогла только односложно ответить:

— Швабра…

— Ясно, значит ты, всё-таки, пугало. — для только очнувшегося после операции он говорил очень бодро и громко. — Кроме пугала на швабре врачи здесь имеются⁈ Или ты единственный человек в этой богадельне?

Мужчина смотрел на меня и ждал ответа.

— Я позову врача, — наконец я отмерла и в испуге рванула в сторону двери, забыв, что в руках у меня швабра. А она, оставшись без моей поддержки, со страшным грохотом упала на плиточный пол палаты прямо у кровати тяжелобольного.

Выбегая в коридор, услышала позади громкое "Идиотка!!!"

Я выбежала в коридор и увидела, что к палате приближается группа из нескольких человек. Они шли ещё в начале прохода и мне не было понятно, сколько там их. Во главе шествовал седовласый высокий мужчина, за ним бежал наш заведующий отделением, его я и за десять километров узнаю.

Рядом с высоким господином гордо несла себя сухая дама неопределенного возраста — я бы могла дать ей и сорок и шестьдесят лет, смотря под каким углом посмотреть. Позади этой троицы шли два шкафа.

По-другому их назвать не могу, эти мужчины реально были похожи на два гардероба. И по параметрам и по отсутствию мимики на лице, мне кажется, у мебели мимика даже поживее будет.

Все посетители были без халатов, только заведующий наш на их фоне выделялся ярко-белым пятном. Судя по траектории, процессия шла в палату к мистеру Совершенный грубиян.

Поэтому я решила никак не сообщать о том, что больной очнулся и стал буйным больным. Мне хватило добрых слов от него, а эти гости сейчас и сами увидят, что мужчина жив-здоров и даже слишком.

Люди в реанимации обычно тихие, на обезболивающих, я спокойно могу убраться и никто грубого слова не скажет. А сегодня я даже свое орудие труда потеряла из-за этого переломанного хама. Теперь и не заберешь, пока эта толпа из палаты не уйдет.

А потом я подумала и поняла, что лучше за новой шваброй схожу, чем сегодня ещё раз зайду в ту палату. Спрошу у девчонок, когда они снотворное дадут этому чудо-пациенту, и, как уснет, домою полы и верну свою швабру.

Строя этот нехитрый план, я вжалась в выемку между двумя выступами в стене коридора, когда три человека и два шкафа проходили мимо меня. Пожилой мужчина низким голосом выговаривал нашему Олегу Павловичу нечто неприятное, поскольку заведующий морщился после каждого услышанного слова и пытался оправдываться.

Я расслышала только кусочек этого поразительного диалога.

— Тут скот держать нельзя, а вы людей оперируете! — вещал гость с седой головой.

— Нам приходится… — пытался объяснить заведующий.

— Завтра же к вам прибудет комиссия, чтобы выяснить, были ли основания для оперативного вмешательства. — продолжал басить гость.

— Была большая кровопотеря… — блеял Олег Павлович.

— За последствия вы ответите! — грозил неизвестный гость.

— Нельзя было медлить… — почти шептал заведующий.

Больше мне слышно не было — вся компания из пяти человек вошла в палату. И сначала раздались громкие восклицания больного, а потом женские рыдания и причитания.

Я тихонько вышла из укрытия и пошла за новой шваброй. Попадаться на глаза гостям, а тем более нашему заведующему, у меня не было никакого желания.

После такого обращения с собой Олег Павлович обязательно отыграется на своих сотрудниках, поэтому встреч с ним лучше избегать.

Спускаясь в цокольный этаж, я размышляла, кто же эти люди, приехавшие к мистеру Хаму? Рассмотреть я их толком не смогла, но пожилой высокий мужчина был явно той же породы, что и наш необычный пациент. Может отец и сын?

Вероятно так. Да и женщина вела себя, как мать, испугавшаяся за сына. А шкафы? На братьев они не тянули. Если только друг другу они братья. Ладно, все узнаю чуть позже. Девчонки дежурные все равно расскажут потом.

И я дальше поскакала по ступенькам.

— Мам, я дома! — кричу я, заходя в квартиру.

Снимаю куртку, быстро скидываю кеды и бегу на кухню. Конечно, мама там и снова готовит, хотя я ей строго-настрого запретила стоять у плиты.

— Дочь, я знаю, что ты скажешь, — мама поворачивается ко мне и улыбается, продолжая чистить картошку.

— Конечно знаешь, я ведь тебе это три миллиона раз говорила! — от досады говорю чуть громче, чем необходимо. — Мне страшно, что ты можешь упасть, когда находишься одна в квартире.

Отбираю нож и картошку из маминых рук и начинаю чистить сама.

— Мам, сядь в кресло, будем вместе готовить, — пытаюсь найти компромисс, — дам тебе лук очистить.

Мамуля моя медленно подходит к креслу и с явным облегчением туда усаживается. А я начинаю без умолку болтать, рассказывая про работу, про девчонок, про пациентов. Это уже ритуал — делиться событиями дня с мамой.