Ж е л в а к о в. С вашего позволения, три, кухонька, санузел и фотолаборатория… для сына, и все. Скромная норма…

Д у б р о в с к и й. Так-так… (Про себя.) Неплохое помещение для школы-интерната.

Ж е л в а к о в. Что вы говорите?

Д у б р о в с к и й. Нет, это я так, для себя.

Ж е л в а к о в. Большущее вам спасибо, доктор, за помощь, за то, что авторитетом своим дожали сухарей… Если б не вы, прямо не знаю, что и было бы… Вчера старушку нашу взяли, и сейчас она под наблюдением специалистов в больнице.

Д у б р о в с к и й. Ну вот и отлично… А… как ваше здоровье?.. Голова не болит?..

Ж е л в а к о в. Благодарю, не жалуюсь…

Д у б р о в с к и й. Скажите, Андрей… мм… Андрей…

Ж е л в а к о в. Андрей Гаврилович.

Д у б р о в с к и й. Допустим… Не кажется ли вам, Андрей Гаврилович, что у вас на работе есть… враги?.. Что против вас плетут заговор, козни, интриги, а?..

Ж е л в а к о в (испуганно). Как будто бы… нет… А что?

Д у б р о в с к и й. Не хочется ли вам иногда, дорогой Андрей Степанович…

Ж е л в а к о в. Гаврилович…

Д у б р о в с к и й. Не важно… плюнуть на все, поселиться где-нибудь у моря и… собирать ракушки?..

Ж е л в а к о в. Как сказать… на время отпуска, конечно, неплохо. А… к чему это вы, доктор?..

Д у б р о в с к и й. Вы удивительно напоминаете мне одного моего больного… Днем он всегда спал, а в сумерках зажигал лампу и бегал вокруг нее, размахивая руками… Он утверждал, что он светлячок и его место на абажуре…

Ж е л в а к о в. Так это ж, извиняюсь, сумасшедший… А я, слава богу, в своем уме…

Д у б р о в с к и й. Да-да, конечно… Теперь смотрите на мое левое ухо и медленно, про себя считайте до десяти.

Ж е л в а к о в. Ну что вы, доктор, зачем… такое…

Д у б р о в с к и й. Надо, голубчик, надо…

Ж е л в а к о в. Извините, но… право, как-то чудно… (Тупо смотрит на Дубровского.)

Большая пауза.

Д у б р о в с к и й. Так… У вас не бывает иногда желания пройтись по комнате на руках или… всунуть голову в мусоропровод и посмотреть, что там делается?..

Ж е л в а к о в. Нет, что вы, доктор… У меня нервы в порядке… Это возможно у старушки ненормальной, но… с вашей помощью, она уже в больнице…

Д у б р о в с к и й. Вы так думаете?.. Ваша старушка сейчас у себя в квартире готовит утренний кофе и поджаривает сухарики с плавленым сыром… Вы любите сухарики с сыром?

Ж е л в а к о в. Простите, как же так? Я… я чего-то не понимаю.

Д у б р о в с к и й. Это с вами не первый день… Кстати, как у вас глазное яблоко, в порядке? В детстве не мучили гланды?

Ж е л в а к о в (растерянно). Нет, я… крепкого здоровья… А… что такое?

За сценой шум, слышен пронзительный голос Гренкиной: «Меня не пустить нельзя, у меня инструкция имеется, потому как я несу препарат — смерть паразитам и вредителям!» В комнату вбегает  А н т о н и н а  Н и к и т и ч н а, за ней — Г р е н к и н а. У нее через плечо повешен противогаз и сумка с бутылками темной жидкости. Через голову на веревочке ожерелье из деревянных мышеловок, в руке чемоданчик, напоминающий магнитофон.

А н т о н и н а  Н и к и т и ч н а. Простите, что нарушаем… Вот эта тетка, Андрей, врывается в квартиру, безобразничает, говорит, она из какого-то бюро дезинфекции… Зачем?.. Когда у нас ни мышек, ничего такого, извиняюсь, нет… Я сказала ей, а она не понимает, она глухая, что ли… (Кричит.) Слышишь, тетка, у нас ничего такого нет…

Г р е н к и н а. Что у вас имеется, это позвольте нам знать, мы скрозь обои да плинтуса все видим, как доктор через рентген. (Снимает с себя снаряжение, надевает белый халат.) Отсюда, стало быть, и начнем, сперва пройдусь по углам, потом к центру, а вы… сидите, сидите, провожайте время, только окна не открывать и дышать по возможности носом. (Залезает под стол, берет с собой чемоданчик.)

Д у б р о в с к и й (Антонине Никитичне). Не волнуйтесь, мадам, Я знаю эту женщину — это старший дезинфектор гордезбюро, и действует она в интересах общественной гигиены… Сейчас в городе проводится тотальная профилактическая дезинфекция, ее отменить нельзя — это… приказ из центра.

А н т о н и н а  Н и к и т и ч н а. Пожалуйста… Только… ты пригляди за ней, Андрей… (Выходит.)

Ж е л в а к о в. Может, поговорим, доктор, без посторонних?

Д у б р о в с к и й. Зачем? Она совершенно глухая… И если я вам скажу, что ваших санитаров, подосланных вчера по вашей просьбе завхозом больницы по фальшивой путевке, чуть не спустили с лестницы, она не услышит, но… могут услышать в горисполкоме, в областной печати, — у них очень чуткий слух и большой интерес к деятельности выдающихся людей города, вроде вас, Желваков.

Ж е л в а к о в. Позвольте, это… это клевета, клевета и донос… Вот слово даю, подлый донос…

Под столом что-то грохнуло, щелкнуло.

Ж е л в а к о в (испуганно). Что это?

Д у б р о в с к и й. Не беспокойтесь, она распыляет жидкость. Вы устарели, Желваков, доносы давно вышли из моды, как брюки клеш, над ними смеются… Но то, что вы хотели сделать, это не смешно… Три дня я вас наблюдал и исследовал… У меня была робкая надежда, что вы сумасшедший. О, я охотно устроил бы вас в больницу, где раз в неделю ваша жена передавала бы вам через окно апельсины, но, увы, этот роскошный вариант не оправдался; оказалось, что вы совершенно нормальный, обыкновенный, заурядный…

Ж е л в а к о в. Позвольте, позвольте, так нельзя, давайте разберемся.

Д у б р о в с к и й. Если подойти к этому философски…

Ж е л в а к о в. А я не философ.

Д у б р о в с к и й. Это заметно… В философии существуют теза и антитеза. Так вот, Желваков, — возьмем за тезу, что вы… прохвост…

Ж е л в а к о в. Что-о-о? Я не допущу!.. Я… я не позволю!..

Д у б р о в с к и й. Тш… Тш!.. Адажио-пианиссимо, как любил Бузони. Еще не все потеряно, Желваков. Перед вами выбор — или вы начинаете психовать, и я отправляю вас в палату для буйнопомешанных, или вы сознаетесь, что вы… негодяй, что вы хотели погубить и ограбить почтенную женщину… Тут не сложная арифметика — одно из двух, третьего нет. Я считаю до пяти… Раз, два, три, четыре…

Ж е л в а к о в. Так разве ж я для себя? Я ж для них, для молодых старался… Хотел соединить не только их сердца, но чтобы и квартиры… Хотел потом все оформить, чтоб по закону… Виноват, что поспешил, что ремонт затеял, судите, но не строго… Кто же осудит отца, что об детях заботился, а насчет сумасшедшего дома для старухи, так все говорят, что там вроде курорт, чистая Швейцария… Воздух, питание… Да будь я вдовой профессора, я бы сам туда попросился…

Д у б р о в с к и й. Можно считать, что вы признались? (Надевает шляпу.) Суд удаляется на совещание.

Ж е л в а к о в. Э-э… нет. Какой суд? Я ничего такого не говорил…

Д у б р о в с к и й. Ах, так… Отлично! Главный дезинфектор!

Из-под стола с магнитофоном в руках выползает  Г р е н к и н а.

Включите последний ролик…

Гренкина включает магнитофон, слышится голос Желвакова: «Хотел соединить не только их сердца, но чтобы и квартиры… Хотел все потом оформить, чтобы по закону… Виноват, что поспешил, что ремонт затеял, судите, но не строго».

Ну вот и последнее слово подсудимого…

Г р е н к и н а. Слово не воробей, залетит в магнитофон — не споймаешь.

Д у б р о в с к и й. Не волнуйтесь, Желваков, этот уникальный ролик я не передам в столичную фонотеку и не положу на стол судебного следователя как сувенир… Нет, я просто сохраню для памяти, как сухую гвоздику…