После того как Чужой шибанул ее так, что Семенов вызывал скорую, нинкиной семье пришлось срочно подыскивать новое жилье. Все хорошие квартиры приезжие разобрали еще летом, выбора почти не было. В результате, новый дом был еще трухлявее предыдущего – яркий образец старого фонда, в котором на глазах разваливается все, начиная от качающегося в разные стороны, будто флюгер, унитаза и заканчивая осыпающейся, стоит только кашлянуть, штукатуркой. Ванная комната в этой квартире выглядела ужасно – ржавые подтеки по стенам и на потолке, трещины в самой чаше, которую окружал со всех сторон покрытый черной паутиной времени полусгнивший советский кафель.
– Мама, мама, иди сюда скорее. Тут мыська, мыська какает, – радостно кричала Сашка из ванной комнаты. Нинка с тапком в руке примчалась на зов. Внутри ванной, около слива сидела крыса и демонстративно гадила. Новые жильцы нисколько ее не смущали, она закончила свои дела и быстро свалила. Все вокруг было ветхим, вонючим и отвратительно старым. Но Нинка радовалась уже тому, что не умрет однажды, корчась под водой от разряда электричества, пока питерские духи радостно делят ее душу. Если крыса и была очередным городским приведением, то, судя по всему, вполне себе безобидным.
Бедная Нинка красила стены, белила потолки и не подозревала, что в новом доме ее ждет испытание посильнее, чем Чужой в ванной.
Их соседом по лестничной площадке был очень старый, благообразный дедушка, на вид – ровесник дореволюционного дома. Когда он поднимался по ступенькам вверх, казалось, будто движется не человек, а тень прошлого. Аркадий Петрович был вежлив и галантен. Он разговаривал таким удивительно красивым русским языком, который Нинка раньше никогда не слышала. Ей нравился звук его голоса. Она слушала старичка, как старинную музыку, часто не вникая в суть сказанного. Иногда они сидели у него на кухне и пили чай с кизиловым вареньем. Приглушенный голос соседа звучал так волшебно, будто за стеной играли на клавесине. И молодая женщина искренне радовалась тому, что впервые с момента их переезда в этот болотный и ветряный город, на ее пути попался человек, который столь искренне и душевно к ней отнесся. После небольшой городка, где все вместе росли и дружили, так странно было заходить в каменный подъезд, напоминающий тронный зал средней руки, и никого там не знать. И почти ни с кем не здороваться. Бегом-бегом домой, в убежище.
Аркадий Петрович подарил Сашке подборку детских книг с красивыми иллюстрациями. Когда-то он работал в гимназии учителем, прекрасно знал мировую литературу, владел помимо английского еще пятью языками. Всю жизнь он обожал и боготворил одну женщину, которая когда-то его бросила. Он не любил об этом говорить, но вскользь упоминал, что его возлюбленная была певица, которая после революции иммигрировала во Францию. Личная жизнь у нее, как и у него, не сложилась, вдобавок она заболела, потеряла голос и, находясь в состоянии глубокой депрессии, покончила с собой.
Ее портрет Нинка видела один раз, когда зашла к соседу попросить перевести небольшой текст. Они делали для журнала подборку о коктейлях и нашли в интернете необычные рецепты на английском языке. Через приоткрытую дверь, ведущую в спальню, она увидела картину, которая стояла на полу. Рядом с женским портретом лежали засохшие цветы, свечи, какие-то письма. Этакий алтарь неразделенной любви. Женщина на картине была похожа на ангела. Увидев ее любопытный взгляд, старичок аккуратно прикрыл дверь и ненавязчиво увел гостью на кухню.
Нинка искренне радовалась их дружбе. Но однажды Нинка поняла, что в их квартире опять творится неладное – каждое утро у нее болит голова, днем подташнивает, а Сашка, известная своим бешенным темпераментом, ходит как сонная муха. Единственный, кто чувствовал себя мало-мальски нормально был Семенов. Скорее всего потому что часто мотался в пригород по работе, периодически оставаясь там ночевать. В тот день его тоже не было.
В тот день должно было произойти что-то особенное. Аркадий Петрович это чувствовал еще с утра. Он убрал квартиру, купил белые лилии, которые она так любила и почистил камин. Трескучий старый проигрыватель играл танго. Аркадий Петрович окончательно решил – сегодня или никогда. Сухие поленья громко затрещали, а на белых керамических плитках камина запрыгали красные блики. «Смотри, будто танец тропических бабочек, – говорила когда-то она»
В этот миг дом преобразился, вновь стал таким, как был раньше. Когда в подъезде сверкали начищенные до блеска зеркала и модерновые витражи, а сам Аркадий был безнадежно влюблен в оперную певицу. Она была замужем, но иногда приезжала к нему. Тогда он затапливал камин, и лежа на полу перед огнем, они пили шампанское и занимались любовью на шкуре оленя. Сегодня его возлюбленная снова пришла к нему. Она была так хороша, что сердце сводила судорога. Тонкие пальцы, накрашенные алым блеском губы и длинное черное платье до пят. Она вошла в дом еле слышно, когда камин уже догорал, сняла перчатки и молча подошла к Аркадию Петровичу. От нее пахло весной и дождем, как тогда, на их первом свидании.
– Милая, прошу тебя. Останься со мной. Будь моей женой, я так устал без тебя.
– Поедем со мной, мой дурачок. Машина ждет внизу.
Она поцеловала старика в закрытые глаза.
Из окна Нинка видела, как странная пара вышла из подъезда и подошла к машине. Красавица в допотопном платье с огромным боа на плечах и элегантный молодой человек с тростью из слоновой кости. Машина тоже была из лавки древностей, с клаксоном наружу.
– Наверное, кино снимают, – подумала Нинка.
Но тут машина начала громко и пронзительно визжать. Зачем-то водитель изо всей силы нажал на клаксон. Нинка заткнула уши и начала было слезать с широкого подоконника, как вдруг увидела, что из подъезда вышла Сашка, ее дочь. Она тоже была как героиня кинофильма. Бархатное красное платье веером расходилось вниз. В волосах алел бант. Женщина с молодым человеком уже села в машину. Сашка подошла к ним, очевидно упрашивая прокатить ее в старинном авто. Нинка видела, как бледная незнакомка открыла окно, погладила Сашку по голове и указала на Нинку, торчащую в окне. Водитель продолжал давить клаксон, в голове у Нинки все шумело и крутилось в ярко-красном вихре под звуки аргентинского танго.
Семенов трезвонил и стучал в дверь, запертую изнутри. Его начинали одолевать нехорошие предчувствия. Была уже поздняя ночь и семья в любом случае не могла никуда уехать. Сам Семенов собирался остаться на ночь за городом, но, к счастью, обнаружил что забыл в коридоре на зеркале водительские права. При выезде из города был пункт ДПС и ему не хотелось рисковать. Семенов звонил долго-долго, но никто ему так и не открыл. К телефону семейство тоже не подходило. И тогда Семенов, притащив из машины монтировку, выломал дверь к чертовой бабушке. То, что он увидел, потрясло до глубины души. Дочка, бледная и холодная как первый снег лежала на кровати, а Нинка с запавшим языком валялась в коридоре в луже рвоты. Хорошо, что Семенов служил в армии, где их научили отличать живых от мертвых. Иначе он от ужаса рухнул бы с ними рядом. Семенов выволок семью из злополучной квартиры, с трудом запихнул в машину и повез в больницу. В тот же день выяснилось, что милый старичок, которым так восхищалась Нинка, давно выжил из ума, расковырял в комнате заложенный кирпичами камин и начал его топить. Задумчиво покачиваясь в кресле-качалке, любуясь ярко-красными языками пламени дедушка время от времени подкидывал дровишки до тех пор, пока сам не заснул вечным сном.
А Нинка с дочкой в это время за стеной медленно угорали. Дым из камина был невидимым и коварным. Он медленно подбирался к своим жертвам, забирался в легкие и уговаривал их немного вздремнуть. Всего лишь пол часика, чтобы освежиться. И, если бы Семенов вернулся хоть на пять минут позже, его жена и дочка оказались бы там, где давным-давно небесные архангелы заждались старичка-соседа. И неужели после таких испытаний, прожив с десяток лет в форменном хлеву, Нинка не заслужила право на спокойное существование и хорошее отношение со стороны окружающих!
