– Мне казалось, ты говорила, что пришла по личному делу, не как следователь?

К Марии вернулся враждебный тон.

Анетта сменила тему.

– В «Бабочке» было хорошо?

– Нет. Рита, владелица, как она сама выражалась, человек старой закалки. То есть жесткая и экономная. Не надо ни на что тратить деньги.

– И что же это значит, к примеру? Насколько я понимаю…

Мария снисходительно посмотрела на Анетту.

– Что она нанимала людей без педагогического образования, которые за нами и присматривали. Людей, которые понятия не имели, что делать с ребенком, у которого истерика. Людей, которым обещали, что они будут спать во время ночных дежурств, поэтому пациентам давали щедрую дозу снотворного. Ведь в противном случае за дежурство полагается дополнительная плата. Когда приходил психиатр, становилось только хуже. Петер Демант.

У Марии раскраснелись щеки, оживляя серый цвет лица.

– Почему из-за него становилось хуже?

– Петер увеличивал дозу антипсихотических препаратов. Сильно. Видимо, такая у него была теория – мол, общие рекомендации системы здравоохранения слишком консервативны. Еще я подозреваю, что он менял препараты. У многих из нас начинались панические атаки и сильные галлюцинации. Когда мы жаловались, у него всегда находилось объяснение, а на нас он не обращал внимания.

Анетта посмотрела на остатки авокадо, поблескивавшего на тарелке.

– Он придумал связывать нас ремнями. Знаете, что это такое?

Мария вытянула одну руку и крепко ухватила запястье другой ладонью.

– Пациента привязывают к койке кожаными ремнями, чтобы он не мог двигаться. – Слова буквально вылетали из нее – так камешки скачут по поверхности моря. – Вот так и лежишь, пока не успокоишься. Или пока у воспитателя не появится время и он тебя не развяжет. Иногда полчаса вот так лежишь, а иногда всю ночь.

Анетта слушала ее с нарастающей тревогой.

– Но… это вообще законно?

Мария грустно улыбнулась.

– Не в частных интернатах и не так, как это делали у нас. Нас оставляли без присмотра, беспомощных. Иногда связывание – это и правда единственный способ успокоить буйного пациента. В психиатрии уход понимают по-другому, не в общепринятом смысле. Но все нужно делать по правилам. Документировать.

– Вы не могли кому-то пожаловаться? В муниципалитете…

– Частное учреждение предполагает свободу действий. А кроме того, кто поверит шизофренику?

В последней фразе прозвучала безысходность – у Анетты ком встал в горле. Раньше ее было сложно задеть за живое.

– Но… взрослые ничего не говорили? Ничего не делали?

– Большинство ничего другого и не видели. Против них были красноречивая начальница и опытный психиатр – что они могли сказать? Кто-то поддерживал жесткие методы, например, Беттина, остальные просто не вмешивались. Как Никола. Единственный, кто пытался что-то изменить, – Ким.

Анетта не знала, кто такой Ким, но не стала спрашивать и решила подождать – пусть девушка сама расскажет. Сработало.

– У Кима было педагогическое образование, и он знал, что правильно, а что нет. Он не боялся Риту, спорил с ней, объяснял, что нельзя играть нашими жизнями. Думаю, он угрожал пойти в полицию. Но тут удобно получилось – Ким утонул, прежде чем успел далеко зайти, поэтому всего мы никогда не узнаем.

– А ты не веришь, что это был несчастный случай?

Мария смотрела в окошко фургона и долго ничего не говорила. Затем помотала головой.

– Но я до сих пор не знаю. Спроси Танью, нашу медсестру. У меня есть ощущение, что ей что-то известно…

В дверь постучали, и к ним заглянул молодой человек с футляром. Он улыбнулся Анетте.

– Я плыву обратно. Ты со мной?

Мария встала, и Анетта восприняла это как сигнал, что аудиенция окончена.

– Да, спасибо, очень мило с твоей стороны. Дай нам две минуты попрощаться.

Он закрыл дверь, и Анетта поймала взгляд Марии.

– По-моему, ты прекрасно знаешь, что тебе грозит опасность, поэтому и прячешься в подобных местах. От кого бы ты ни бежала, тебя все равно найдут. Защитить тебя сможет только полиция. Я прекрасно понимаю, что огромного доверия к системе у тебя нет, но, может, полицейских ты все-таки допустишь?

Мария прошла мимо Анетты, не ответив. Посмотрев на небо, она сделала глубокий вдох.

– Опять дождь будет, а? Ураган, и гром, и очень сильный дождь…

Она кивнула самой себе. Потом вернулась в фургон и закрыла дверь.

Йеппе открыл окно кухни, зажег сигарету и курил, глядя на накрытый стол с остатками ужина. Он купил матери лазанью, и она очень обрадовалась – Йеппе даже отругал себя за то, что не делал этого чаще, раз он теперь у нее живет.

Она почти ничего не съела. Большим любителем поесть его мать никогда не была, но сейчас это бросалось в глаза. Она еще сильнее похудела. Раньше в длинных руках и ногах чувствовались сила, выносливость и упрямство. Теперь она стала слабой, тонкой и хрупкой, как стекло.

Йеппе потушил сигарету, швырнул ее под дождь, притворно извинившись перед вселенной и смотрителем дома, и стал убирать со стола. Все как с ума посходили. В частности, убийца, который, если верить Мосбеку, затаил обиду на систему здравоохранения. Комиссар усилила патрулирование. Полиция дежурила у городских фонтанов, вдоль каналов и вокруг озер. Центр временно объявили особо охраняемой территорией, и по всему городу патрули останавливали грузовые велосипеды, фургоны и другие подозрительные транспортные средства.

Отправив остатки лазаньи в холодильник и перемыв руками посуду, Йеппе уселся на стол и закурил еще одну сигарету. Последнюю! Сара как раз укладывает детей, но скоро он поедет к ней, надеясь, что она не учует запах дыма. Ему нужно побыть рядом с ней, успокоиться и поспать, не просыпаясь все время, но он знал, что прямо сейчас это невозможно. Придется ему довольствоваться сексом. При этой мысли он заулыбался и затянулся сигаретой, наполнив легкие дымом.

– Что за дела, Кернер, ты опять курить начал?

Йеппе чуть не выпал из окна. На кухне рядом с его матерью, скрестив руки на груди, стояла Анетта Вернер. Он машинально выкинул сигарету, не затушив ее, и понадеялся, что она не попала никому в голову. Невозможно повзрослеть настолько, чтобы не скрывать от матери, что куришь.

– Ты что тут делаешь? Неожиданный визит.

– Я была рядом. Меня твоя мама впустила. Ты звонка не слышал?

Анетта заговорщицки подмигнула его матери.

– Твоя чудесная коллега как раз проходила мимо, – отозвалась мама.

Йеппе спрыгнул со стола.

– А нельзя нам поговорить наедине?

– Конечно, птенчик. Пойду новости посмотрю.

Мать закрыла за собой дверь, и Йеппе послал Анетте предостерегающий взгляд – пусть даже не начинает шутить над его ласковым прозвищем.

– Как тебя занесло в Нёрребро?

Она посмотрела на часы.

– Я на минутку, не волнуйся, мне пора домой – ребенка кормить. Но я нашла Марию. Хотела сразу тебе рассказать.

– Марию Бирк?

Ключевого свидетеля, которого они разыскивали всеми силами, Анетта взяла и нашла. Йеппе чувствовал, что его охватывает кипящая в крови злость.

– А ты не можешь хоть пять минут побыть в декрете?

Анетта удивленно приподняла брови.

– Боже мой. Я и не думала, что ты так рассердишься. Я бы тогда позвонила. – Она подошла к нему и протянула руку. – Дай закурить.

– Разве можно курить, когда кормишь грудью?

– Курить нельзя во время беременности. Я и не курила. Ни единой сигареты с тех пор, как забеременела.

Йеппе вздохнул.

– Йеппесен, ну прекращай. Просто ко мне пришла мысль – и я решила проверить, даже не знала… да, я ее нашла. Прекрасно знаю, что сначала надо было с тобой поговорить, ну так я здесь.

Йеппе протянул сигарету и зажигалку – и не поджег ей брови. Если учесть все обстоятельства, с его точки зрения, все даже удачно сложилось.

Она сделала глубокую затяжку и задержала дым, а потом выдохнула.

– Эх, до чего же приятно!