Грегерс подошел к духовке и открыл ее.

– Фу, не хочу макароны. А еще что-нибудь есть?

– Больше ничего нет, и я только…

В дверь негромко и вежливо постучали. Про две минуты Ален не шутил.

– Я открою. Увидимся позже, да, Грегерс?

Эстер заторопилась в прихожую с надеждой, что по ней не очень заметно, что у нее скачет пульс. Ален и надел мятую коротковатую рубашку, и пригладил седые волосы, и надушился сногсшибательным одеколоном. В руке у него была палочка, на одном конце которой – скрученный лист фольги. Он протянул ее Эстер как цветок – она поняла, что именно на цветок палочка и должна походить.

– В цветочный магазин я не успел. Такая женщина, как вы, заслуживает цветов каждый день.

Эстер смущенно взяла розу из фольги. Она не могла решить, из-за чего ей больше не по себе: из-за неуклюжего цветка или из-за произнесенных слов.

– Ну, заходите. Вы как раз вовремя, сразу сядем и поедим, пока не остыло. Потом покажу вам квартиру.

Ален улыбнулся в знак согласия и подмигнул.

У Эстер появилось ощущение, как будто она, сама того не желая, начала флиртовать. Нет, она крепкая! Она повела его на кухню и вдруг с ужасом осознала трещины на ровной поверхности жизни: морщины на лице, пыль, собаки, рычащие на постороннего. Как вообще можно думать о романтике, когда ты старый и изможденный?

Грегерс удобно устроился, заняв одно из мест за накрытым обеденным столом. Ален сразу же подошел к нему и вежливо поздоровался – Грегерс обиженно посмотрел на Эстер, как будто присутствие нового соседа снизу каким-то образом нарушало договоренности.

– Он с нами есть будет?

Эстер была готова его придушить.

– Грегерс, друг мой, ты забыл? Я же говорила, что Ален придет на обед.

Повисла тишина – плотная, как холодная овсяная каша. И столь же неприятная. Мутные глаза Грегерса смотрели то на нее, то на него. Затем он опустил взгляд, кивнул пару раз и схватился за край стола, чтобы встать. Эстер не смела смотреть ни на него, ни на Алена. Поэтому о том, что что-то не так, ей сообщил звук. Низкий и хриплый стон, словно сдерживаемый вой умирающего волка.

Она посмотрела на Грегерса. Он стоял – обе руки прижаты к груди, лицо пепельно-серое, глаза пустые и отсутствующие.

– Грегерс, все нормально?

Он не ответил – вообще не отреагировал.

– Грегерс, ответь мне!

Эстер вдруг поняла, что трясет старого друга за руку – возможно, чересчур грубо – и кричит на него.

Он так и не отозвался.

Она разжала руки, лишь когда Ален тронул ее за плечо.

– У него сердечный приступ. Надо скорую вызвать.

Двенадцать тревожных минут – с того момента, как набрали номер 112, и до того, как Грегерса вынесли из квартиры, пристегнутого к носилкам и с кислородной маской, – пронеслись быстро и в то же время казались вечностью. У Эстер и раньше возникало ощущение нереальности – когда смерть так близко, что можно почувствовать ее дыхание. Тем не менее она оказалась не готова к охватившему ее страху и желанию сбежать. Лишь когда за врачами скорой захлопнулась дверь, он смогла снова дышать, слышать, видеть мир вокруг. Ален заключил ее в теплые объятия, утешая и успокаивая.

– Мне надо в больницу. У Грегерса никого, кроме меня, нет, мне надо быть там, если он… Если я буду ему нужна.

Она нехотя высвободилась из его объятий. Ален понимающе кивнул и стер с ее щеки слезу.

– Вы хороший человек, Эстер.

Она достала сумочку и тонкую непромокаемую куртку, мобильный и симпатичные резиновые сапожки.

Ален смотрел, как она собирается, но сам уходить не хотел. Когда она уже стояла в дверях, на его щеках снова появились ямочки.

– Эстер, даже жаль, что такое чудесное блюдо пропадет. Можно я его просто съем?

Человек в капюшоне медленно свернул с Эстре-Ленгдевей на Линдрингсвей. На багажнике велосипеда под брезентом лежал сверток. Когда он проехал по луже, переднее колесо окатило водой. Затем велосипед скрылся.

– Пока что мы нашли одну-единственную видеозапись, на которой видно преступника. У частной охраны больницы, видимо, не такая уж качественная система видеонаблюдения, хоть она и уверяет в этом своих клиентов. Эта запись сделана в 5:43. Других записей с этой ночи нет. Он снова будто из воздуха появился.

Йеппе глотнул кислый кофе и пообещал себе сменить старые кофейные зерна в автомате.

– Стали опрашивать персонал больницы, но кому-то из нас надо бы поехать и помочь полицейским, когда мы здесь закончим.

Он опустошил стаканчик, смял его и бросил в мусорную корзину, стоявшую под письменным столом. Следственная группа сидела у него в кабинете, глядя на экран компьютера.

– Сейчас ситуация совсем другая. Два убийства за два дня, один и тот же почерк. Нюбо подтвердил, что орудие убийства, по всей вероятности, скарификатор. Значит, нам надо уделить особое внимание связям между жертвами. Это я поручаю…

Йеппе отвел взгляд от трех лиц коллег. На торцевой стене висела картина, которую он до сих пор считал новой, хоть она появилась там больше года назад. Подозреваемого вели на вопрос, тот взбесился и разбил предыдущую – «Кувшинки» Моне – вместе с рамой. Теперь на их месте висела репродукция Густава Климта – обнаженные люди и скелеты парят в облаках. Роспись потолка; находится в Вене; Йеппе пытался вспомнить, как она называется. Может, «Медицина»?

– Мы с Фальком были на вскрытии тела Николы Амброзио; если коротко, то он умер точно так же, как Беттина Хольте. Раны от скарификатора на обоих запястьях и в районе паха, следы от веревок и кляпа, нарушение работы жизненно важных органов и остановка сердца как следствие кровотечения. Смерть наступила между полуночью и тремя часами ночи. Я ничего не упустил, Фальк?

Фальк еле заметно покачал головой, почти не пошевелившись. Томас Ларсен наклонился к Саре и что-то ей сказал так, чтобы остальные не слышали.

Она улыбнулась в ответ.

Йеппе откашлялся.

– Сегодня утром мы с Сайдани допрашивали девушку погибшего, Малену Педерсен. Он итальянец, жил здесь, ему тридцать четыре года, работал в детском саду, а по ночам водил такси. Она считает, он был на работе. Его машину нашли?

Ларсен пригладил волосы.

– Ее нашли на парковке на Тагенсвей, недалеко от того места, где обнаружили тело. Припаркована у бордюра и заперта. Криминалисты уже туда едут.

– Хорошо, но мне кажется, они там ничего не найдут. На жертвах нет следов сопротивления: ни царапин, ни синяков, ни чужих ДНК под ногтями. Думаю, они были знакомы с преступником и встретились с ним или с ней добровольно.

Утверждение Йеппе основывалось только на интуиции, а кроме того, он не привык делать таких заявлений – это было по части Анетты Вернер. Но раз ее нет, кому-то придется взять это на себя.

– Родных в Неаполе известили, родители едут в Копенгаген. По словам девушки, характер у Николы был спокойный, он не заводил врагов и ни с кем не ссорился. Ни о каких вредных привычках ей не известно. Но у жертв есть кое-что общее: они работали в интернате для психически больных подростков, – Йеппе заглянул в свои пометки, – «Бабочка», Дюбендалсвей в городе Гуннсёмагле, недалеко от Роскилле. Интернат закрылся два года назад.

– Что таксист делал в интернате?

– Вопрос на миллион, Ларсен. Оказывается, не обязательно иметь педагогическое образование, чтобы работать с детьми и подростками, у которых психические заболевания.

– Издеваешься?

– Ничуть, Ларсен, это правда. Никола Амброзио подменял воспитателей в нескольких учреждениях и интернатах, среди прочего и в «Бабочке». По понятным причинам, пока что мы ничего не знаем о пациентах интерната, но нам известны имена сотрудников. Сара, ты про них что-нибудь выяснила?

Йеппе поздно спохватился: на работе они звали друг друга по фамилии.

Сара взяла брошюру интерната и стала показывать на лица:

– Беттина Хольте, наша первая жертва, была соцработником «Бабочки» с того момента, как интернат открылся пять лет назад, и до закрытия. Как уже было сказано, Никола Амброзио подменял воспитателей полтора года, и у него были фиксированные смены каждую неделю. Руководитель и владелец интерната Рита Вилкинс поделилась сведениями о сотрудниках…