–Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Да, и я хочу, чтобы ты вызвала такси. У меня очень много дел.

Нинка всегда знала, что Туська, как и вся ее родня немного «с прибабахом», поэтому никогда особо не обращала внимание на ее странные слова или выходки. В их городке о семье Туськи ходило много сплетен. Говорили, что ее мать – потомственная ведьма. Тетя Эмма, с ее армянскими иссиня черными, чуть на выкате глазами, отлично гадала на картах, но больше, по ее словам, ничего не умела. Она ни раз повторяла, что будь у нее хоть сотая доля дара матери, она бы давно зарабатывала миллионы на телевидении. А может и в ФСБ взяли. Про «черный глаз» тети Эммы впервые заговорили, когда Туськин муж-садист сразу после ее побега, упал со скалы и разбился насмерть. Поговаривали даже, что родители Туськи наняли убийцу, который столкнул бывшего зятя в пропасть, но доказательств не нашли. Кроме этого, следователи зафиксировали, что Окопян на момент гибели был чертовски пьян.

Нинка относилась к Туське снисходительно, как к деревенской неотесанной родне, но все же любила ее. Друзья детства – это наши родственники, а родственников, как известно не выбирают. Нинка не обращала внимания на слухи, которыми маленькие города, как известно кишат, хотя и отдавала себе отчет в том, что семейка подруги, мягко говоря, странновата. Понимала Нинка и то, как сильно изменилась она сама с момента приезда в северный город. С каждым днем она все больше вязла в том, что Туська называла «городская слизь», но ничего не могла с этим поделать. Новая жизнь диктовала новые правила. Молодая женщина знала, что многие завидуют ей и даже кичилась этим. Девчонки на работе с радостью бы поменялись с ней местами – недавно приехала из деревни, а уже руководила целым отделом. Многие ведь по десять лет такое место высиживали, а некоторые сотрудники ждали своего звездного часа всю жизнь, да так и остались ни с чем. А тут бац, оказалось, что Нинкин муж знает учредителя журнала. Пару рюмок виски в баре неподалеку и – Нинка на следующий день стала их начальницей. Ее дорогой японский джип на стоянке, мозоля всем глаза так, что однажды кто-то не удержался и разбил железной палкой лобовое стекло. Не ради того, чтобы украсть что-либо, а так, для социальной справедливости. Чтобы выскочка-лимита нос высоко не задирала. Коренные петербуржцы всегда готовы принять приезжих с распростертыми объятиями, если те бедствуют. Они готовы жалеть и сочувствовать неудачникам, алкоголиками и даже ворам. Город Достоевского не любит богатых и успешных – среди желтых облупленных стен старых домов, они выглядят безвкусно. Так в деревянном доме смотрится хрустальная люстра с золотыми канделябрами. Здесь понимают пороки, лечат душевные раны, уступают место в метро инвалидам и старикам, но люди не готовы к тому, что кто-то въедет в их жизнь на огромной тачке с движком 4.0 и будет учить уму-разуму. Такой все вокруг воспринимали Нинку, кроме разве что Туськи.

Увы, Нинка не умела, да и не любила жаловаться. В Питере она забыла, что такое разговор по душам. Новая высокая должность мешала ей общаться, будто дорогие и неудобные брекеты, клацающие на зубах. Постепенно она перестала пускать кого-либо в свою жизнь. Сидя по вечерам на мягком дорогом диване, Нинка сама с трудом уже вспоминала, какой была ее жизнь до того, как бабло посыпалось на них из рога изобилия, словно золотой дождь на Данаю. Быстро забылись прошлые печали и потери, и новая сытая жизнь теперь была единственной неизменной реальностью для молодой женщины. Да, раньше всякое бывало. Когда-то жизнь била ее по щекам с таким размахом, что многим и в страшном сне не приснится. Туська может сколь угодно пугать ее питерскими призраками, она и сама знакома с ними не понаслышке. Психолог, которого теперь регулярно посещала Нинка, велел ей срочно все выкинуть из головы. Человек не может жить без мифологии, но не надо путать сказки и быль. После этого Нинка целиком и полностью погрузилась в быль, наглухо захлопнув все нежные органы чувств. И все же, все же. Туськин рассказ про бабку-медиума снова приоткрыл небольшое окошко в склад ее памяти. Что-то екнуло внутри. Как будто на пол заброшенного дома упали ключи – противно-звонко, подняв столб пыли.

Как и все "не местные" они с Семеновым сразу после переезда из славного городка у моря, столкнулись с такой проблемой как съемное жилье. На эту тему можно рассуждать часами, можно написать талмуды книг, потому что каждый переезд на новую квартиру был для их молодой семьи равен отъезду на ПМЖ в другую страну. Все дома в Питере были не похожи друг на друга, в каждом из них обитал свой дух. И хотя связь с духами всегда была прерогативой Туськи, тут даже циничная Нинка поняла – духи в старых дома есть и они, как правило, ненавидят чужаков. Первая съемная квартира была гордостью Семенова. Окна смотрели на самое старое место в городе, на начало всех начал – Петропавловскую крепость. Они-то дураки думали, что ангел на шпиле, будет их охранять. Как бы не так! Понаехали тут – размаха крыльев не хватит, чтобы прикрыть неразумных от всех бед. Да еще попробуй посиди на самом верху в дождь и снег – не то, что оберегать, смотреть по сторонам станет тошно. Да и куда смотреть? Вниз? На вечно бегущих, утопающих по колено в талом снегу, проклинающих жизнь, усталых, серых людишек? Если бы Нинка была городским ангелом, она бы по осени, как только закружат по Каменному острову первые желтые листья клена, срывалась бы с золотой иглы и улетала в теплые края вместе с птицами.

В первый день в новом городе, разложив кое-как вещи по шкафам, Нинка полезла в душ. Дом был старый, начала 19 века, и ванная чаша, по мнению семьи, была настоящим безумием. У нее были чугунные витые ножки в форме львиных лап. Сама чаша практически сгнила, и внутри нее хозяева разместили белоснежный акриловый вкладыш.

Нинка переключила смеситель крана и с наслаждением подставила под струю усталую, после перетаскивания миллиона пакетов и коробочек, спину. Неожиданно в голове загудело, и женщина как подкошенная рухнула в ванну от сильнейшего удара. Ей показалось, что кто-то выстрелил в нее из лазерного оружия, расщепив тело на миллиард частиц. Нечто сильное и всеразрушающее проползало по ее венам, останавливая на мгновение кровь, и замерло комком в горле. Ни вздохнуть, ни крикнуть. Электрики подтвердили – похоже на то, что из крана вместе с водой проходит ток. Работники ЖЭКа облазили ванну вдоль и поперек, включали и выключали воду. Один мужик даже залез в ванну по колено, чтобы принять удар на себя. Хотя Нинку чуть не вытошнило от смердения его носков, она до последнего надеялась, что проклятый ток обнаружат и изолируют. Попарив как следует ноги в белоснежной, намытой химикатами ванне, электрики заявили, что никакого электричества там нет и быть не может, и обиженные, что им не дали на бутылку, ушли. Когда они ушли, Нинка снова с осторожностью засунула руку под кран. И опять то же чувство удара, только гораздо меньшей силы. Чужой, как ни в чем ни, бывало, сидел в воде и не собирался никуда деваться. В тот момент, когда твое любимое тело вдруг становится проводником неизвестных существ, больше хочется умереть, чем еще хоть на секунду задержаться в львиной ванной. При этом Семенов мог часами там намываться, распевая песни, и с ним ничего не происходило. Нинка вначале с беспокойством, а потом и со злорадством ждала, когда же его наконец тоже долбанет током, но Чужой приходил только к ней.

Туська приехала в Петербург позже и не застала этого кошмара. Но она считала, что. Нинке крупно повезло, что она не чувствительна к близлежащим мирам и не видела того, кто ее атаковал. Возможно, увиденное было бы в тысячу раз страшнее, чем разряды электричества.

– Ты только представь на мгновение, сколько сотен людей тут жили, именно в этих стенах? – говорила Туська. – Это как наклеенные газеты под обоями – ты отрываешь кусок, а там каждый раз новый слой, еще старее предыдущего. И каждый обрывок хочет прошептать тебе свою тайну, передать послание. Сотни людей ходили по тому же полу, что и ты, спали в тех же углах, умирали где-то рядом. Ведь Ленинград пережил блокаду, смерть заглянула в каждый дом, и многие умерли не своей смертью, а от голода и холода. Так что нет ничего удивительного, что их души до сих пор где-то рядом. Бабушка говорила мне, что нынешние люди выбирают совершенно непригодные места для жизни. И что она объездила пол мира, прежде чем нашла свою тихую гавань. К примеру, животные умеют видеть смерть и никогда не будут селиться там, где она ощущается, где погибли другие звери. А мы же продолжаем строить и строить на чужих могилах. Забиваем строительные сваи в черепа предков. А Петербург так и назывался издревле – «город на костях»