— Что?! — обомлев от грязного оскорбления из уст матери, я остановилась, врастая ногами в пол.

Хотя секунду спустя мне показалось, будто почва из-под ног куда-то ускользает. Мои губы подрагивали от злости, растерянности и шока.

Я хорошо расслышала, как она назвала меня потаскухой. Никогда в жизни я не позволяла себе ничего такого, за что меня можно было бы назвать потаскухой, и от обиды захотелось взреветь белугой. Слезы застыли в глазах, а ком в горле заблокировал доступ словам, которые были благополучно проглочены. Я не смогла себя защитить, потому что в глубине души сама чувствовала себя потаскухой.

Не дав мне и мгновения, чтобы переварить услышанное, мать размашисто ударила меня по лицу. Отпрянув назад от огорошивающей неожиданности, я зажмурилась, прикасаясь ладонью к зудящей щеке.

— На младшего брата позарилась? — с неприкрытой иронией в голосе протянула родительница. — Надежда тебе все космы твои выдернет!

— Мам, я ничего тебе не скажу, — вытянув свободную ладонь в жесте, требующем прекратить, четко произнесла я. Другая рука все так же покоилась на пульсирующей от боли, колкого унижения и злости, щеке. — Но после Праги, ноги моей не будет в этом доме, — произнесла с презрением в голосе. — Я соберу свои вещи и перееду.

— К нему?! — вскрикнула она и потянула меня за предплечье. — Даже не смей!

Я брезгливо откинула ее ладонь в сторону, сдерживая свой гнев в узде, потому что мое привычное донельзя терпение трещало по швам.

— Дура! Идиотка! — посыпались оскорбления словно песок из мешка с огромной дырой.

Я даже не могла представить в здравом уме, что моя мама способна на подобное поведение. Театрально всхлипнув в свойственной ей манере, чтобы надавить на жалость, она отвернулась к окну. Но больше ее выходки не окажут на меня влияния. Мама схватилась за сердце, нарочито громко вздыхая. Я с трудом прибила себя к полу, чтобы не побежать по привычке за тонометром.

— Хватит, мама, — процедила сквозь зубы. Прикрыла глаза от щемящего душу, разочарования. — Не ломай комедию при мне больше, — и я опрометью покинула кухню.

— Леся! Лесенка! — закричала она мне в след. — Пожалуйста, пойми меня, доченька! Я же добра тебе желаю, — взревела она пискляво. — Не пара он тебе.

Самое ужасное в этой ситуации — мама права и он действительно мне не пара. Руслан — мне не пара. Наклонившись за подушкой, криво ютившейся на постели, я стала взбивать вещь в руках, чтобы успокоить нервы. Комок непрошенных слез подступил к горлу, но я не заплакала.

— На хрен ты ему не сдалась, — протянула она с презрением, бесцеремонно вламываясь в мою комнату.

От неожиданности я раскрыла рот, но слова остановились на губах как засохшая, глиняная масса.

— Мама, выйди из моей комнаты! — закричала, указывая пальцем на дверь. — Не лезь больше в мою жизнь.

Но она не унималась.

— Он тебя поматросит и бросит, — выплюнула она мне в лицо, глядя на меня брезгливо, как на насекомое, которое нужно раздавить. — Поиграется с тобой, но женится на какой-нибудь богачке помоложе. Точно уж не на тебе, — ее слова набатом прошлись по позвоночнику, пакостно отстукивая в висках.

И я даже была не в состоянии прекратить ее нравоучения, стоя как парализованная у стены. У Руслана есть Вероника, будущая невеста, и их совместная жизнь расписана до мелочей.

Мне в ней нет места.

Вспышка страсти, влечение — это единственное, что может быть между нами и это нужно прекратить. У нас с ним нет будущего. Осознание правоты родительницы сдавливало виски тугими силками.

— Что у тебя есть, а?! Ни гроша за душой!

— Ты себя слышишь? — пискнула от обиды. Мои губы затряслись от скопленных внутри меня, слез. — Я же твоя дочь…

— Вот именно! — жалобно протянула мама. — Ты — моя дочь! Кто тебе еще правду скажет, если не я?! У тебя же кроме твоей смазливой внешности ничего нет! — и минуя расстояние, она болезненно ткнула двумя пальцами в мой висок, будто пыталась до меня достучаться.

Я отпрянула от нее, как от злейшего врага, от которого нужно держаться подальше. Растерла кожу у виска, куда вонзились ее ногти и сглотнула. Раньше, когда мне бывало плохо, я ездила в Питер, к папе, чтобы почувствовать, что у меня есть поддержка.

— Лет пять-десять еще своей жопой покрутишь и все, — из вязких мыслей меня вырвал очередной шквал ругательств родительницы. — Помяни мое слово: будешь дальше так себя вести — останешься у разбитого корыта. Одна, без мужа и детей. Ни ребенка, ни котенка! — она загнула пальцы, будто вела счет.

— Мам, уходи… — и я опустила голову, подавляя в себе желание закатить скандал или разреветься.

— Кому ты еще нужна будешь, если не Серёже?! — приговаривала она, дергая меня за плечи, словно отрезвляя. Я грубо отбросила ее руки в сторону, делая шаг назад. — Такой шикарный парень, как королеву тебя на руках будет носить. Тебе так повезло, что он выбрал из всех именно тебя! Он берет тебя без приданного, — произнесла она воодушевленно, отчего меня замутило.

Я не вещь.

— Тебе на него молиться надо… — поучала она.

— И ноги ему целовать, да?! — хмыкнула я с сарказмом.

Мне хотелось рассмеяться ей прямо в лицо. И если бы не воспитание, данное отцом, я бы вытолкнула ее к черту из своей комнаты и не постеснялась бы применить силу.

— Не тебе меня учить, — отрезала я злобно, взирая на нее свысока.

— Глупая! — прыснула мама с жалостью в голосе. Женщина цокнула языком, качая головой. — Не повторяй моих ошибок.

— Мам, — я остановила ее лепет жестом уже в сотый раз.

Обсуждать с ней мою «никчемность», бедность и личную жизнь больше не имело смысла. Мне стало предельно ясно — мы вдвоем больше не сможем делить одну крышу над головой.

— Повторюсь — после Праги, ноги моей не будет в этом доме.

И когда дверь с грохотом захлопнулась, я рухнула на подушки, утыкаясь лицом в постель. Слез, почему-то, совсем не было. Только жалость к самой себе, чувство тягучего унижения, разливающегося по телу и глубокая обида. И внезапно возникший червячок сомнения, грызущий в моем мозгу адекватные мысли. Мои щеки горели, а губы дрожали от боли. Подобные отношения разрушительны для нас с Русланом.

«Лесь, почему ты не отвечаешь?» — мой телефон, отброшенный куда-то в угол кровати, неожиданно завибрировал.

«Ответь или я приеду»;

«Буду у тебя через полчаса».

Поджав под себя ноги, схватила телефон и дрожащими руками набрала текст. Я не хотела терять своего друга и именно мне предстояло поставить точку в этой истории.

«Рус, моей маме не здоровится»;

«Поговорим утром. Не приезжай», — добавила я и выключила телефон.

***

В вестибюле аэропорта Шереметьево я нервно теребила в руках мобильный. Приехала раньше остальных, уже успев пройти регистрацию на рейс. Спала я очень плохо, и круги под глазами не удалось скрыть даже плотным тональным кремом, отчего мое, без того понурое настроение, упало ниже плинтуса.

Руслан мне больше не звонил. Сообщений от парня так же не поступало и перед сном, проверив мессенджеры я все же убедилась в том, что слова моей матери — самая настоящая, циничная правда. Становиться развлечением молодого парня перед свадьбой не имело ни малейшего желания и глубоко выдохнув, я убрала телефон в карман. Грош цена отношениям, которые можно было прекратить одним, незатейливым сообщением с отказом.

Колючая обида призвала нервозность, из-за которой у меня все валилось из рук, вплоть до косметички с тем самым, вдребезги разбившимся, тональным кремом. Нужно было успокоиться.

Приезду Тани я была несказанно рада: взяв по стаканчику с двойным эспрессо, мы разместились в кофейне аэропорта. Оставались считанные минуты до вылета.

— Рейс задерживается, — судорожно втянув воздух в рот, протянула я, нервно поглядывая на часы.

Хотелось покинуть Москву как можно скорее. Таня постоянно озиралась по сторонам, словно ожидала кого-то.

— Слава богу, что рейс задерживается, — протянула она с тревогой в голосе. Коллега нахмурилась, бубня себе что-то под нос и вздыхая.