Уинстон с удивлением отметил, что, несмотря на то, что Норвегия как бы северная страна, февральский климат в ней почти как в Англии. Так же мокро, ветрено и промозгло, но снега нет, и лужи не замерзают.

Машина заехала на огороженный заборчиком двор фермы. Деревянный дом с поросшей травой крышей, несколько деревянных хозяйственных построек в том же стиле и более современный гараж. На шум из сарая вышел человек в свитере, чем-то похожий на Гуннара. Может быть, брат, а может быть, они тут все на одно лицо.

— Rekkefolge, — сказал Гуннар.

— Густав, — представился второй.

— Шон, — за всех снова представился Шон.

Густав зашел в дом и что-то там сказал. Судя по всему, русские за то время, пока жили здесь, прониклись местным духом. Во всяком случае, Уинстон не услышал ни ответа, ни разговоров на русском.

Навстречу англичанам вышли тоже четверо. Из них двое — явные бандитские морды. Стриженые под машинку и небритые, как Шон и Уинстон, но по походке, по осанке, по положению головы никак не похожие ни на интеллигентов, ни на военных. Другие двое вроде бы интеллигенты. Все одеты в русскую национальную одежду watt-nick.

Старший — круглолицый и широкий в кости, но без выпирающего живота, выглядит лет на сорок пять. Второй по статусу, а это сразу видно, — лет тридцати пяти, лицо умное и руки с длинными тонкими пальцами, как у пианиста. Вроде бы, высшее образование на лице написано, но лицо несимметричное, левая половина выглядит старше, чем правая. И руки, если взглянуть внимательно, как у человека, который чаще работает топором, чем пером. Третий — совсем неопределенного возраста, ходит согнувшись, как обезьяна. Четвертый явно отличается от первых троих. Те чувствуют себя уверенно, а он боится. Внешне больше похож на Дока Джонсона, чем на своих спутников, только постарше лет на десять и потолще килограммов на двадцать. Лицо и руки горожанина, редко выходящего на улицу. Недавно его, наверное, до дворника понизили, еще похудеть не успел. Или это он уже сколько-то похудел?

Оба норвежца остались стоять в стороне, как будто переговоры и обмен не их дело.

— Доктор Джонсон? — спросил старший из русских со страшным акцентом. Даже не с акцентом, а по-русски.

— Yes, — ответил Док.

— Бумаги? — сказал русский.

— Documents, — перевел Уинстон.

Шон и Мартин вытащили рюкзак Дока, развязали и поставили у машины. Джонсон достал толстую папку-скоросшиватель и подал русскому.

Русский передал папку своему товарищу слева, тому что помоложе и поинтеллигентней. Тот бегло пролистал.

— Формулы медицинские. Лепила.

— Do you speak English? — спросил Джонсон. Он ощутимо боялся этих людей.

— Чо он сказал? — спросил русский.

— Спросил, базарим ли мы по-ихнему, — ответил тот, который взял папку.

— А мы чо?

— Базарим немного, — русский с папкой повернулся к Джонсону, — Йес. Кам ту ас.

Шон вытянул руку, преграждая путь Доку.

— Professor Smirnoff? — сказал Шон, подражая русскому.

— Я, — сказал четвертый из русских.

— Documents?

Третий из русских сбегал в дом, вынес два чемодана, положил перед Шоном и открыл. Он делал все подчеркнуто услужливо. Как стоящий на несколько ступенек ниже первых двоих.

Шон посмотрел на Уинстона. Уинстон присел у чемоданов, потрогал сверкающие стержни и винты, достал папки на завязках с машинописными листами. «Аппарат Илизарова. Комплектность поставки», «Аппарат Илизарова. Руководство по эксплуатации». Пролистал. Кроме русского текста, далее шли иллюстрации с руками и ногами, заключенными в клетку из вот этих стержней потолще и с резьбой и проткнутыми вот этими стержнями потоньше.

— Okey, — сказал Уинстон, соблюдая сложившийся минималистический стиль.

— По кайфу, — перевел русский переводчик. Уинстон по произношению понимал, что речь русская, но слова «лепила» и «по кайфу» ему ничего не говорили. Скорее всего, русские теневики специально говорили на своем жаргоне, который ни во флотском радиоперехвате не встретишь, ни на официальном радио.

Шон хлопнул по плечу Джонсона, и тот пошел к русским. Навстречу ему двинулся Смирнов. Уинстон закрыл чемоданы.

— Ни с места! — раздался голос откуда-то, — Don`t move!

С разных сторон вокруг точки переговоров откуда-то появились вооруженные солдаты. Из-за деревьев, из-за построек, из кустов.

Один офицер и шесть солдат, вооруженных легко узнаваемыми автоматами Калашникова с примкнутыми штыками. Все семеро выглядели не вполне европейцами. Евразия как она есть. Странно, что они все одеты в шинели, как обычная пехота, и вооружены старыми автоматами с деревянными прикладами. Разве брать шпионов не должен какой-то спецназ в камуфляже?

Русские подошли поближе.

— Руки в верх! Бросай оружие! — скомандовал офицер на не очень чистом русском, — Hands up! Weapon down! — повторил он на ужасном английском.

Солдаты положили всех на землю, всех по очереди обыскали, распихали по карманам конфискованные пистолеты, патроны и ножи. Офицер на двух языках приказал встать и идти.

— Я гражданин Евросоюза! — возмутился профессор Смирнов, — Меня похитили!

— Sha-gai–sha-gai, — офицер толкнул профессора сзади в плечо, — Shi-pi-on.

Уинстон с трудом понял, что говорит этот азиат.

— Кому шпион, а кому и Александр Семенович! — ответил Смирнов.

— Арекусанда…

— Япошки! — крикнул профессор и бросился на офицера.

Сию секунду на солдат набросились русские, а секундой позже и Шон с Мартином, и даже профессор Джонсон. Норвежцы же бросились бежать. Уинстон замешкался. Восемь теневиков против семи откуда-то взявшихся японцев. Семь пар бойцов и тупо стоящий англичанин.

Впрочем, еще миг, и стало понятно, кому надо помочь. Профессор Смирнов превосходил офицера в массе раза в полтора, но тот, похоже, умел ронять оппонентов из положения «держа друг друга за руки». Японец удивительно ловко плюхнул Смирнова на бок и выхватил из-за отворота шинели слегка изогнутый клинок длиной в локоть.

Уинстон налетел на японца в процессе доставания клинка. Не надо думать, надо бить. Японец левой рукой прикрылся от первого прямого в лицо, но пропустил второй. Под кулаком англичанина скромный японский нос хрустнул, сплющился и брызнул кровью.

Тут же Уинстон перехватил кисть офицера, чтобы заблокировать клинок. Японец легко вывернулся, полоснув противника по груди. Бритвенно-острое лезвие легко прошло через бушлат, свитер и рубашку. Боли не было, просто вдруг под курткой стало мокро.

Уинстон сделал шаг назад. Японец шагнул за ним, опустив свою карманную саблю для укола в сердце.

Упавший Смирнов рванулся сразу с земли, толкнул офицера плечом в бедро и сбил его с ног. Тут же попытался схватить врага за лодыжки. Уинстон подскочил чтобы попинать упавшего, но японец отмахался от него кинжалом, не дав даже приблизиться.

Зато на русского профессора офицер даже не махнул, и Смирнов не упустил момента ударить его кулаком между ног. Японец вскрикнул от боли, а профессор, развивая успех, что есть силы схватил его за штаны пониже ширинки и что-то там хорошо ущемил.

Краем глаза Уинстон увидел летящий в голову приклад АК. Попытался увернуться, но запнулся и упал, больно ударившись копчиком.

— Бах-бах-бах! — прогремело рядом, и застреленный японец свалился к ногам Уинстона.

Еще две короткие очереди добили еще двоих, которые вскинули оружие в сторону Шона.

Шон подошел к офицеру и воткнул штык ему в горло.

— Durak! — громко выругался один из русских, — Сейчас здесь менты будут и погранцы!

Уинстон перевел, догадавшись про милицию и пограничников.

Мартин сидел и массировал бедро. Легко отделался, азиаты очень ловко бьют ногами. Русские теневики втроем убили двоих солдат, но и сами понесли потери. «Шестерка» лежал с разорванным ударом штыка горлом, «переводчик» со следом от удара прикладом на скуле. «Куда он пойдет с таким лицом», — подумал Уинстон.

Старший русский уже неловко стягивал куртку, на которой расплывалось кровавое пятно вокруг разреза на рукаве.