С напряженными плечами Мэтти поспешила к двери хижины и сумела выдохнуть, лишь когда услышала свист и удар топора. Значит, Уильям не пошел за ней следом.

Она сняла ботинки, поставила их в прихожей и принялась свежевать и разделывать кроликов, чтобы после их приготовить. Кролики попались маленькие, работы было немного, но Мэтти знала: муж ждет, что она управится очень быстро.

Только не разозли его снова. Делай, что велено.

Но она снова отвлеклась, как с ней часто бывало; мысли начали блуждать, и Мэтти пришлось одернуть себя, чтобы Уильям не застал ее за витанием в облаках. Руки ловко разделывали кроликов, но мысли улетали туда, где им находиться было запрещено.

Вошел муж и окликнул ее с порога:

– Готово?

Мэтти знала, что он не хочет снимать заснеженные сапоги, чтобы потом опять их надевать. И не потому, что жене пришлось бы вытирать воду с пола, а потому, что ему было лень возиться со шнурками.

– Почти! – крикнула она в ответ.

– Не копайся там, – сказал Уильям и снова захлопнул дверь.

На самом деле Мэтти уже закончила, но хотела урвать лишнюю минутку, чтобы умыться и собраться с духом. Она снова думала о том сне – сне, в котором слышала песню (что-то про голубя или голубку; есть такие большие черные штуки, и из них льется музыка, которая хранится на таком серебристом диске, но… это же глупость какая-то. Одно слово – сон, как Уильям всегда и говорил).

Ее муж считал, что музыку слушают только грешники, и, с тех пор как стала с ним жить, она ни разу не слушала музыку.

Мэтти опустила руки в таз, наполненный холодной водой, оттерла кровь, пытаясь стереть и воспоминания о сне. Уильям словно чуял, когда она думала о сне, как будто тот оставлял после себя запах. А сегодня муж и так злится. Если она выйдет на улицу с затуманенными сном глазами, он рассердится еще сильнее.

Через несколько минут, запахнув пальто и надев варежки и ботинки, Мэтти вышла на улицу. Уильям держал в руках винтовку.

– Веди, – сказал он.

Мэтти проводила его на оленью тропу. Уильям не любил, когда жена ступала впереди, и она старалась не опережать его. На снегу остались ее следы. С тех пор как Мэтти вернулась домой, прошел лишь легкий снег.

Труп лисицы обступили вороны и клевали свежее мясо. Уильям отогнал их; они громко закаркали и улетели.

Мэтти встала за спиной мужа, чуть в стороне, чтобы видеть его лицо. Она терпеть не могла неожиданных перемен в его настроении. Сейчас Уильям вполне мог решить, что она зря притащила его сюда, зря рассказала про лису, и, наложившись на его прежнее настроение, это могло спровоцировать приступ ярости, и ей тогда не поздоровится.

Порой Мэтти недоумевала, зачем Уильям на ней женился, зачем выбрал ее, ведь он все время к ней цеплялся. Он мог бы выбрать другую, ту, которая обладала бы всеми нужными качествами, была бы менее любопытной и более послушной.

Мэтти пристально наблюдала за мужем, пока тот осматривал землю вокруг лисы. Он увидел отпечаток лапы, и глаза его расширились.

– Видела еще следы?

Она указала в кусты справа от тропы:

– Там.

Уильям подошел взглянуть поближе, и лишь тогда Мэтти заметила, что кусты сломаны, словно сквозь них пролез крупный зверь. На одном из деревьев виднелись глубокие и длинные царапины – следы когтей, словно зверь провел лапой по коре, проходя мимо. Уильям потрогал отметины; лицо его было задумчивым.

– Если это гризли, таких огромных я еще не видел, – сказал он. – Интересно, откуда он взялся. Такому гиганту нужно много дичи.

Тут Мэтти вспомнила, как редко в последнее время им попадалась добыча. Они с Уильямом списали это на ранние заморозки. Но, возможно, дело было в другом. Может, этот медведь, этот лесной монстр сожрал всех лосей и оленей, которых муж надеялся убить и развесить в сарае на зиму.

– Надеюсь, он уже ушел из наших краев, – сказал Уильям. – Судя по следам, он направился вниз. Завидую счастливчику, который его пристрелит и попадет в газеты, а уж какая шкура ему достанется. Такой ни у кого нет.

Мэтти подумала, что, даже если кто-то и застрелит медведя, она никогда не узнает имени этого смельчака. Ей разрешалось читать только Библию. В редких случаях, когда Уильям ездил в город и привозил газету, он запирал ее в сундуке. Мэтти было запрещено находиться в спальне, когда он открывал сундук, а ключ муж держал на кольце, которое всегда носил с собой. На этом же кольце висели ключи от хижины и сарая и еще два незнакомых. Мэтти не знала, что они открывают. Однажды она спросила об этом Уильяма, получила два синяка под глазами и больше никогда ключами не интересовалась.

– Но в таком большом звере много мяса, – задумчиво продолжал муж. – На этом мясе можно всю зиму провести.

«Если сможешь его убить и остаться в живых», – подумала Мэтти.

Уильям покосился на нее, и уже не впервые она заподозрила, что он слышит ее мысли.

– Сомневаешься, что мне по силам его убить? – спросил он, и в его глазах-льдинках блеснуло что-то, что можно было бы назвать искрами смеха, если бы это был не Уильям, а кто-то другой. – Что ж, в этот раз ты, возможно, права, Мэтти. С таким оружием на большого зверя не ходят.

Он указал на винтовку, с которой охотился на оленей.

– Но может, зверь ушел, как ты говорил, – осторожно заметила Мэтти. – Спустился к подножью горы.

Муж взглянул на нее и снова повернулся к отпечаткам когтей.

– Надеюсь, так оно и есть. Но если медведь еще здесь, не стоит тебе бродить по лесу одной. Не отходи от меня.

Он продрался сквозь сломанный кустарник, ожидая, что Мэтти пойдет следом. Та и пошла, аккуратно приподняв юбки, чтобы те не зацепились за сломанные ветки.

Уильям шагал вперед, не замедляясь, и Мэтти поспешила за ним.

– Вот, смотри. – Он указал на еще один след на снегу. – Не медведь, а какое-то чудище лесное. Оно что, ходит только на задних лапах?

Мэтти не ответила. Знала, что отвечать не надо.

Они долго шли по следу. И с каждым шагом Мэтти все сильнее волновалась. Ей нельзя было спускаться с горы, она ходила лишь вокруг хижины и туда, куда разрешал Уильям. И даже это он позволил ей не сразу; сначала ей вообще никуда нельзя было ходить без него, даже в туалет.

Лес везде выглядел одинаково, но Мэтти все же чувствовала, что очутилась в новом, запретном месте.

Через некоторое время она снова замечталась, как часто с ней бывало; ей послышалась мелодия песни из сна, но она не могла разобрать слова. Если бы она знала слова, то вспомнила бы весь сон целиком: одна его часть всегда оставалась в тумане и была недосягаемой.

Вдруг Уильям остановился; к счастью, Мэтти вовремя это заметила и очнулась от грез, прежде чем в него врезаться.

– И куда он делся? – спросил мужчина. – Здесь следы обрываются.

Они стояли на небольшой поляне, словно хороводом фей окруженной высокими соснами.

(Но откуда я знаю, как выглядит хоровод фей? Но нет же, знаю; это Хезер сказала, сидя на корточках в траве и показывая на грибы, – смотри, здесь феи водят хоровод, сказала она.)

Уильям ненадолго замер, оглядываясь по сторонам, но на поляне лежал чистый снег – и никаких больше следов.

– Не понимаю. Он улетел?

– Может, мы не туда пошли, – неуверенно произнесла Мэтти.

– На краю этой поляны есть след, и он ведет сюда, – сказал Уильям. – Я не дурак, Мэтти, в отличие от тебя.

– Да, – пробормотала она.

Сердце ее забилось быстрее; муж всегда поправлял ее, когда она ошибалась, иначе быть не могло.

Но в тот момент Уильяма гораздо больше интересовала загадка необычного медведя. Он продолжил осматривать местность, чтобы ничего не упустить.

Мэтти попятилась и ушла с поляны, наступая на свои следы. Дошла до последнего медвежьего отпечатка. Это был отпечаток задней лапы; как странно, что они не увидели ни одного следа от передней. Зверь явно вел себя не так, как все медведи, которых видела Мэтти.

Она осмотрела деревья, окружавшие поляну.