— Нет, конечно, мы…
— Убиваете своих противников. Давите несогласных. Избавляетесь от неугодных. Если важным планам дома будет мешать простой человек, его, скорее всего, просто уберут. Дома не сильно в этом плане отошли от картелей, только делают это официально.
— Мы не устраиваем войн на улицах города.
— Я бы опроверг ваши слова, но пусть будет по-вашему. Просто чего стоит одна война между домами, где количество жертв порой не идёт ни в какое сравнение со смертями при криминальных войнах. Но с одним важным отличием — у нас гибнут бандиты и уголовники. У вас — достопочтенные господа и обычные люди. А про детей-наследников и говорить бессмысленно.
— Мы воюем за честь, это немного…
— Другое? — усмехнулся Нурдаулет. — Все постоянно говорят, что можно убивать с честью и благородно, будто есть какой-то правильный способ отбирать жизнь. Но как ни крути, это убийство, но лишь сдобренное моралью.
— Это убийство… — начала было Мария, но спохватилась, поняв, куда её тащат. — Любое убийство — грех.
— И в итоге получается, что картель — бесспорное зло, которое разрушает общество, но при этом ничем не отличается от домов и спонсируется самими людьми, ко всему прочему, добровольно.
— Мне плевать на картель, — неожиданно зло бросила Мария, посмотрев ему в глаза. — Не пытайтесь тут запутать меня! Когда я узнала, кто вы, я хотела прогнать вас изначально, Нурдаулет. Хотела накричала на вас, сказать что-то больное, плохое… я хотела, чтоб вы испытали душевные муки за то, кто вы, но… И сейчас вы оправдываете картель! Оправдываете это грязный чёрный бизнес, который рушит людей и их судьбы! Зачем?! Ради того, чтоб показать себя плохим?! Какой вы плохой, ой-ёй-ёй?!
— Я хоть раз сказал, что он хорош или приносит пользу?
— Нет, но… вы сравнили его… с домом! Там тоже убивают и… детей… я… Дом и картель не одно и то же! Вы сказали, что это просто бизнес!
— Сказал, что не преследую цели сделать плохо другим, для меня это бизнес. Однако это незаконно и приносит вред людям. Я так и сказал.
— Да! Вы так и сказали! — Мария поджала губы.
Они смотрели друг на друга — один спокойно, смиренно, будто уже принял положение таким, какое оно есть, другая с воинственным огнём и какой-то полыхающей на задворках её души ненавистью. И полыхал отнюдь не светлый огонёк. Марии пришлось постараться, чтоб взять себя в руки.
— Я слишком много на себя беру… Девчонка, чьи руки не по локоть, по плечи в крови, слишком много о себе возомнила и пытается учить того, кто сам прошёл путь ничуть не легче. Убийца семидесяти пяти человек пытается наставить на путь истинного наркобарона, будто сама святая и не имеет грехов за спиной. Это называется лицемерием — один из костров тьмы, расположенный между кострами тщеславия и эгоизма. Как только я узнала, кто вы, то почувствовала себя пустой. После этого пришло чувство предательства, которое вызвало ненависть к вашей личности и желание сделать вам больно в ответ за то, что разбили во мне… чувства. Я так была зла, что даже не вспомнила о том, какое имею право судить человека, не зная его ни капельки. А потом мне дали вспомнить, что я и сама была ничуть не лучше. Я даже благодарна за это — я могла сделать глупость, но не сделала её.
— У меня нет второго шанса, если вы об этом.
— Есть, — покачала упрямо Мария головой. — Я почувствовала к вам симпатию, в этой симпатии даже было немного корысти, но в конечном итоге вы были добрым и чутким человеком, в котором есть свет. Я чувствовала это. Как и я, вы погрязли в этом из-за обстоятельств и до сих пор не нашли сил выйти из них. Вы не заметили, что мы похожи?
— Навряд ли.
— Да, навряд ли, — усмехнулась она криво. — Вы не сжигали намеренно живьём сорок шесть детей. И сомневаюсь, что намеренно убивали беззащитных людей ради того, чтоб утолить свою боль. Не доросли вы до меня, мистер, — похлопала она его по плечу, хотя сама была пониже него.
Он выглядел удивлённым. Даже может чуточку ошарашенным поведением девушки перед собой.
— Вы до сих пор делаете зло другим людям и распространяете тьму, но… вы не плохой человек. Нет, вы плохой человек, но не абсолютно, так как способны увидеть до сих пор, что есть свет, а что есть тьма. Вы не заслуживаете прощения за грехи, что принесли в этот мир, но у вас есть второй шанс. Шанс начать всё заново.
— Даже если это так, случится это точно не скоро.
— Я тоже пришла к этому не сразу. Но это не значит, что теперь можно ставить крест. И я не хочу ставить на вас крест. Я слышала о наркобароне Нижнего города. В конце концов, вы жертвовали часть денег и в наш храм, хотя, возможно, даже не знали об этом. Грязные деньги, созданные на горе, но они шли на светлые и добрые дела. Словно искупали своё грязное прошлое тем, что дарили возможность другим стать светлее и чище. Это не извиняет вас, но…
— Вы хотите во мне видеть что-то хорошее?
— Я не хочу — уже вижу. И вопрос, в какую сторону вы двинетесь теперь — к свету или тьме. Возможно, из-за того, что вы мне не безразличны до сих пор, я хочу вытянуть вас из этого болота. Нет, невозможно — так оно и есть. Я хочу вытащить вас из этого болота.
— Зачем? Вы… вы девушка, которая может найти себе любого…
— Но вы не любой, — перебила его Мария. — И я, искренне надеюсь, не любая для…
— Не любая, — тут же ответил он.
— Ясно… — улыбнулась Мария, опустив голову, чтоб скрыть расплывающуюся улыбку. — Спасибо. Я… хотела услышать от вас, кто вы есть на самом деле. Услышать ваше признание. Честное признание, чтобы решить для себя волнующие вопросы.
— Откуда вы бы узнали, что я не вру?
— Мне сказали…
— Ишкуина, — тут же процедил Нурдаулет. В его голосе сразу почувствовались недобрые нотки, что не сулили той женщине ничего хорошего.
— Да, мисс Ишкуина. Хитрая женщина.
— Не думаю, что «хитрая женщина» описывает её суть даже немного.
— В любом случае, я ей верю. Не отрицаю, что она могла приукрасить некоторые факты, а некоторые исказить, но доказательства были, Нурдаулет. И я хотела услышать это же самое от вас. А потом понять вас, ваши причины стать таким, какой вы есть.
— Вряд ли это меня оправдывает в глазах тех, кому я перешёл дорогу и сделал больно.
— Как и меня. Мы не лучше друг друга, но я уже прошла свой путь, а вы, хочется мне верить, ещё пройдёте его. И я готова помочь вам.
Знала бы Мария, что в этот момент он едва не сказал: «Надеюсь, не убить сорок шесть детей», иначе кто знает, как бы обернулась ситуация.
— Чем?
— Чем угодно, — уверенно ответила она. — Я вижу, что вам кажется, будто это ваша стихия, будто вы нашли себя и больше нигде не пригодитесь, но это не так. В мире достаточно места для любого, как достаточно и занятий. Главное — верить в то, что ваши способности не заканчиваются на наркотиках.
— Мария, я вряд ли брошу это занятие. Вы должны понимать это.
— Я просто буду верить в то, что вы откажетесь от него.
— А если нет?
— Я не буду загадывать так далеко, — ответила она. — Но если действительно нет, мне будет грустно от того, что ещё одна душа переметнулась на тёмную сторону. И всё же я буду ждать и надеяться на лучшее. По крайней мере, вы полностью понимаете и принимаете свою вину, а это уже половина дела.
— Я… понял. Тогда позвольте вас спросить, — его глаза беспокойно бегали, заставляя нервничать саму Марию. — Я надеюсь, что вы ответите мне так же искренне, как и я вам.
Мария смотрела на него с нарастающим чувством беспокойства. Словно стояла на минном поле, где каждый шаг будет означать взрыв. Но этот взрыв будет не здесь, он будет где-то там, в городе, когда он выйдет из её квартиры. Когда та женщина, Ишкуина, встретилась с Марией, она сказала, что его боятся совсем не за красивые глаза. Что он очень опасен и жесток по отношению к своим врагам.
Мария не была дурой. Она была аристократкой, которую воспитывали в среде интриг и ничего не значащих слов, которые порой несли в себе куда больше смысла, чем могло показаться. И понять, что хочет спросить Нурдаулет, не составляло труда.
