– На, – сказала она, протягивая ему один. Другой взяла себе. Некоторое время они молча жевали. Купава из своих наблюдений за рыбаками знала, что рыбку сначала нужно прикормить – тогда клевать будет лучше – и решила применить эти знания к парню.

– Сильно испугался сегодня? – спросила она сочувственно. Мальчик пробубнил что-то невнятное, усиленно жуя пирожок. Купава разглядывала его: худой, бледный, нездоровый какой-то. Как больной утёнок. У неё на речке такой вечно от мамки отставал и испуганно пищал, потерявшись. Купава его несколько раз ловила и относила к остальным, но потом он всё равно пропал. Сдох, наверное; река жестока к слабым…

– Ты говоришь, что ребята тебя слабым считают,– сказала она. – А я вот не считаю. Если б со мной в твоём возрасте произошло б такое, я б неделю не разговаривала и из избы не выходила.

Интересно, ей в её не-жизни есть десять вёсен или нет? Она ведь не считала. Может, она даже младше этого мальчика.

Серафим взглянул на неё искоса, и Купава сделала вывод, что рыбка заглотала наживку. Время подсекать!

– Твоя мать не врёт, верно ведь? – спросила она, склоняясь к мальчику. – Я тоже её видела – русалку. Девочку примерно того же возраста, что и ты, со светлыми волосами и бледным лицом. А глаза – чёрные-чёрные, как капли смолы. Да?

Серафим посмотрел на неё круглыми глазами.

– Так я не сумасшедший? – прошептал он. – Ведь русалок не бывает… Их всех уже перебили…

Купава довольно улыбнулась. Рыбка попалась на крючок и теперь была у неё в руках.

– Конечно, нет! Много русалок просто спряталось и не показывается на глаза людям. Но я их лично видела, вот этими вот глазами!

«И продолжаю видеть. Каждый раз, когда на своё отражение гляжу, ха-ха!».

– И ваша сестра – настоящий витязь? Она может убивать нечисть? Сможет помочь мне? – спросил он.

– Убивать она умеет, это точно, – ответила Купава. Она не стала уточнять, что людей.

– Первый раз я увидел русалку три месяца назад, – начал рассказывать парнишка. – Вышел до ветру ночью… А она стоит. Беленькая вся. Здравствуй, говорит, Серафим. Я сестра твоя, говорит. Давай знакомиться! И схватила меня за руку. Я не знаю, как вырвался, но потом эта рука была как чужая неделю. Мастери рассказал, она сразу разохалась – какая сестра, нет у тебя никакой сестры, мы их всех похоронили по финистовому обычаю, кошмар, говорит, приснился… К попу меня таскала, тот освящённой водой окропил и посоветовал травяной настой на ночь давать, чтобы я спал лучше. А другие ребята начали дразнить меня на голову убогим. Так что я сказал им, что просто страшный сон приснился, что ничего не было, и ходить по ночам стал только в ведро, – он стыдливо наклонил голову. – Как маленький. Потом… Потом мы купались с ребятами. Ныряли… Там мелко, и дно я знал – но меня вдруг за ногу схватили. Смотрю – а это девочка давнишняя, бледная, с чёрными глазами, держит за ногу и смеётся. Я рвался-рвался, кое-как вырвался, едва всплыл. Меня дядя Никифор вытащил – увидел, что я под водой пропал… А мальчишки надо мной смеялись. Матери ничего не сказал, но она обо всём догадалась, купаться мне запретила. Только один раз я не утерпел. Мальчишки плескались, кричали обидное всякое, я и залез. Они на отмели были, и только я к ним поплыл, меня вдруг как схватят за рубашку и как потянут вниз! Снова русалка… Я из рубашки вывернулся – и на берег. А сегодня стоило к краю подойти, вижу – под водой что-то белеет. Рубашка моя… Я думал, мать упустила, хотел достать – а русалка меня за руку хвать и потащила вниз. Точно потонул бы, если б вы меня не спасли… Спасибо,– добавил он, глядя исподлобья.

– Горьку, сестрицу мою, тоже поблагодари. Я тебя из воды вытащила, а откачивала тебя она,– сказала Купава. – Скажи мне честно – ты ничего у русалки не крал? Ничего странного на берегу или на земле не находил?

Серафим затряс головой.

– Нет-нет, Финистовым пламенем клянусь, нет! Ничего такого!

– Уверен?– Купава наклонила голову, глядя ему в глаза. – Смотри, а то все твои беды могут быть от этого.

– Нет! Что вы, Купава… Не знаю, как вас от отчеству…

– Росевна,– быстро нашлась Купава.

– Купава Росевна, на Святой Книге могу поклясться, что ничего я у русалки не брал! Не находил!

Купава взглянула в круглые, отчаянные глаза мальчишки и решила ему поверить.

– Верю, верю, не переживай ты так, – сказала она. – Теперь про сестёр расскажи. Они у тебя были, но умерли? Утонули?

– Трое было, но умерли до моего рожденья, – сказал Серафим. – Не, не утонули. Хворали. Одной десять вёсен было, а двое даже до году не дожили. Бабы говорят, что это всё потому что отец мою мать не любит… И поэтому я такой болезный уродился.

Он шмыгнул носом. Купава потрепала его по голове. Наверное, нужно было сказать что-то утешительное, но она недостаточно хорошо разбиралась в отношениях живых, чтобы раздавать советы.

– Отец говорил, что ты спишь плохо. Что же тебе снится? – спросила она.

– Ничего не снится. Голос русалки слышу. Ходит вокруг дома, зовёт… «Братик, братик!» Может, мерещится, не знаю, мать этого не слышит, – мальчик зябко передёрнул плечами. – Холодные ж у вас руки, Купава Росевна…

Купава поспешно спрятала руку за спину и сказала:

– Ну, прекращаю тебя пытать. Давай-ка до дома доведу. А то вдруг русалка подкараулит,– и подмигнула, чтобы не обижался.

***

Купава пересказывала разговор с Серафимом, гордая собой как собака, которая притащила палочку.

– Сегодня ночью мы переночуем у Мироновича, – сказала она. – Подкараулим русалку. Ты её схватишь, и мы её расспросим.

– А если она не захочет отвечать? Ты готова к тому, что её придётся пытать? – спросила Горислава.

– Уверена, до этого не дойдёт, – сказала Купава. Горислава её уверенность не разделяла.

– А если это могучая русалка и она убьёт кого-то из нас? Или даже нас обеих? – спросила Горислава.

– Да что ты!– Купава беззаботно махнула рукой.– То я русалок не знаю. Мы не такие уж сильные, просто быстрые. К тому после смерти старшей сестры Серафима прошло десять вёсен. Где ей за это время мудрости набраться? Из русалок, которых я знаю, только пара умела колдовать, и обе помнят ещё Богонравного. Одна меня и научила штучкам с туманом.

– Поверю тебе на слово, – вздохнула Горислава. – Но как сестра Серафима умудрилась превратиться в русалку? Ни одна из них ведь не утонула.

– Не знаю… Может, старшая захворала, искупавшись в речке? – Купава пожала плечами. – Может быть, так тоже можно стать русалкой? Как думаешь?

– Ну, если ты не знаешь, то откуда мне-то знать! – фыркнула Горислава. Она рассматривала свои руки. После сытного обеда раны, полученные в драке с Хургой, прекратили болеть – значит, зажили. Но вот ноготь на указательном пальце по-прежнему был чёрный от кровоподтёка. Горислава сжала подушечку пальца: больно не было. Да что это за синяк такой странный?!

– Вот её и спросим, – сказала Купава.

Но Горислава решила для начала спросить у живого человека.

– У Серафима были старшие сёстры. Как они умерли? – задала она вопрос Макарии. Купава, наверное, постаралась бы смягчить жестокие слова, но Горислава была из другого теста – и спросила сразу в лоб.

Макария опустила голову. Стали видны глубокие морщины в уголках глаз и рта.

– Первенец мой, Настенька, была такой же болезненной, как Серафимушка, – сказала она тихо. – И непослушной. Бегала в дождик и простыла. Сгорела за одну ночь в лихорадке, восемь лет ей было, травяные отвары ничего не смогли сделать,– она вытерла глаза краем передника.– Потом были… Зоя и… Наталья. Думала их так назвать… Но умерли они быстро, и недели не прожили – даже посвятить Финисту не успели, а значит, имён у них, почитай, нет… – она перевела дыхание. – А у вас какое имя? Церковное имя. Хочу, чтобы поп вас в молитве за здравие и счастье упомянул, но ведь «Горислава»… Его в Именнике нет.

Горислава поморщилась. Большинство венчан носило два имени – домашнее и церковное, которое давали на посвящении Финисту. Церковные брал поп из особой книги – Именника, в то время как домашнее давали родители кто во что горазд. Четвертака, например, назвали так потому что он был четвёртым сыном в семье. По правилам, домашнее имя должны были использовать дома и среди друзей, а церковное – во время служб и молитв. На деле же порядок постоянно нарушался: какие-то родители подносили попу подарок, чтобы он нарёк ребёнка домашним именем славного пра-пра-прадеда – например, Кречетом или Волком, другие предпочитали сразу дать церковное имя, какое понравилось, а третьи церковное забывали сразу после посвящения.