— Ну, привет… — злой голос Кирилла наждаком проехал по нервам. Сердце заколотилось в ускоренном режиме. Глаза резанул свет фонарика.

— Вставай живо!

Сауна до сих пор грелась, полки на ощупь были тёплые, когда я, цепляясь за них, села. Лёжа, я чувствовала себя слишком уязвимой. Свесила ноги, попыталась встать и рухнула на колени.

— Прекратить цирк! Поднимайся.

Голова закружилась, и я медленно съехала на пол боком, стукнувшись головой о деревянные половицы.

— Парни, давайте сюда!

Меня подняли под руки и потащили из бани, светя под ноги фонариком, топча пол грязными берцами. Неужели опять в карцер? Они выволокли меня на улицу, поставили на ноги. Здесь я немного пришла в себя, отдышалась.

— Угорела что ли?

В промежность ткнулась собачья морда.

— Блядь, смотри, что это! — чей-то голос резанул по ушам. Ненавижу маты.

Фонарик направили на меня, кто-то ещё раз матюгнулся.

— Сама идти можешь?

Я кивнула.

— Там чья-то плащ-палатка на вешалке, давай на ней дотащим, быстрей будет.

Меня через пару минут уложили на брезент, подхватили его с четырёх сторон и побежали. Кирилл свистнул овчарке, она, видимо, потрусила за нами.

Дождя не было, фигуры парней колыхались в молочном тумане. Это походило на фильм фэнтези, когда в ядовитом мареве движутся размытые силуэты. В каком-то бешеном темпе меня домчали до столовой и внесли внутрь. Странно, что столовая была ночью открыта. Вторая серия фильма — за столом сидел полковник с красными воспалёнными глазами. Парни, тяжело дыша, положили плащ-палатку на пол, подхватили меня под руки и поставили.

— Нашли в здании бани, пряталась в сауне.

После темноты и тумана глаза с трудом привыкали к свету. Я щурилась, закрывая лицо ладонью, из-под ресниц вглядывалась на мужчину.

— Что это?

Полковник смотрел куда-то ниже талии. Я опустила глаза, спортивные штаны по внутренней стороне бёдер были пропитаны кровью.

— Мы её пальцем не тронули, товарищ полковник. Лежала в сауне в таком виде, — отчитался Кирилл.

— Свободны!

От рыка полковника охранников точно ветром сдуло, только хлопнули двери. Миф о том, что мужчины боятся крови, подтвердился.

— У тебя… женские дни?

Надо же, как деликатно он обозначил проблему.

— Ты раскурочила решётку, разбила окно, самовольно покинула изолятор.

Боль ещё окончательно не стихла, но стало намного легче, я уже могла думать, не срываясь в истерику. Образ полковника в моих глазах вдруг окончательно обрёл чёткость, как и его силуэт. Двойственность, которая меня постоянно путала, исчезла. Все вопросы к нему снимались одним фактом. Он никогда не спасёт.

— Бортникова! Я с тобой разговариваю!

Сколько возмущения в голосе. Не нравится ему. Уже забыл, как ухмылялся, когда я первый раз пришла в кабинет, и что из этого вышло. Как улетел, предоставив своему заместителю полный карт-бланш на моё тело.

Из глаз брызнули слёзы. Жалость к себе всегда приводила меня в сопливое состояние. Слёзы душили от воспоминаний, когда я смотрела на его волевое, красивое лицо в образе благородного рыцаря. В кино бы такого точно взяли.

— Майя, почему ты молчишь? Твоё молчание дорого обходится тебе. Ты не сказал, что вместе со Стасом на тебя напал Егор. И вот что из этого вышло!

Так я ещё и виновата, что садист является его заместителем! Сволочи! Здесь все сволочи! Никогда не забуду ночь в яме по колено в воде, когда под утро потеряла сознание. Покачнувшись, чуть не осела на пол.

Полковник мигом поднялся, принёс стул и усадил меня, придерживая за плечи. Сам сел напротив, пытаясь что-то разглядеть в моих заплаканных глазах.

Подал стул! Какая предупредительность.

А вот когда случилась гроза и землетрясение, он опоздал, я бы погибла, дожидаясь помощи. И сегодня. Целый день я загибалась от боли, выла и билась в дверь. Где он был?

Прожигать взглядом полковника было бы глупо, да и взглядов таких у меня не осталось. У мужа мои претензии вызывали раздражение и неприязнь. Ему бесполезно было на что-то пенять. В итоге я всегда оставалось крайней, поэтому примерно знала, что скажет полковник. Сама виновата.

— На завтраке произошёл инцидент, женщины устроили погром, напали на инспектора и поваров. Сотрудники колонии были втянуты в конфликт, поэтому к тебе никто не явился. Виноват, закрутился, не проследил.

Я постаралась выровнять дыхание, оттёрла слёзы.

Никто не явился, потому что охранники ненавидят меня. А полковник хотел посмотреть, справлюсь я или нет. Вспомнились слова из детской песенки. Я бы даже пропела ему её. Да разве он поймёт? Всё происходит именно так, как происходит. Он работает в системе наказания и никого не спасёт.

Молчание мужчины длилось несколько долгих секунд.

— Ты заболела?

Вернулся добрый дядюшка. Что ж, сыграю роль племянницы, сделаю вид, что вполне разделяю с ним родственные чувства. Сама удивилась, насколько отстранённым стало моё лицо, хотя минуту назад передо мной промелькнули все ужасы колонии. Я кивнула.

— Лекарство какое-нибудь нужно?

Свобода

**

Несколько дней я приходила в себя, лёжа на продавленной кровати в общежитии. На кухне теперь хозяйничали три наши женщины, еда стала не просто съедобной, а вкусной. Романа сообщила о том, что после моего сольного выступления, женщины сговорились, и скопом набросились на поваров — папашу с сыном и дежурившего в это время охранника, потом взяли в заложники ещё двух человек. Женщины закрылись в столовой и пообещали её поджечь, если им не пойдут на уступки.

Переговоры продлились до ночи, начальник пообещал убрать папашу с сыном, а женщин не наказывать. К ночи все угомонились. Папашу и его прыщавого отпрыска отправили домой, правда, женщины их всё же поколотили.

После эпопеи с изолятором, начальник словно забыл о моём существовании. Жизнь в колонии вошла в относительно спокойное русло, я считала каждый день, остававшийся до освобождения. Иногда строчила ненавистные пододеяльники и простыни, но чаще тайно сбегала в лес. Далеко не уходила, просто бездумно бродила под дождём среди деревьев. Неожиданно за три дня до отъезда я была «приглашена» к начальству для беседы.

— Товарищ полковник, осуждённая Бортникова доставлена, — отрапортовал Дровосек, сопроводивший меня к начальнику.

— Свободен.

В кабинете полковника ничего не изменилось за то время, пока меня тут не было. От остро отточенных карандашей в подставке, я отвела взгляд и уставилась на носки кроссовок. Сердце уже разогналось в груди, предчувствуя очередную заподлянку. Что у меня может произойти здесь что-то хорошее, я не верила.

— Майя, на тебя подано пять раппортов инспектора Деревянко.

Мой настороженный вид подвиг полковника на объяснение.

— Десять дней тебя не было на рабочем месте. Я должен дать ход этим раппортам.

Рой мурашек прошёлся по спине. Деревянко, похоже Дровосек, которого я в запале оскорбила, плюнув ему под ноги. Грудь сдавило обручем, я часто задышала.

— Без истерик, Майя. Мне надоело к тебе Виктора вызывать. Побереги мои и свои нервы.

Ты мои поберёг…

— Есть два варианта. Или ты отправляешься в другую колонию мотать два года, или десять дней усердно отрабатываешь в своей комнате.

Ещё десять дней? Подняла глаза и уткнулась в непроницаемый стальной взгляд.

Сын идёт в первый класс

— Вернёшься седьмого сентября. Мне кажется нормально.

Ухватившись рукой за спинку стула, я посмотрела в окно, стараясь не разрыдаться. Полковник в очередной раз воткнул в сердце нож. Странно, что я до сих пор не привыкла к этому. Предательские слёзы потекли из глаз, я отдышалась, отпустила спинку стула, показала десять пальцев, не глядя на начальника.

Через три дня двадцать восьмого августа отбыл наш отряд. Я никому не сказала, что не улетаю с ними, полностью отстранилась от женщин, собирающихся на волю. Они в отличие от предыдущего отряда, выглядели бодрыми и счастливыми.