Ленка ссутулилась, и Мишка обнял ее, притиснул — печальный изгиб девичьих губ подернулся слабой улыбкой.

— Ленусик, — заворковал я, — сочини нам немного закуски! Коньяк у меня с собой. Выпьем за тебя, за нас, и за все хорошее!

— Ага! — вдохновилась хозяйка.

— А мы пока побалакаем…

— Балакайте, балакайте… Кыш отсюда! — Лена шутливо выпроводила «близняшек» из кухни, маша фартуком, будто мух гоняла.

— Мы испаряемся!

Мишка утащил меня на длинный балкон, с которого просматривалась чуть ли не вся улица, а зеленая роща напротив делилась запахами хвои и терпкой листвы.

— «Друзья» не тревожили? — прямо спросил я, косясь на окно кухни.

— Мальчиши-плохиши? — губы у моего визави выдавили ехидцу. — Да вроде нет… Хотя… Знаешь, есть одна девчонка в моей группе… Лизой зовут. Прямо липнет ко мне! А однажды… Я случайно подсмотрел, как ей мужик какой-то выговаривал, да с угрозой такой, знаешь… Лизка сжалась вся, смотрит на него, как мышь на кота, а тот свое цедит. Так в тот день она еще пуще ко мне цеплялась! Я, дурак, похвалил ее — опыт, и правда, прошел с блеском, ну и… Даже не похлопал Лизу по плечу, а так, ладонью коснулся. А она — хвать меня за пальцы! — и прямо в ложбинку между грудей…

— Ну, и как? — заинтересованно спросил я.

— Пятый размер, — вздохнул Миша. — И тугие такие…

— А мужик как выглядел? — сбил я эротический настрой.

— Роста среднего, да и возрасту… Где-то на шестой десяток тянет. Морда квадратная, брыластая… Брови густые, как у Брежнева, а волосы — соль с перцем. Глазки маленькие, синенькие, взгляд неприятный, а нос большой, широкий, как у мулата. Губы тонкие, а уши словно приклеенные — не оттопыриваются. И привычка странная: молчит — и челюстью быстро двигает влево-вправо…

— Особая примета… — молвил я задумчиво. — Ла-адно… Разберемся.

Мишка пристально глянул на меня.

— Ты хоть вот настолько, — он свел большой и указательный, — уверен в моем… хм… двойном возвращении?

— Сначала туда, к Инне, а потом сюда, к Лене? Уверен, — помолчав, я усмехнулся. — Главное — понять, откуда ты такой взялся… Из иного временного потока или из сопредельного пространства? Как бы там не критиковали Альберта нашего, Эйнштейна, но он-таки прав, увязывая пространство и время в континуум. И, знаешь, побарахтался я с этой хронодинамикой, и понял, что теоретически мы можем изучать исключительно время, но на практике, на опыте всё равно вылезают пространственно-временные структуры… — я облокотился на высокие перила, насмешливо косясь на дубля. — И не смотри зверем, сейчас всё растолкую. Помнишь, как у нас ничего не получалось с расчетами заброса? Хоть в будущее, хоть в прошлое — если дистанция больше десяти-пятнадцати минут, вся математика летела к черту!

— Ты не поверишь, — хмыкнул дубль, — она до сих пор туда улетает!

— А фиг! — заулыбался я с видом мелкого триумфатора. — У меня новая теория. Вводишь в уравнения сигма-член, новую темпоральную постоянную, и все тензоры тут же виляют хвостиками! Просчитал намедни чуть ли не половину забросов, и всё сошлось. Но! — задрал я палец. — Если эта моя теория верна, то во Вселенной не одно, а несколько совмещенных, взаимопроникающих пространств… Наше назовем альфа-пространством, сопредельное пусть будет бета… Ну, и так далее. Каппа… Эпсилон… Вопрос: из какого же ты выпал, на свою голову?

— Поздравляю, — кисло улыбнулся Мишка. — Мало нам было физики времени, теперь еще и физикой пространства занимайся!

— Балбес, — хмыкнул я. — Вы там, у себя, эмиттер выставили хоть?

— Так точно! — отрапортовал «балбес». — На порядок мощнее твоего, кстати. На неделе начну испытания…

— Начну я! — последовал жесткий ответ. — А ты, как дважды папаша, едешь в Москву по моему паспорту… и вот по этому направлению. Подрихтуешь внешность, получишь новые документы…

— Ты чего о себе возомнил… — глухо, со сдержанной злостью затянул Мишка, и мой палец вонзился ему в живот.

— Ты так не можешь, ты в спортзал ПГУ не ходил, — хладнокровно сказал я.

— Отобьюсь, ч-чучело… — засипел дубль.

Я мягко притянул его за грудки, и пропел в лицо:

— У тебя на шее маленькая девочка, а осенью заблажит еще одна! Или один, не важно. Я же свободен, и плачу, пока что. налог на малосемейных. Дошло?

— Я тебе еще устрою, чучело заботливое, — грозился Мишка по инерции, отряхиваясь, и мстительно, натужно пошутил: — Не, лучше Ленке пожалуюсь. Прибьет с особой жестокостью и цинизмом!

— Аллес капут! — я примирительно улыбнулся. — Пошли, выпьем! Посидим на дорожку… Пошли, пошли! А то мне завтра на работу, и рано вставать. Ты же не хочешь, чтобы я на Лизу перегаром дышал?

Тот же день, позже

Аравийское море, борт ТАВКР «Минск»

Не верилось даже, что обычная вода способна отливать настолько глубокой, яркой, пронзительной лазурью. Как будто кто подкрасил море синькой. А небо словно выгорело на солнце — блеклое и мутное, зависло между космосом и океаном.

Гирин выбрался на корму, мимоходом пошлепав ладонью по сложенному крылу «Як-39», теплому и гладкому. Чуток шустрее «тридцать восьмого», а все равно, не хватает тяги. Зато — истребитель! «Си Харриеру» наваляет запросто.

Мичман прищурился. Где-то там, на востоке, тянулся бананово-лимонный индийский берег. Его застила колонна кораблей — эти тоже отдавали знойной экзотикой.

Посередке ковылял дедушка Западного флота — легкий авианосец «Викрант». Его охраняли два фрегата — «Хукри» с «Годавари» — и эсминец «Раджпут».

Да и советская эскадра не впечатляла числом. В кильватер «Минску» шел систер-шип, ТАВКР «Киев», колуном разваливая волны, а за ним подтягивался крейсер-вертолетоносец «Ленинград». Зато охранение какое! ТАКР «Киров», эсминец «Современный», ракетный крейсер «Севастополь»! Новенькие, мощные, могучие!

Индия собралась бодаться с Пакистаном, и американцы тут как тут — подкрались со своей АУГ. Хотят «нейтрализовать» индийский флот.

«А мы нейтрализуем американский!», — воскликнул Якушев на политинформации.

Гирин улыбнулся: «Помяни черта…»

— Здравия желаю, товарищ капитан третьего ранга! — он лихо отдал честь.

— И тебе не хворать, мичман! — ухмыльнулся замполит. — Любуешься?

— Ага… М-м… Так точно!

— Да-а… — затянул каптри. — Заварушка выйдет веселенькая…

— Мы — за индийцев, амеры — за паков…

— За паков? — вздернул бровь Якушев. — А-а… Пакистанцев… Эх, мичман, думается мне, всё куда серьезней. Паков подкармливает — и подзуживает Китай… Чуйка мне нашептывает: Дели хочет потягаться не с Исламабадом, а с Пекином!

— Ого! — нахмурился Гирин. — Нет, ну индийцев тоже можно понять. Китаезы отжали у них Аксай-Чин и Аруначал! И каково им теперь? Стерпеть и утереться?

— Между нами, мичман, — каптри на всякий случай оглянулся. — Что-то мне подсказывает, Индия на старой границе не задержится, ей весь Тибет подавай!

— Ну, ничего себе… — пробормотал Иван. — Ну-у… Ладно. Допустим, в час «Хэ» индийские самолеты наносят Бэ-Шэ-У… э-э… бомбово-штурмовой удар по китайским радарам, складам боеприпасов и горючки… по аэродромам и мостам в Тибете. Допустим! — надавил он. — А тамошние партизаны, вместе с индийским спецназом… Да и с вьетнамским, с бирманским! Короче, всем гамузом, то есть интернационалом, захватывают дороги и перевалы, отрезая Тибет от континентального Китая!

— А из Индии перебрасываются подкрепления — они блокируют китайские гарнизоны, добивая или беря в плен, — азартно подхватил Якушев. — ВВС с баз Кашмира, Уттаркханда, Сиккима и Аруначал-Прадеша прикрывают операцию с воздуха. Москва погрозит пальчиком, чтобы Пекин не баловался ракетами «Дунфэн-2» со спецзарядами, и — па-пам! — Далай-лама возвращается в Лхасу… А здорово мы придумали! — рассмеялся он, и посерьезнел, качнув головой: — Или напророчили?

Заревели двигуны «Яков». Взлетев с короткого разбега, пара звеньев завиражила в выцветшем небе. Будто эхо, докатился воющий гул с палубы «Викранта» — один за другим в воздух поднимались истребители «Си Хок».