– Я, отец Александр, – сказал Купава, глядя ему в глаза, – помолиться к озеру пошла. И увидела, как кто-то под водой скрывается… И не показывается назад… Я и кинулась за ним.

Горислава в который раз поразилась способности Купавы врать с настолько честным лицом, что ей и камень бы поверил.

– Заходит, значит? – переспросил отец Александр. – А кого другого ты не видела? Его никто не манил, не заманивал в воду?

Горислава напряглась. И коню было понятно, что монах вёл речь о русалках.

– Нет, святой отец, – Купава опустила голову. – Никого не видела.

Несколько долгих ударов сердца отец Александр смотрел на Купаву – а потом наконец-то отпустил её плечо.

– Что ж, девочка, сегодня ты совершила воистину богоугодный поступок, – сказал он. – Можешь гордиться своей младшей сестрой, змеиня, – эти слова были обращены к Гориславе. Та коротко кивнула и потянула Купаву прочь от монаха. Русалка не артачилась, но постоянно оглядывалась назад, на Даниила. Как только они отошли достаточно далеко от толпы, Купава спросила тихо:

– Горя, ты сердишься?

– Что? Нет. На что? На то что ты снова кого-то спасла?

– Ты… Богиня, что с твоей рукой?! – Купава заметила окровавленную повязку.

– Потом расскажу, – отмахнулась Горислава. – Лучше говори, что ты там, в озере, нашла.

Купава улыбнулась печально и смущённо.

– Ничего,– сказала она.

***

– Я нырнула. Я спускалась всё глубже и глубже… Дно уходило вниз, вниз, вниз. Тут крутые берега. Я, наверное, никогда не ныряла так глубоко. Целая вечность ушла на то чтобы добраться до дна. И там не было ничего. Просто… Дно. Я обшарила всё озеро. Даже сгнивших лодок не нашла. Никакого святилища. Никаких русалок, – говорила Купава, опустив голову. – Последнее не удивительно… Их ведь всех тут… Убили, – прошептала она едва слышно и вдруг всхлипнула. Раз, другой – а потом спрятала лицо в ладонях и горько зарыдала. Горислава обняла её за плечи, поморщившись от боли в искалеченном пальце.

Они сидели на берегу Белояра, подальше от Богомолья и любопытных глаз, а пуще ушей. С неба на них смотрело свежее, утреннее солнце.

– Тихо, тихо,– сказала змеиня, проглаживая Купаву по плечам. Других слов утешения она придумать не могла. Да и сочувствовать её не получалось. Как ни стыдно это признавать, в глубине души Горислава даже радовалась, что Купава никуда не ушла…

Так, погодите-ка, что за чушь она думает?! Купава никуда и не собиралась уходить. Это она, Горислава, гнала её – потому что русалке не место рядом с витязями.

«А так ли мне нужны эти витязи?» – подумала змеиня, сжимая русалку в объятиях ещё крепче.

– Я глупая, такая глупая, – прошептала Купава между всхлипами. – Устинья говорила про святилище… Но ведь ей несколько сотен лет! Когда она была молода, со святилищем всё могло быть в порядке… Или она вообще мне просто сказку рассказывала, а я и поверила… Дура! – тонким голосом вскрикнула она. – Я дура, Горька!

– Хватит уже. Не дура ты, просто… – Горислава не знала, что «просто», а потому просто запустила ей пальцы в волосы.

– Ты не понимаешь, да? – Купава подняла на неё заплаканные глаза. – Теперь я… Теперь у меня нет надежды найти моего любимого!

Она высвободилась из объятий Гориславы и отвернулась, сжав стеклянный браслет. Змеиня мысленно выругалась: если честно, она и думать и забыла про то, что у Купавы есть какой-то возлюбленный, и даже украшение у неё на руке прекратила замечать.

– Ты вообще хочешь чтобы я его нашла? – русалка сердито шмыгнула носом. – Или ты ревнуешь? Ты тоже дурочка, раз так. Я люблю и тебя, и его, просто по-разному!

– Я… – аргх, что отвечать, когда Купава, по существу, права?! – Просто… Просто ты его ни разу не видела, а он уже делает тебя несчастной. Зачем он тебе нужен?

– Я видела! Видела – когда живая была – просто не помню! Ты не представляешь, насколько это ужасно – ничего не помнить! Кроме своей смерти… – Купава закрыла лицо руками. – Как будто… Как будто чешется пятка отрубленной ноги – зудит, зудит, а почесать не можешь! И это постоянно!!

– Он может быть мёртв…

– Я знаю! ЗНАЮ! – взвизгнула Купава, вскакивая. – Вы мне все это говорите, говорите, как будто я не понимаю! Я просто хочу узнал что с ним… Был ли он счастлив… Поплакать на могиле, в конце концов!! Может, после этого я… – её голос стал едва слышным. – …Смогу успокоиться с миром.

– Ты хочешь этого? – спросила Горислава бесцветным голосом. Она должна была желать Купаве всего самого лучшего, и она не представляла, какова «жизнь» нежити – не жива, не мертва – но мысль о том, что её русалка просто возьмёт и рассыплется прахом, вонзилась в сердце как гвоздём. Пошло всё к чёрту, она не отпустит её, она удержит, любой ценой, ведь это её единственный друг, второго такого не найдёт!

– Не знаю,– прошептала Купава, глядя на озеро.– Какой смысл в моём существовании? Оно ведь ненормально. Живые должны жить, мёртвые – в земле лежать. Как из нарушения порядка может получиться что-то хорошее?

– Чушню несёшь. Ты уже спасла как минимум двоих. Троих, считая меня, – хмуро сказала Горислава. Купава вяло махнула рукой.

– Тоже мне, достижение. Это и живой человек может сделать. Когда-то русалки были берегинями, помогали людям, охраняли их от упырей и всего такого. Но посмотри – берегинь уже нет, а люди спокойно живут… Так ли мы были им нужна? Мы им вообще нужны, раз они нас убивают? Раз те, ради кого мы существует, ненавидят нас, какой смысл…– Купава замолчала, когда Горислава подошла к ней сзади и крепко обняла.

– Финистиан наслушалась, да? – прошептала ей на ухо змеиня. – А я вот что скажу: пусть катятся в пекло. В самое пекло со своим горелым богом.

Сказав это богохульство, Горислава непроизвольно напряглась – но, против ожидания, молния её не сразила, земля под ней не разверзлась, а солнце по-прежнему смотрело с безмятежных небес. Поэтому она продолжила:

– С их недожаренной курицей. Она и волоса твоего не стоит. Ты умерла страшной смертью – и что этот финист сделал? Он хоть пальцем пошевелил?

– Горька…

– Да и не только о тебе речь! У нас в Изоке одна баба замучила падчерицу, уморила её голодом в погребе – и что, финист этому помешал?! – шептала Горислава сбивчиво и горячо. Волосы Купавы щекотали ей нос. – Попы говорят, что страдания душу очищают, что финист так любовь свою показывает – а по мне шёл бы он на хер с такой любовью. Ему плевать на наши страдания – если он вообще есть, а не выдумка южных жрецов. Ты… Послушай, ты умерла страшно, несправедливо, но тебе дали шанс прожить то что ты не прожила, и не финист его дал. А какая-то иная сила. Которая сильнее финиста. Справедливее уж точно…

– И что же это за сила?

– Не знаю… Но думаю, старые боги не так мертвы, как говорят попы, – сказала Горислава. – И они больше достойны поклонения, чем южная курица.

– Хорошо сказала.

Оюун улыбнулась, глядя на свирепое лицо Гориславы, на нож, который она выхватила. Степная змеиня стояла в некотором отдалении от них, и не одна. За её спиной маячил другой степняк – судя по широким плечам и мрачной роже, телохранитель. На нём, несмотря на жаркий день, была меховая шапка.

– И давно ты тут? – поинтересовалась Горислава.

– Некое время, – уклончиво ответила Оюун с улыбкой, которая так вызывала желание дать ей кулаком в и так плоский нос.

– И много ты слышала?

– Достаточно.

Горислава смотрела на телохранителя. Его лицо было каменным, но в глазах читалось ясно – только сделай движение в сторону моей подопечной, я от тебя мокрого места не оставлю. Рука змея лежала на рукояти кривого меча. Горислава, фыркнув, спрятала нож в ножны. Она не знала, есть ли у этого степняка внутреннее пламя, но проверять не хотела.

Купава решительно отодвинула Гориславу в сторону и, выйдя вперёд, вежливо поклонилась Оюун.

– Доброго вам утра, – сказала она. – Вы – та самая змеиня, которая приехала в Богомолье, верно? Мы о вас слышали. Меня зовут Купава, а это моя старшая сестра, Горислава. Но мне кажется, вы её уже знаете…