Р а и с а  В а с и л ь е в н а (сквозь слезы). Да… да, доченька, помню. Ну и что?

Л а р и с а. А когда я в первый раз пошла в школу, отец посадил меня к себе на колени и сказал: «Приноси, Ларочка, только пятерки».

М у ш т а к о в (растроганно). Ну зачем вспоминать прошлое? Ты дома, и слава богу.

Л а р и с а. Все это я вспомнила так живо, так ясно… как будто луч солнца скользнул по далекому детству… И я поняла тогда — я была не права. Я поступила дурно, жестоко, безрассудно. Как я могла противиться вашей воле? Не считаться с вашим словом, советом, желанием?.. Бежать из дому… пойти против родителей — да это… это же надо быть каменной глыбой, чу-до-ви-щем!

Р а и с а  В а с и л ь е в н а (испуганно). Что ты, Ларочка? Успокойся. Родители тоже могут заблуждаться. И мы с отцом…

Л а р и с а. Нет-нет, теперь все кончено.

М у ш т а к о в. Почему кончено? Что за спешка?

Л а р и с а. Я не хочу его больше видеть, мама. Никогда! Боже мой, как я была слепа, как глупа и наивна, и только вы… вы открыли мне глаза, мама. Ну скажите, что я в нем нашла?

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Как это — что? Свое счастье, девочка. А твое счастье, оно и наше. Юра — способнейший юноша, и я, например, с удовольствием слушала в его исполнении Гюго… Я не знаю его родителей, но какое это имеет значение?

М у ш т а к о в. А если я просил выключить телевизор, так это не потому, что он мне не нравится, а потому, что меня раздражает — как только интересная передача, так начинаются помехи.

Л а р и с а. Нет, папа, он больше не будет вам помехой. Вы его не увидите.

Р а и с а  В а с и л ь е в н а (тихо). Ну вот… доигрались…

М у ш т а к о в. Как это — не увидим?

Л а р и с а. Вы поймите, я не могу, я не хочу жертвовать вашим покоем. Ваши слова, мама, они… они запали мне в душу.

М у ш т а к о в. Какие слова?.. Раиса, мы что-нибудь говорили о Юре? Мы его обидели?.. Наоборот, человека, которого любит моя дочь…

Л а р и с а. Любила, папа.

М у ш т а к о в. Это тебе кажется. Он достоин любви. Этого человека я хочу видеть не только с экрана телевизора, но каждый день у себя в доме, за обеденным столом, за рюмкой вина, наконец. Кстати, Раиса, почему бы тебе не накрыть на стол, не поставить приборы, не достать из шкафа графин и пять фужеров?

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Почему пять? Генка же не пьет?

М у ш т а к о в. При чем тут Генка? А Юра? Не-е-ет, ты мне это брось. Ларочка, позвони Юре и скажи, что твой отец хочет выпить с ним на «фатершафт»! Здорово сказал, а? Ха-ха!.. Нет, дети мои, с этим надо кончать! Любите? И будьте счастливы! Ну, иди звони.

Л а р и с а. Я не пойду… Я не буду ему звонить, папа.

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Ларочка, отец хочет, чтобы ты пригласила к нам Юру. Он так редко о чем-нибудь просит. Доставь ему удовольствие, поди позвони.

Л а р и с а. Боже мой, чего я только не сделаю… ради вас. (Выходит.)

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Что с ней, Савелий? Я ее не узнаю. Она стала какой-то безвольной истеричкой. С такой покорностью одно из двух — или в монастырь, или в старые девы.

М у ш т а к о в. Этого еще не хватало.

Входит  т е т я  С и м а  с чайником.

Т е т я  С и м а. В парадном уже кто-то подслушивает. Когда я, проходя, открыла дверь, несколько человек стояло на лестнице. Что им надо?

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Чего надо? Сенсации! Нас скоро будут показывать как дрессированных шимпанзе. Сима, у меня дрожат руки, я прошу тебя — накрой на стол, поставь вино и закуску. Сейчас придет Юра. Лариса говорит с ним по телефону.

М у ш т а к о в. Где Геннадий?

Т е т я  С и м а. Не спрашивай. Последние дни я его почти не вижу. Ребенок воспользовался настроением в доме, забросил виолончель и целыми днями ходит с оружием по городу.

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Этот ребенок — спаситель. Если б не он, не знаю, чем бы все это кончилось.

В дверях — Л а р и с а  и  Ю р и й. Их появление пока не замечено.

(Тете Симе.) Ну зачем ты кладешь эти ножи? Думаю, что в доме профессора даже на кухне не увидишь такой сервировки.

М у ш т а к о в. Только давайте без суетни. Разговаривать с ним буду я.

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Никоим образом. Мы с Симой знаем стиль этого дома и уж как-нибудь…

Ю р и й (тихо). Здравствуйте.

Р а и с а  В а с и л ь е в н а (вздрогнув). Юрочка! Уже? Мы только сейчас говорили о вас.

М у ш т а к о в. Только сейчас? А вчера, а позавчера, а все эти дни?

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Да-да… Только и разговору, что о вашем выступлении по телевизору. Знакомься, Сима, это наш Юрочка, а это тетя Сима — ваша поклонница. Первая, кто, увидев вас по телевизору, сказала: «Этот юноша напоминает мне молодого… Сальери…»

М у ш т а к о в. Какого Сальери? Сальвини…

Т е т я  С и м а. Не важно. Оба таланты. (Шепотом.) Как он похож на отца…

М у ш т а к о в. Ну, Юра, садитесь и рассказывайте, что слышно в сфере искусств. Говорят, что в Малом театре опять… играют Островского. Ну, скажите на милость, дался им этот Островский…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Вы не слушайте его, Юра. Он как начнет говорить о театре, так забывает все на свете. Первым делом нальем по бокалу вина… (разливает вино) и выпьем за ваши успехи… на сцене и в личной жизни.

М у ш т а к о в. Вот! И в личной жизни!.. Это верно. Сцена, она никуда не уйдет, а вот личная жизнь, тут нельзя медлить. В общем, я думаю, вы не возразите, если я выпью за вас и за Ларису.

Ю р и й. С большой радостью… Спасибо, Савелий Захарович.

Л а р и с а  подходит к Юрию, незаметно показывает на часы и тихо выходит из комнаты.

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. А теперь прошу закусить. Сима, дай винегрет, маслины…

Ю р и й. Спасибо, только… я ведь на несколько минут.

М у ш т а к о в. Что вы смотрите на часы? У вас что, поезд отходит?

Ю р и й. Да… то есть… у меня срочное дело… Лариса сказала мне, что вы хотите меня видеть?

М у ш т а к о в. Да, Юрочка, я хотел вас видеть! И не только сейчас, а всегда и везде. В буквальном и переносном смысле.

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Савелий, мы же условились…

М у ш т а к о в. Не мешай мне. Я не оратор, я — отец, и я хотел бы видеть вас, Юра, не только по телевизору, не только на подмостках, в гриме и костюме какого-нибудь семнадцатого века, а каждый день, в этом доме, за этим столом, рядом с моей дочерью. Я знаю, что она любит вас и, если верить моей дочери, — а ей не верить нельзя, она тоже комсомолка — вы любите ее…

Ю р и й. Да, Савелий Захарович, это так.

М у ш т а к о в. Так в чем же дело, как говорит Отелло? Мы с Раисой Васильевной голосуем «за», опускаем бюллетени и, счастливые, выходим из избирательного участка.

Ю р и й. Спасибо, Савелий Захарович… (жмет руку) и вам, Раиса Васильевна… (целует руку) и вам, тетя Сима (целует руку). У вас я всегда чувствовал себя как дома…

Т е т я  С и м а. Ну что вы, разве можно сравнить?

Ю р и й. Я очень люблю Ларису.

М у ш т а к о в. Кстати, куда она спряталась?

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Не тронь ее. Девочка устала.

Ю р и й. И я… я был бы абсолютно счастлив сегодня, если б… не одно обстоятельство, которое…

Р а и с а  В а с и л ь е в н а. Какое обстоятельство?

Ю р и й. Дело в том, что мой отец…

М у ш т а к о в. Ну-ну… Он что, против?

Ю р и й. Нет. Я говорил с ним. Он не возражает против моей женитьбы, но… он человек пожилой, у него своя жизненная концепция…

Т е т я  С и м а. Еще бы… Чтоб у такого человека и не было концепции… И что же?

Ю р и й. Он считает, что после женитьбы я… я должен быть совершенно самостоятельным. Ни на какую помощь с его стороны, даже самую малую, пока он жив, рассчитывать не могу… А у нас с Ларисой пока… ничего нет. И я не знаю, имею ли я право обречь ее…