— Ещё раз появишься рядом с ней, сломаю руку. Без предупреждения.

Очнувшись от внезапного появления полковника, я затравленно оглянулась по сторонам, наши разборки явно привлекли внимание. Про вещи я даже не вспомнила, неровным шагом удаляясь к своему подъезду. Откуда полковник узнал этот адрес? Почему он здесь? Что ему надо?

Как только я вошла в квартиру и закрыла дверь, в неё постучали.

— Майя, открой. На два слова.

Сердце засбоило от страха.

— Я серьёзно.

Медленно повернула защёлку замка и отступила вглубь коридора. Дежавю. Этому властному голосу я не могла противостоять, реакция тела была на уровне инстинктов. Он перешагнул порог.

— Тебе нельзя здесь оставаться.

Внутренности словно окатило ледяной водой. Полковник не шутил.

— Стас вышел из больницы, он ищет тебя.

Покачнувшись, я опёрлась плечом на стену узкого коридора. Неужели это никогда не закончится? У меня отобрали всё, что можно. Осталось что? Жизнь? Полковник, не говоря ни слова, обошёл квартиру, собрал все вещи, деловито вытащил из кармана ветровки паспорт, проверил его и положил обратно.

— Поехали. Я поселю там, где не найдут.

Момент сопротивления был упущен. Через несколько минут я оказалась на переднем сиденье черного джипа. Полковник сам пристегнул меня ремнём безопасности и сел за руль. Из белого джипа в черный. Я снова меняла улей по приказу пчеловода. Ни один, так другой командовал мною. Куда делось моё право самой распоряжаться своей жизнью?

Тоска разъедала сердце. Мне как будто не осталось места в обычном мире. Удар за ударом выбивал у меня почву из-под ног, рушил мою волю, лишал мужества двигаться дальше. Колония не сломила меня, я выжила в нечеловеческих условиях. Тогда я возомнила, что многое смогу преодолеть, но разлука с сыном оказалась хуже ямы. Эта была бездна, в которую меня скинули без предупреждения.

Полковник привёз меня в новостройку на берегу реки. Из подземной парковки мы поднялись на восемнадцатый этаж и очутились в просторной аскетично обставленной квартире. У порога я разулась, забрала из рук Пасечника свой многострадальный пакет и встала, ожидая очередного приказа.

— Проходи. Располагайся в спальне. Там есть душевая и туалет. Я лягу на диване в гостиной. Хочешь поужинать?

Я словно зомби прошагала в предложенную комнату, села на край широкой кровати, достала небольшой кусок батона. Хлеб подсох, я стала его грызть, роняя слёзы и крошки на пол. Потрясла бутылкой с оставшимся молоком, которое превратилось в простоквашу, допила его. Просить о чём-то Пасечника, я не хотела от слова совсем. Легла на кровать, не раздеваясь, сверху покрывала, закрыла глаза.

Он зашёл как всегда очень тихо. Двери и те, наверное, были смазаны на три раза, чтобы не скрипели.

— Майя, что ты сегодня ела?

Я не откликнулась и не пошевелилась. Полковник подошёл к кровати, постоял рядом, глядя мне в лицо. Сквозь ресницы я разглядела его застывший силуэт. Ночной свет из окна очерчивал контуры высокого, широкоплечего мужчины. Нимба над головой не светилось.

— Ты не спишь, я вижу. Пойдём выпьем чаю?

Его присутствие меня тяготило, я не собиралась разыгрывать драму, действовать на нервы, злиться. Я не хотела ничего, просто остаться одна. В тишине.

В абсолютной тишине

Рабочие пчёлы живут примерно тридцать — тридцать пять дней. Молодые пчёлы возрастом примерно до недели кормят матку и её личинок, с недели до трёх — делают разные работы в гнезде, а медосбором занимаются с возраста в двадцать дней, под конец жизни в тридцать дней переключаются на сбор воды.

Мой жизненный цикл совпадал с жизнью пчелы, если сопоставить дни с годами. Жизнь приходила к завершению, была уже на излёте. Сколько я не трепыхалась, выслуживая любовь одного пчеловода, сколько не билась за жизнь в чужом улье, мечтая вернуться, добрую совестливую пчёлку безжалостный бортник выкинул из улья.

Пчёлка бы и сама улетела, смогла перезимовать и дожить до следующего лета. Но не получилось. Я оказалась слаба духом. Тело выдержало, душа нет. Прямоугольник окна манил чернотой за стеклом. Сегодня была тёмная безлунная ночь. Зачем я ела булку? Разве она могла спасти от одиночества и тоски?

Глупо, страшно стоять на подоконнике в открытом окне. Я знала, что бездна примет меня, стоит посмотреть вниз. Ещё немного и всё закончиться. Да, я трусила перед последним шагом, потому что осознавала, что собираюсь совершить.

Мне не хватило решимости, сильные руки обхватили меня сзади и сдёрнули с подоконника. Он подкрался бесшумно, как зверь и схватил добычу. Прижал к себе моё дрожащее тельце, уткнулся носом в волосы. Я чувствовала, как грохочет его сердце, как сбилось дыхание. Кажется, полковник по-настоящему испугался. Такой взрослый, суровый мужчина испугался за меня.

— Майя, не надо. Всё наладится. Я обещаю.

Он поднял меня на руки и уложил на кровать, лёг рядом, прижал к себе спиной и обнял за живот. Просто обнял. Ничего чувственного и ничего страшного в его объятии не было. Ужас понемногу спадал. Пасечник забирал его, окутав меня теплом своей руки. Жар мужского тела согрел, ледяное дыхание бездны отступило. Нашёлся тот, кто пожалел бедную, одинокую, несчастную пчёлку. Скорее пчёлка опять придумала сказочку, что кому-то нужна и поверила в неё.

Пригревшись, я успокоилась. Никому я не нужна. Ни о каком доверии к полковнику не могло быть и речи после всего, что случилось со мной в колонии.

Затаившись, я прислушивалась к мужскому дыханию. Ждала, когда оно станет тише и ровнее. Через какое-то время он уснул, рука, лежавшая на животе, скользнула вниз, я тихонько пошевелилась, Пасечник мгновенно очнулся, как сторожевая овчарка, встал с кровати, вышел из комнаты и вернулся назад. Склонился надо мной.

От страха я застыла. На моей руке мгновенно защёлкнулся наручник. Дёрнулась и увидела второй железный браслет на его руке.

— Извини. Меня просто рубит. Спи.

Слова мужчины, приковавшего меня к себе, словно впрыснули в кровь наркоз. Понимание, что до утра требуется спать, сняло с меня всю ответственность, и я уснула.

Утром кошмар продолжился. В туалет он отпустил без наручника, с кем-то разговаривая по телефону за неплотно прикрытой дверью. Пока я как попало принимала водные процедуры, он стоял за дверью, просунув ногу в створ двери, и ждал. Ночное безумство, посетившее меня, отступило, я корила себя на все лады за свой поступок, вспоминала сына, просила у него прощения.

На завтраке (кофе с бутербродами), я ждала от него хоть пары слов, но он душно молчал, отзеркаливая меня, я в ответ запустила молчаливое радиоактивное излучение. Без уговоров, холодно и спокойно, словно находился при исполнении служебный обязанностей, он опять пристегнул меня к себе, повёл к машине и куда-то повёз. Оказалось к психологу.

Вопросы психологини — высокой женщины с лошадиным лицом и сверхпышными формами, вызывали у меня единственное желание — отвести глаза от этой неимоверной красоты и уставиться в окно. Докторица не удосужилась получить от меня ни «да», ни «нет», ни какой-либо другой эмоции. Это была не месть, а реакция на своё полное бесправие и ощущение собаки на поводке. Животное ведь не спрашивают, как оно себя чувствует.

Приятная женщина после получаса душевного монолога развела руками и с фальшивой улыбкой обратилась к Пасечнику.

— Думаю, вам нужна консультация психиатра.

Полковник с непроницаемым лицом поблагодарил её, и мы поехали дальше. Он изволил, наконец-то, обратиться ко мне.

— Психолог не понравилась? Отзывы на сайте были хорошие.

Сам лечись

— Ладно, бывает.

Моя агрессия росла с каждой минутой. Наручник, за который меня водил Пасечник, будил дикую неконтролируемую ярость. Совет обратиться к психиатру означал, что я с большой вероятностью двигаюсь в сторону психушки. В моей голове лихорадочно закрутились варианты побега.

Когда мы вышли из машины около следующего медицинского центра, я встала, натянув до боли железный браслет, злобно посмотрев на своего тюремщика.