Степанов поставил перед гостем кружку и налил в нее рассола из стоявшей тут же банки с огурцами.

— Пей. От похмелья помогает.

— Разве рассол пьют?

— Пьют.

Уинстон попытался вспомнить, чем похмеляются в Эйрстрип Ван, и никакого по-настоящему действенного средства не вспомнил. Теоретически, утром можно выпить еще алкоголя, но обычно он весь выпит еще вчера. Если бы от похмелья существовало лекарство, пролы бы не считали день после пьянки безнадежно убитым.

Степанов поднял свою кружку, демонстративно отсалютовал собеседнику и выпил. Уинстон повторил. Напиток был холодным, солоноватым, пряным и не похожим ни на что английское. Но каким-то образом помогал от всех симптомов сразу.

— Еще?

— Не полную.

— Что скажешь, товарищ шпион? — перешел к делу Степанов.

— Где расписаться? — ответил Уинстон.

Он пришел к выводу, что люди, которые ценят европейское классическое искусство, охоту, футбол, бокс, чай, девушек, английский фольклор про рыцарей и благородных разбойников, в целом носители примерно той же культуры, что и он. Хотя они и не англичане. Но они простые, понятные и приняли его лучше, чем многие в Англии. А между потомственным интеллигентом и людьми из прочих британских сословий все равно пропасть, невзирая на весь ангсоц.

— По какому вопросу расписаться? — уточнил Степанов.

— Вы мне какую-то работу хотели предложить. Кстати, какую?

— Агентом под прикрытием.

— Здесь?

— Нет, в Эйрстрип Ван. Вернешься и будешь жить как жил, иногда выполняя наши задачи. Потом выйдешь на пенсию, эвакуируем тебя в Европу. У нелегалов год за три идет.

На самом деле Степанов готовил Смиту существенно более сложную задачу с риском для жизни. И в Ленинграде, а не в Лондоне. Но если выложить все карты сразу, то англичанин мог бы и отказаться. Лучше двигать его в нужную сторону шаг за шагом.

— Давайте. А может у вас в России для меня какая-то работа найдется? Меня дома никто не ждет.

Степанов не удивился. Читать мысли и настоящие мотивации он не умел, но еще в военном училище прослушал курс по работе с перебежчиками. Примерно сто процентов эмигрантской интеллигенции считают, что бороться за великую родину удобнее на расстоянии, не отходя от кормушки, пополняемой внешними врагами кровавого режима.

— Мы с Петровичем как раз собирались в порядке боевого слаживания предложить тебе задачу в России. Прямо не выезжая из Ленинграда, — ответил Степанов.

— Слаживания с кем?

— Напарника подберем.

По секретным коридорам секретного учреждения шли невысокий в меру упитанный подполковник контрразведки, а за ним высокая девушка в форме курсанта-связиста пятого курса. Девушка, как младшая по званию, несла на плече тяжелый груз. Ящик любимого Степановым молдавского коньяка «Белый аист».

Встречные оглядывались и забывали, куда шли. И вахтер. И секретарша. И товарищ полковник. Даже конвоиры с арестантом. Кто-то оглядывался на девушку, кто-то на ящик. Подполковника никто не заметил.

Виктор Петрович, не стучась, широко распахнул дверь в кабинет Степанова.

— Любуйся, Николай! Нашел тебе красавицу. Личное дело перечитаешь или пусть заходит?

— Пусть заходит.

Аналитик отступил в сторону и впустил девушку в форме курсанта. Девушка, изящно согнувшись, поставила ящик у стола, выпрямилась и доложила.

— Курсант Ингрид Нильсен по вашему приказанию прибыла!

Степанов посмотрел на прибывшую снизу вверх. Потом встал и посмотрел снова снизу вверх. Сел обратно.

Постарался Виктор Петрович. Даже перестарался. Понятно, что в Стокгольме достаточно много высоких нордических блондинок. В военном училище все со спортивной фигурой. Все коротко стриженые. Но неужели нельзя было найти кого-нибудь, пусть в этом типаже, но понезаметнее? Одета в курсантскую форму, а выглядит как фотомодель. Из неуставного только серьги в форме молотков. И юбка.

— Товарищ курсант, почему юбка неуставной длины! Резинки чулок видно!

— Юбка и чулки уставной длины, товарищ майор! Вещевое довольствие получила на складе.

В этом мире в шестидесятых вместо сексуальной революции началась Четвертая мировая, поэтому про мини-юбки до сих пор никто и не слышал. Смелой считалась юбка, открывающая колени, а «маленькое черное платье», придуманное Коко Шанель еще до Второй Мировой, сохраняло верность исходной идее и выше колен не поднималось.

Чулки же в целях экономии промышленность выпускала достаточной длины, чтобы верхние резинки не выглядывали из-под юбок, которые ниже колена. Даже в Париже. Но у европеек хотя бы была возможность пойти в магазин и купить чулки. Или получить их на вещевом складе. Лондонские девушки, чтобы пойти на танцы по четвергам, до сих пор красили голые ноги лаком под цвет чулок и тушью рисовали шов сзади.

— Может, у Вас просто ноги неуставной длины? — серьезным тоном спросил Степанов.

— Ноги прошли медкомиссию и годны без ограничений!

— Подождите в коридоре.

— Есть!

Степанов вздохнул и повернулся к Виктору Петровичу.

— Это что?

— Что просил. Напарница. Радистка.

Степанов вздохнул еще раз.

— Ты где видел шпионов такого роста? Тем более, баб-шпионов? Это же амазонка какая-то.

— Амазонки у греков. У шведов валькирии. Спорим, их контрразведка тоже таких не видела.

— Теперь увидит.

— Вряд ли. Согласись, не похожа на шпионку.

— Шпион должен быть скромный и незаметный, как Смит.

— Да? С его произношением и манерами? У него на лбу написано «джентльмен».

— Ему можно, он местный. А эту «валькирию» ты как залегендируешь?

— Допустим, Смита мы не поймали. Он перешел от одних бандитов к другим, там встретил девушку, соблазнил ее и уговорил за компанию бежать с ним обратно.

— В Швеции. Не говоря по-шведски.

— В Ленинграде. По-русски он говорит, она тоже.

— У него акцент как у шпиона из комедий.

— Так он и есть не особо серьезный шпион. И у нее русский не родной. Если что, она и английский в училище изучала.

— Знает, на что подписывается?

— Да. Уже вызывалась добровольцем. Психологический профиль очень специфический, точно не предаст.

— Давай поговорим.

Аналитик пригласил девушку войти.

— Курсант Нильсен, — строго спросил Степанов, — Вы понимаете, что это не прогулка и не стажировка? Вы бросаете семью и друзей и едете во вражескую страну.

— Надолго?

— Может быть, на несколько лет. Может быть, до конца жизни.

— Аж на целый месяц?

— Может быть, и на месяц. Вас это не пугает?

— Хотите жить вечно? Пепел Копенгагена стучит в моем сердце. Друзья поймут.

— Смело.

— Вам нужны смелые.

В Третьей Мировой Океания нанесла удар по военным базам Евросоюза и стратегически важным городам. Удаленные объекты в глубине материка ПВО более-менее защитило, но Копенгаген со всей военно-морской инфраструктурой пришлось отстраивать заново, когда позволили дозиметристы.

— Вы едете разведчиком-радистом, а не диверсантом. Ваша задача — передавать секреты, которые узнает Ваш напарник.

— Понятно. Я хороший радист. Правда, спросите в училище.

— Do you speak English?

— Yes.

— Newspeak?

— Reading and understanding.

— Ваш напарник — перевербованный нами коренной англичанин.

— Вокруг меня их будут миллионы. Одним больше некритично.

— Ваша легенда. Будто бы мы его не поймали и не перевербовали, он встретил Вас, соблазнил и уговорил за компанию бежать с ним обратно.

— Не годится.

— Почему? Вы состоите в отношениях?

— Нет, не состою. Никто не поверит. Шпионы только в кино красавцы. В жизни шпион должен быть серый и незаметный, иначе его сразу поймают.

— Но обаятельный, чтобы втираться в доверие?

— Наверное, — девушка растерялась, — Вы их больше видели.

— Предложения? — спросил Степанов.