Я осторожно слезаю с кровати и встаю. Я уже не так качаюсь, как раньше, но ноги босые. По крайней мере, на мне все еще те же джинсы и футболка, которые я надела перед нашим с Каем спором.

Это моя вина? Мой звонок Валентине стал причиной? Может, они прослушивали телефоны, чтобы определить, где мы находимся. Это кажется довольно низкопробным, но я не могу придумать другой причины, по которой Кай так разозлился бы на меня за звонок и по которой бы нас похитили эти головорезы через такой короткий срок.

Голова раскалывается, и сейчас не время пытаться обосновать этот беспорядок. Не тогда, когда каждый шаг вызывает у меня желание податься вперед и проблеваться.

Я потираю виски и смотрю на дверь. Наверняка она заперта, но в такой ситуации никогда не помешает попробовать. Сделав глубокий вдох, я протягиваю руку и поворачиваю дверную ручку. Дверь легко открывается, поскольку, очевидно, кто-то оставил ее незапертой. Может, удача сегодня на моей стороне.

Я выхожу в темный коридор и проверяю оба конца. Ничего.

На стене нет ни одной карты по типу «ты здесь в подземном логове», поэтому я выбираю направление и бегу по длинному коридору.

Угол сворачивает влево, и я натыкаюсь на крупного охранника с шокером и пистолетом, пристегнутым к боку. Великолепно. Судьба может идти на хрен.

Он хватает меня за руку и тащит за собой.

— Как раз вовремя. Госпожа хочет перекинуться словом с тобой.

— Госпожа? Мы в каком-то притоне для извращенцев?

Он хмурится на меня, как на идиотку, и ускоряет шаг, так что я почти не поспеваю за ним. Все это время мои ноги леденеют на выкрашенном бетонном полу. Если они собираются похищать людей, они бы могли по крайней мере найти милого провожатого.

Когда мы останавливаемся у двери, я смотрю на его кобуру и очень осторожно отстегиваю ее сбоку. Когда он тут же не кричит, я облегченно вздыхаю. Если мне удастся достать его пистолет, будет здорово. Если нет, то, может, кто-то другой сможет выхватить его и спасти нас из этой адской дыры.

Он заталкивает меня в дверь первой, и я оглядываюсь по сторонам, тут же ища оружие. По крайней мере, пока я не вижу кровать, покрытую черным шелковым постельным бельем, где Кай привязан к четырем столбам. Его смуглая кожа выглядит бледной на фоне всего этого черного, и когда я подхожу ближе, я вижу, что он обнаженный. Обнаженный и абсолютно твердый.

Я мчусь к кровати и пытаюсь развязать узлы, но они тугие, и это бесполезно. Я не вижу никакого оружия, и у меня при себе ничего нет. Я поворачиваюсь к охраннику.

— Отпусти его. Что ты делаешь с ним?

Его губы кривятся от отвращения.

— Не я его трахаю. Он для госпожи.

Блядь, ага. Гнев подавляет мой страх, и я оглядываюсь, возвращаясь к кровати, чтобы посмотреть, смогу ли я его разбудить. Ничего. Даже легкой пощечины не достаточно, чтобы привести его в чувство.

— Какого черта здесь происходит?

Я явно что-то упускаю, и я боюсь, что если узнаю слишком поздно, то не смогу спасти нас. Охранник мне ничего не говорит. Комната выглядит скромно, но мебель здесь кажется дорогостоящей. Вроде вещей, которые покупал папа Валентины, чтобы произвести впечатление на приходящих в дом людей.

Я вновь поворачиваюсь к охраннику.

— Отпусти его. Пожалуйста. Я останусь, и ты сможешь взять меня.

Этим я зарабатываю еще один жалостливый взгляд.

— Как я уже сказал, он не для меня. Он для госпожи.

Звук моего имени не дает мне ударить охранника и, вероятно, быть разорванной на куски его большими мясистыми руками. Я мчусь обратно к кровати Кая и провожу большим пальцем по его щеке.

— Привет, ты жив. Я так рада.

— Ты красивая.

Я моргаю.

— Ну, спасибо, но не это важно на данный момент.

Он поднимает голову, чтобы посмотреть на меня, но она покачивается, как болванчик, пока он не сдается.

— Нет, ты красивая. Ты не понимаешь. Я люблю тебя.

Его слова поражают меня, не потому что он сказал, что любит меня, а потому что он сказал это сейчас, когда он под наркотиками и не уверен, что выживет. Это предсмертное признание, а не проявление его чувств. Я подпрыгиваю и прижимаюсь лбом к его лбу.

— Я тоже тебя люблю, болван. Теперь нам нужно придумать, как вытащить тебя отсюда.

— Поцелуй меня, — бормочет он.

Я легонько чмокаю его, а он фыркает на меня. Накачанный до потери рассудка, он все равно фыркает из-за того, что я не наградила его достаточно хорошим поцелуем.

— Посмотрим, поцелую ли я тебя позже, когда мы выберемся из этого бардака.

Мягкий голос за моей спиной произносит:

— О, я не думаю, что тебе нужно беспокоиться об этом.

Я поворачиваюсь, и лучше бы я этого не делала. Женщина в возрасте, может, около пятидесяти пяти лет, стоит там в черных туфлях на высоких каблуках и шелковом халате на ее очень худых формах.

— Эм… кто ты?

Она взмахивает рукой так же властно, как сестра Кая.

И меня осеняет.

— Ты, должно быть, председательская сука.

Обходя кровать с противоположной стороны, она бросает на меня грязный взгляд.

— Так он меня называет?

Я фыркаю.

— В том числе. Что мы здесь делаем?

Она переводит взгляд на Кая и его распростертое тело на кровати. Я хочу выколоть ей глаза за то, как она смотрит на него.

— Он здесь для меня. Ты здесь для, не знаю, чтобы я могла управлять им… — Она наклоняется к нему и трясет его за плечо. Когда он просыпается и наконец видит ее, он отшатывается, прижимая голову к своей другой руке. — Прекрати притворяться, что ты не согласен на это. Как и договаривались, твоя подруга в целости и сохранности. Настало время выполнить свою часть сделки.

— Нет, — шепчет он, и я узнаю панику в его взгляде. Он не соглашался и никогда бы не согласился. Даже если бы это означало уберечь меня. Если он согласится на таких условиях, я сама его убью, потому что лучше умереть, чем заставить его пережить подобное.

— Что здесь происходит? Я требую отпустить нас обоих. Мы оба под защитой Чикагского совета.

— Да, — издевается она. — Но никто не сказал тебе, что убежище становится ненадежным, когда открывается сезон. В настоящее время лидеры сами становятся мишенями. Им плевать на тебя и брата главы совета. Сейчас они борются за свои места и жизни.

Я должна проявить беспокойство и попытаться найти способ предупредить сестру Кая, но я не лгу, когда говорю этой женщине, что мне на нее плевать. Прямо сейчас меня заботит только Кай и то, как я оторву голову этой женщине.

Постойте. Ее слова доходят до меня, как и ее разговор с Каем.

— Что было сделано? — Я не уверена, обращаюсь я к ней или к Каю.

— Он обменял себя на твою жизнь, моя дорогая. Теперь, когда он под моим контролем, я планирую сделать так, чтобы ты не смогла встать у меня на пути, так что не слишком радуйся.

Я хочу дать ему еще одну пощечину, на этот раз посильнее.

— Какого черта?

Он вздрагивает, пытаясь вновь посмотреть на меня, но я поворачиваюсь к нему спиной, пока пытаюсь понять, как мы можем разрешить эту проблему. Когда я вновь поворачиваюсь, я смотрю на председательницу.

— Есть вероятность, что тебя интересуют женщины?

Она усмехается.

— Нет, ни за что на свете. — Она говорит так, будто я пристаю к ней для своей выгоды. Мерзость.

— Ну, тогда как нам разобраться во всем?

Она смотрит на Кая, когда отвечает.

— Учитывая, с какими проблемами я столкнулась, чтобы заполучить Кая, ничто не заставит меня отказаться от него.

Я никогда не думала, что встречу кого-то настолько же мерзкого, как Сэл и его семья. Еще одного человека, который покупает и продает людей для своих целей, не заботясь о том, что произойдет после того, как он возьмет желаемое.

Я хочу накричать на нее, на Кая, заставить их разорвать это глупое соглашение и образумиться. Но я могу сказать по пылкости в ее взгляде на него, что этого не произойдет. Она хочет его так же, как и я. И такую потребность не укротить, не образумить, не заставить игнорировать.