Ю н о ш а. Нет, не в этом плане… У нас все есть, правда, комнаты нет, но… с этого все и началось…

Д е в у ш к а. Когда мы были в загсе, то одна очень добрая женщина пригласила нас к себе на квартиру, предложила нам большую комнату, большую, светлую и… бесплатно… Ну говори же, Толик…

Ю н о ш а. И прописку постоянную… Вот какое… великое дело…

Д е в у ш к а. А потом пришел в ее дом один гражданин, говорит — опекун, и сказал, что она… сумасшедшая и чтоб мы ее не слушали… Ее отвезут в больницу, а всю квартиру запечатают. Но это не может быть… Тут какое-то злое дело… Мы… мы просим вас…

Ю н о ш а. Проверить… Может ли так быть, чтоб очень хороший человек был… сумасшедшим?

К с а н а. Вы были на улице Короленко, девять?..

Ю н о ш а. Да… Вы ее знаете?..

К с а н а. Нет… Но очень хочу познакомиться… Сейчас же, ребята, поедем к ней… Ладно? (Снимает трубку телефона.) Сашура?.. Я убежала… Если редактор спросит, скажи — ушла по важному письму… По какому?.. Ну, что-нибудь придумай…

З а н а в е с.

Обстановка второй картины — приемная редакции. Поздний вечер. Зажжены лампы.

За столом — К с а н а  Б а т а ш е в а, перед ней в креслах ее недавние посетители: Д у б р о в с к и й, Г р е н к и н а  и  Д а м а  п о д  в у а л ь ю. Все они курят, как на деловом совещании.

В глубине комнаты, на одном стуле сидят  Ю н о ш а  и  Д е в у ш к а.

К с а н а. Я рассказала вам все… Теперь вам ясно, что это факт нетерпимый, история возмутительная и требует срочного вмешательства… Если бы речь шла не о вдове крупного ученого, по книжкам которого учится наша молодежь, не о матери офицера, погибшего на войне, а просто об одинокой беспомощной женщине — все равно наш долг срочно расследовать это дело… Конечно, я могла бы снять трубку телефона и, как говорится, «раззвонить по всем инстанциям», но… это было бы неразумно. Поймите меня, я не хочу писать об одном подлеце и возможной жертве. Я хочу написать о людях, которые приходят на помощь в беде, не смотря из окна на преступление, а вступают в борьбу со злом… Короче, я хочу активно вмешаться в судьбу этой старой женщины, все увидеть своими глазами, узнать, нащупать скрытые пружины подлости и, возможно, тогда написать… Но одной мне не справиться, мне нужны люди, помощники, и мне бы хотелось, чтобы этими людьми, моими помощниками были вы… Я уже говорила с Дубровским, он согласен, теперь слово за вами…

Д а м а. Но почему же это… мы? Я лично…

К с а н а. Мне хотелось доверить вам это важное и, как мне кажется, весьма серьезное дело. Вы извините меня, но мне хочется, чтобы вы перестали быть героями фельетонов, судебных отчетов, хроники происшествий, чтобы и о вас с полным правом можно было сказать доброе слово, чтобы…

Г р е н к и н а. Это, конечно, так, дочка правильно говорит, но тут специалист требуется, а мы что… Вот у меня есть один знакомый следователь, так тот враз разберется. Он старуху на рентген возьмет, а там сразу видать: чокнутая она или нет.

Д а м а. Я бы тоже с удовольствием. Вы, Ксана Георгиевна, приняли во мне такое участие, но… вы же знаете, я со своим негодяем не могла справиться, как же я с посторонним?

К с а н а. Я не настаиваю… Это дело вашей доброй воли.

Д у б р о в с к и й. Ксаночка, позвольте мне разъяснить собравшимся, чего от них требует совесть, если она при них имеется…

К с а н а. Пожалуйста, говорите…

Д у б р о в с к и й (встает, ставит перед собой стул). Уважаемые дамы и молодежь! Если говорить откровенно, то мы, приглашенные сюда, я имею в виду себя, вас, мадам, и вас, мамаша, — молодежь не в счет, — мы, честно говоря, не цвет общества, не лучшие люди города…

Г р е н к и н а. Это почему же такое? Ты что про меня знаешь? Может, я…

Д у б р о в с к и й. Простите, мамаша, но при вручении правительственных наград я вас не заметил.

Г р е н к и н а (вскочив со стула). А я тебя видала… Знаешь где? Я тебе…

К с а н а. Успокойтесь, Гренкина!

Д у б р о в с к и й. Мамаша, на меня можно написать донос только господу богу, в остальные организации уже написано, — сядьте! Я повторяю — мы с вами не сошли с Доски почета, и наши фотографии имеются только на собственных паспортах… Это не большое достижение. Мы обыкновенные люди… с недостатками, ошибками, пережитками… (посмотрев на Гренкину) даже с пятнами. Каждый из нас приходил сюда со своей бедой или обидой, болью, жалобой… И каждого здесь принимали так, как родная тетя не всегда примет… Нас выслушивали, нам советовали, помогали, а главное — нам… поверили. Поверили, что кроме неблаговидных акций мы способны на что-то хорошее… И мы уходили отсюда с надеждой и… немножко поднятой головой… Почему так? Разве редакция — это богоугодное заведение? Абсурд! Наша печать — это оружие, но… какое? Оружие в борьбе с несправедливостью, в борьбе за человека, за нас с вами, даже за ту незнакомую нам старушку, которую надо выручить из беды… И когда такое оружие призывает нас — это… большая честь! От нас не требуют жертв, нет. Нам говорят: на сей раз ваши усилия направьте на доброе дело.

Д а м а. Но… Я никогда этим не занималась.

Д у б р о в с к и й. Мадам, я с детства не отличался стыдливостью, но сейчас… я краснею. Я понимаю, что некоторое внешнее сходство с Анной Маньяни освобождает вас от многих забот, но это недолговечно… Придет время, и вы будете благодарны тому, кто подаст вам руку, чтоб вы могли перейти улицу. Это будет старость, мадам. В эту печальную пору очень важно иметь на книжке у господа бога немножко добрых дел… Старик тоже платит проценты…

Д а м а. В принципе я не против…

Г р е н к и н а (с места). Ну, все ясно, о чем еще говорить? Пускай нам дадут мандаты, и мы пойдем…

Д у б р о в с к и й. Никаких мандатов, мамаша. Любой документ, удостоверяющий вашу личность, может только напортить.

Д а м а. Если я соглашусь, то, прежде чем приступить к работе, надо же как-то договориться, оформиться.

Д у б р о в с к и й. Что оформлять? Здесь не комплектуют штаты спасательной экспедиции и не выдают подъемных. Нас аккордно приглашают к благородному поступку, мадам…

К с а н а. Не надо уговаривать, Дубровский.

Д у б р о в с к и й. Я не агитирую, а разъясняю.

К с а н а. Если кто-либо из вас не хочет, то…

Г р е н к и н а. Как это — не хочет? Все хочут! Ты мне скажи, кого расколоть, я первая выйду на охоту…

Д у б р о в с к и й. Спасибо, мамаша, я всегда думал, что вы чувствуете лучше, чем пишете. А вас, мадам, когда я увидал впервые, мне показалось, что природа наградила вас не только ресницами, но и красотой души… Неужели я ошибся?

Д а м а. Нет, я, конечно, согласна, но… я хотела бы знать, что нужно делать?

Д у б р о в с к и й. Что делать? Действовать, мадам… В этой небольшой человеческой комедии нам предлагают благородные роли. Это… не совсем наш профиль, но — это почетно, это наполняет нас гордостью, и кто знает, может быть, кто-нибудь из нас пронесет это благородство через всю жизнь… Черт возьми… это было бы совсем неплохо, а?

Г р е н к и н а. Правильно говорит юрисконсульт. Ему бы защитником быть, он бы любого из беды вытащил.

К с а н а. Тут важно нам не опоздать, вмешаться вовремя и разоблачить подлость.

Ю н о ш а (подняв руку). Можно мне?

К с а н а. Говори.

Ю н о ш а. Мы с Иринкой боялись, что… Екатерину Капитоновну могут насильно увезти в больницу. Приедут санитары с машиной — и все… Так вот я поговорил со своими, и она с девчонками в общежитии… В общем, решили установить у дома почти круглосуточное дежурство, ну вроде как комсомольский патруль. В случае чего — дать знать вам, в народный контроль и Иринке в комитет комсомола… И вот сейчас трое ребят уже… патрулируют!

Д у б р о в с к и й. Браво, достойная молодежь. (Гренкиной.) Вы видите, они действовали без мандатов и удостоверений… Убей меня гром, если б я был профессором, я бы записал в их студенческой книжке: «По гуманизму и человечности зачет сдан на «отлично»!