Опять поезд. Сколько уж на них тут я наездился! Такое впечатление складывается, что половину времени на колесах я и живу.

Вот те раз! Знакомые всё лица!

Полковник. Леонид Петрович. Ага, на фронт. Впрочем, куда же ещё…

Третье ранение получить счастливым образом.

Где-то ранней порой полковник уже опохмелился и опять за своё. Про всякую всячину рассказывать. В мрачных тонах.

Ладно, вчера он здорово пьян был и всякую чушь нёс. Сегодня же опять у него рассказы какие-то упаднические.

Что солдатики де воевать не сильно настроены.

С горечью, чуть ли не со слезой на глазу полковник про это говорит.

Понятное дело — война, она не всем нравится.

Что солдат только нагайкой можно выгнать из окопов и вообще заставить что-то делать.

Ну, тут уж он точно перегнул…

Что начальство старается спрятаться от огня.

Да, мне тоже показалось, что во Львове как-то офицеров многовато.

Что нормально одет только тыл армии, а на передовой солдаты замерзают.

В последнее, исходя из личного опыта японской войны, не верить трудно, а верить — страшно. Неужели ничего в данном отношении так до конца и не наладили? Сколько же разговоров про это было…

Скоро полковник угомонился и завалился спать. Понятное дело, организм-то не железный. Отдых ему требуется.

Ну, не с одним полковником я в вагоне. Человек нас тут тридцать, не меньше.

Народ — всякий. Есть даже беглецы-добровольцы из кадетов и гимназистов. Рвутся их сердца на передовые позиции, таких не надо нагайкой, как полковник говорит, из окопа выгонять.

Вагон… Да, какой вагон — теплушка… Отопление — железная печь на ножках. Освещения — никакого. Обслуживающий железнодорожный персонал — отсутствует. Всё самим приходится делать.

Гимназистам, двое их здесь, поручили печь топить. Они и стараются, благо — пока есть чем.

— Откуда родом? — поинтересовался я у гимназистов.

— Из Вятки.

О! Мир тесен…

Из Вятки. Приходилось мне там бывать. Даже в психиатрической лечебнице, что расположена на Московском тракте на выезде из города поработать. С бьярмами столкнуться. С Агапитом ещё. Ну, и с Федором.

Мои золотые зверьки тоже как будто наш разговор услышали — тепло от них пошло.

— Знаю такой город. Красивый.

Гимназисты синхронно головами кивнули. Красивый — этого у Вятки не отнять.

Вот и докатили мы до Равы-Русской. С черепашьей скоростью.

Судя по всему — тут бои упорные были. Разрушения кругом серьезные, не пара домиков без окон и крыш остались. Станция по сути выгорела почти дочиста.

Куда ни глянь — окопы, окопы, окопы…

Уже на подъезде к станции — кресты, кресты, кресты на братских кладбищах. Уже не отдельные могилки, как около Львова, а поля целые из захоронений.

Тут я с первыми пленными в эту войну и столкнулся. Сам в плену был, понимаю — мало в этом радости. Однако, пленные австрийские солдаты, главным образом — галичане, с улыбками на лицах. Весёлые такие, радостные.

Что говорят — многое понятно. Но, не всё. Пленные разговаривают на смеси украинских и польских слов, пересыпанных немного русскими.

Полковник, выспался он уже, спросил, как в плен они попали. Интересно ему, потом, наверное, опять про это кому-то будет рассказывать.

Один из пленных почти чисто по-русски ему и ответил.

— Сидим в окопах, а русские к нам, — тут рассказчик на короткое время прервался, как будто нужные слова подбирал. — Ну, мы ружья побросали, шапки поснимали и кланяемся — вот нас и взяли…

— Не хотите воевать? — поинтересовался полковник.

Галичанин на его как на идиота посмотрел. Головой завертел отрицательно.

— Нет, нет, — ещё и для убедительности словами свой жест подтвердил.

Я заметил, что наши солдаты к пленным относятся без злобы, даже табачком угощают. Словами с мужиками в австрийской военной форме перекидываются, разговаривают о чем-то.

Постоял, постоял наш поезд и дальше двинулся. Так же неторопливо.

Следующие восемьдесят вёрст мы тянулись почти сутки. Говорят, что дальше будет ещё хуже.

Впрочем — дальше, похоже на поезде ехать некуда.

Впереди, вдалеке, но ясно слышен гул орудийной стрельбы. Глухой. Часто сплошной…

Полковник говорит, что это где-то в направлении Кракова. Ну, ему виднее. Я тут плохо пока на местности ориентируюсь.

По прибытии в Ржешов оказалось, что штаба 8-й армии тут уже нет. Чуть ли не первый встреченный мною офицер мне эту военную тайну и раскрыл, что ушёл штаб в Кросно.

Мля…

Разболтал военный о штабе, а вдруг я шпион какой…

Как-то тут всё это просто узнать. Ну, про штаб целой армии.

Спросил я ещё того офицера, как в это самое Кросно попасть. Оказалось — только на лошадях.

Ну, надо что-то искать, что на конной тяге двигается в нужном мне направлении. Сама лошадка к тебе не подойдёт, мордой своей тебе в плечо не толкнётся.

Ржешов — городок не большой. Мне показалось — сейчас почти опустевший. Жители все как будто разбежались, цивильного населения на улицах не видать. Мостовая и тротуары страшно загажены. Такая грязь кругом, что трудно пройти. И — запашок… Неприятный.

По улице движутся обозы. Тот, который идёт в нужном мне направлении, нашелся буквально через пять минут.

Представился старшему. Попросил подвести. Взяли с собой без проблем.

Глава 13 Блажов

Говорят, что плохо ехать, это всё равно лучше, чем хорошо идти.

Вроде и правильно, но очень, оказывается, скучно. Лошадиная сила, она — очень уж медленная. Плюс — постоянные остановки.

Да, и шоссе… Одно название. Наверное, до войны оно тут было нормальное, а сейчас — горькие слёзки. Как бабушка у меня говорила — всё его расчушили.

Обозы по шоссе один за одним идут, колонны солдат тянутся.

Я не сильно брезглив, но…

На обочинах то и дело туши павших лошадей встречаются. Ладно, сейчас декабрь, а если бы лето? Ещё одна строчка в моём блокноте военно-санитарного инспектора появилась. Вот именно — военно-санитарного. Подчиняюсь я сейчас главному военно-санитарному инспектору русской армии, значит и инспекция у меня военно-санитарная.

Предыдущая запись была про бурки.

Ещё во Львове по дороге на вокзал купил я себе а магазине Московского экономического общества бурки. Из Санкт-Петербурга-то я франтовато в сапогах выехал, только дорогой до меня дошло, что утеплиться бы мне не помешало.

Купил бурки, на какой-то маленькой станции из нашей теплушки вышел, погулял по довольно влажной земле. Покурил, а потом в вагон вернулся и стать лёг. Бурки поставил под полку. Утром их на ноги натянул, пару шагов сделал, а тут и конфуз выявился с моей обувью. Ходить в них стало совершенно невозможно. Ближе к носкам часть подошвы ночью отпала и почти свернулась в трубочку…

Подошвы у бурок оказались картонные.

Ладно, в дороге это у меня произошло и сапоги в запасе были, а если у какого офицера, сделавшего подобную покупку в магазине Московского экономического общества, такое бы на переднем крае в окопах приключилось? Босиком бы он в атаку ходил? Кого-то из унтеров или солдат без обуви оставил, себе их сапоги забрал?

Вредительство же это сплошное…

Пороть розгами за такое надо.

Так вот, про брезгливость. Не в падших лошадях дело.

Обочины шоссе все страшно загажены. Или ещё австрийцами, или уже нашими солдатами. Кушать-то они все кушают, хоть и не в «Додоне», а значит и выделяют продукт вторичный. Из колонны на некоторое время отлучатся и своё дело делают. Порядок, это с точки зрения военно-санитарного инспектора? Вопрос совершенно лишний…

Заночевал я вместе с обозом в Блажове. До Кросно только треть пути мы протащились, впереди — ещё в два раза больше.

Тут-то и встреча у меня с коллегами произошла, зауряд-врачами. Вчерашними пятикурсниками медицинского факультета Московского университета. В количестве шести человек.