Ох, Ирра, если ты слышишь меня, надеюсь, что ты в восторге от моей затеи. Могу поспорить, на твоей памяти раньше никто ничего подобного не проворачивал. Ведь для того, чтобы заполучить бесценный амулет графа Ле’Куинда, сначала мне потребуется украсть нечто совершенно необыкновенное – чужое право первой ночи…

Небо над Валессом уже полностью почернело, радостно оскалившись всем ночным обитателям города яркими белыми звёздами, а я всё продолжала перебегать с одной крыши на другую, ведомая азартом предстоящей охоты. То тут, то там вокруг меня зажигались фонари, которыми жители пытались хоть как-то осветить свои дома и выхватить из тьмы прилегающие к ним улочки, но я ни в чём подобном не нуждалась: давно привыкла ориентироваться среди тёмных переулков моего города, и сейчас ноги будто бы сами несли меня к цели.

До того, как покинуть столицу графства и отправиться в далёкое путешествие на запад, мне нужно было посетить ещё одно место. Наверное, единственное, в котором я бывала чаще, чем в тавернах, где встречалась с заказчиками, и ироничнее всего было то, что я даже не имела в виду свою скромную квартирку на чердаке одного из подобных заведений. Нет, уж где-где, а дома меня, кажется, было практически не застать.

Ровные ряды крыш закончились почти неожиданно, едва не сбросив меня на землю, словно норовистая лошадь, и всё же я успела вовремя притормозить, остановившись на краю своеобразного архитектурного обрыва высотой в несколько этажей, чтобы полюбоваться открывшимся передо мной видом: одной из главных площадей города, вписанной в его рельеф идеальным кругом ухоженного газона, очерченного ярко горевшими во тьме фонарями. В центре площади возвышалось величественное каменное здание: оно было вытянутым в длину и высоким даже само по себе, а за счёт шести заострённых башенок, стремившихся к самому небу, и вовсе производило ощущение чего-то неземного и будто бы недосягаемого простыми смертными. Фасад этого здания был богато украшен мельчайшими деталями и узорами, а в окнах даже в ночной темноте переливались яркие витражи, от которых исходило будто бы божественное свечение.

Впрочем, оно и немудрено. Ведь это замысловатое сооружение, которое как раз таки и было целью моего путешествия по городу, являлось храмом Шести.

Вдоволь налюбовавшись открывшимся видом, я аккуратно спустилась с крыши и последовала к входу по насыпной дорожке, заботливо освещённой рядом ажурных фонариков. Высокие тяжёлые двери были приветливо распахнуты, ведь, несмотря на поздний час, храм Шести был всегда открыт для своих посетителей. Хотя, конечно, вечерами здесь обычно бывало немноголюдно, если только не случался какой-нибудь священный праздник.

Сегодня, впрочем, всё было спокойно. Изнутри храма веяло тишиной и лёгкой прохладой, и я, чуть поёжившись, наконец вошла внутрь, оказавшись в огромном и почти пустом помещении, освещённом сотнями, если не тысячами свечей, чьё пламя причудливыми отблесками плясало на каменных плитах. Центр зала был совершенно пуст, не считая стоявших то тут, то там подсвечников, а у стен расположились грандиозные статуи из белого мрамора, неизменно забиравшие у вошедшего в храм все его внимание и величественно взиравшие на него с высоты своего нечеловеческого роста.

Наши боги. Светлая Троица.

У дальней стены, центральной для храма, на вычурном постаменте расположилась Амелия. Светлейшая из богов и богинь, покровительница любви, семьи и детей, во власти которой находилась сама жизнь. Тоненькая и хрупкая девушка, чьи волосы мягкими волнами ниспадали до самой талии, а простое платье скорее подчёркивало изящную фигуру, нежели скрывало наготу богини. За спиной Амелии было сложено одно крыло – символ ангелов, прекрасных существ и могучих воинов, находившихся у неё в услужении. Светлейшая тянулась куда-то к небу, простирая руку вверх, и на кончиках её пальцев сидела традиционная маленькая голубка.

Справа от меня, расставив руки в стороны и словно демонстрируя свою фигуру, разместилась Эльма – богиня трудолюбия, покровительница ремесла и торговли. Призывно улыбавшаяся девушка с заплетёнными в две косы волосами, доходившими ей чуть ли не до пят, и с головы до ног увитая разнообразными украшениями, словно это была её единственная одежда.

Наконец, слева, широко расставив ноги и положив мускулистые руки на боевой двусторонний топор, упёртый в землю, стоял угрюмый приземистый бородач Идсиг – бог храбрости и отваги, привечающий войну и грубую силу. Мужчина был одет в тяжёлый доспех, крепко держался за своё оружие и смотрел на каждого, кто подходил к его статуе, таким взглядом, будто бы пытался отыскать все слабые места до единого и немедленно сжечь их дотла.

Больше в этом помещении не было ничего. Ни единой статуи, кроме названных, ни алтаря, ни постамента. Лишь три светлых бога, не имевших для меня совершенно никакого значения, и тонна свечей, щедро заливавших полы растопленным воском.

Впрочем, мой путь ведь этим залом вовсе не оканчивался. По обе стороны от входной двери располагались винтовые лестницы, которые вели… вниз. В такое же по размеру помещение, расположенное под главным залом храма. И точно так же здесь стояли три статуи, сделанные из чёрного мрамора, на тех же самых местах, что и их братья и сёстры-близнецы наверху.

Тёмная троица. Боги, олицетворяющие мрачную сторону человечества.

Брат Амелии – Агриф. Темнейший из богов. Покровитель вражды и ненависти, раздоров и споров. Повелитель демонов, существ столь чудовищных, что, по слухам, от одного их вида можно было ослепнуть. Властелин смерти и загробного Нижнего мира. Словом, во всех отношениях пренеприятнейший тип. Но статуя его при этом вовсе не соответствовала такому кошмарному описанию: Агриф был изображён как высокий мужчина средних лет, спокойным и задумчивым взглядом пронизывавший пространство перед собой, и если кому-то из посетителей храма не везло оказаться на пути этого взора, то он немедленно ощущал, будто бы сам Темнейший проникал в самые потаённые уголки его души, не пропуская ни единого мрачного секрета. Нижняя же половина божественного тела словно растворялась во тьме загробного мира, искусно отражённой в камне скульптором, создавшим эту неожиданно прекрасную для столь мрачного бога статую.

Сестрой Эльмы являлась Энола, ненасытная богиня праздности. Молодая девушка с соблазнительной, быть может, даже несколько пышной фигурой и томным взглядом из-под густых ресниц. Богиня стояла к посетителям храма полубоком, будто бы собираясь увлечь их за собой, и в то же время словно невзначай демонстрировала прелести своей фигуры, ловко задрапированной изящным платьем, чем разительно отличалась от почти обнажённой сестры.

И, наконец, последним из Тёмной Троицы был Он. Ирра, брат Идсига. Таящийся в тенях. Бог плутовства, хитрости и коварства, покровитель воров и шпионов.

Замолкший…

Я подошла к постаменту и опустилась перед своим богом на колени. Он сидел на возвышении и всё же будто бы прямо передо мной на корточках, опустив руку на кинжал, лежавший в ножнах на поясе его костюма, полностью закрывавшего мужское тело слоем плотной ткани. Длинные волосы моего бога были убраны в высокий хвост, и лишь несколько передних прядей обрамляли его мраморное лицо. Глаза Таящегося лукаво искрились, и даже шрам, перечёркивавший левую бровь и переходивший ниже, на щеку, не портил этого озорного взгляда. Остальные черты молодого мужчины были скрыты непроницаемой маской, оставляя смотревшим на статую людям лишь предполагать о его истинной внешности.

Впрочем, даже то лицо, что изобразил скульптор, едва ли можно было назвать достоверным. В отличие от остальных из Шести, Ирра являлся своим последователям в совершенно разных образах: порой как остроухий карлик, порой как девушка, покрытая татуировками змей, а иной раз и в виде не по годам смышлёного ребёнка… Да и кто знает, сколько обличий могло в действительности быть у властелина лжи. Лишь одно о его внешности я знала наверняка: чаще всего Ирру видели именно таким, каким его изображала стоявшая передо мною статуя. И волосы его в этом облике были пепельно-белыми, а глаза – яркого янтарного цвета…