Русман, ставший Аике не отцом, а старшим товарищем, положил её накопления в банк под проценты, что сохраняло и увеличивало её скромный капитал. Именно он отправился в столицу подавать документы на поступление. Он же сопровождал её на вступительный экзамен. Всё это было проделано так, что даже всезнающие кумушки остались в неведении. Никто из окружающих не знал, что Аика уже стала студенткой Столичной Академии, когда она вместе со всеми, для отвода глаз, ехала в соседний Сахан. Ни у кого не возникло никаких сомнений. В провинциальной академии, в отличие от столичной, в число учащихся попадали автоматически, а отсеивались после первой сессии. Вот только в начале учебного года, Саханская Академия не досчиталась одной абитуриентки. План сработал.

В это время у Аики начиналась новая жизнь. Решив покончить с одиночеством, сопровождавшим её всю жизнь, она активно знакомилась и общалась со своими одногодками. Это оказалось не так уж и сложно. Она скрыла свой статус незаконнорожденной, но вскоре выяснила, что в крупных городах к этому факту люди относятся более терпимо. Завесив свое прошлое пледом туманных ответов на вопросы о нём, она убедила себя, что свободна. И на заинтересованные взгляды противоположного пола уже не отвечала бесстрастной холодностью. А на робкое предложение Лифара «встречаться» согласилась с легкостью. Весь первый учебный год она жила полноценной жизнью молодой девушки, разительно отличавшейся от той, какой была прежде. На каникулы она осталась в общежитии, согласившись помочь в архиве: «Что угодно, лишь бы не возвращаться в Койши!»

Всё оборвалось, словно не выдержавшая груза нить…

Незадолго до начала учебного года в Столичной Академии появилась Синан, с воодушевлением рассказывающая как она убедила отца перевести её сюда. «Как много усилий для этого пришлось приложить. Через скольких людей пришлось действовать. Но всё это в прошлом. Теперь две подруги снова вместе».

Аика, лишь вымученно улыбнувшись, подтвердила:

- Да, вместе.

Хрупкое здание новой жизни рассыпалось прямо на глазах.

Синан убедила её соседку по комнате поменяться местами.

Через месяц, держась за руки, её подруга и её парень, объявили, что безмерно полюбили и не мыслят жизни друг без друга. Любовь выражалась в том, что те же даты отмечались там же, где это происходило у Аики. С внезапно вспыхнувшей страстью к желанию любить и быть любимой, она впала тогда в излишнюю романтичность, из-за чего напридумала множество юбилеев. Месяц как впервые заговорили. Сто дней с первого свидания… Трогательные воспоминая об этих празднованиях вытоптали пошлым их копированием. Принуждая её, вдобавок, быть свидетелем этого.

Аику начали сторониться те, с кем она неплохо общалась до этого.

Учеба, которая давалась ей так легко, превратилась в бессмысленное занятие, своей монотонностью убивавшее в ней личность.

Всё вернулось на круги своя.

Мерзкий оскал её прошлого словно говорил: «От меня не уйти!»

Девушка огляделась. Никакого просвета. В точности, как у неё в душе.

Сгорбившись, она закуталась в шаль и отворила застекленную дверь, которая вела в кабинет.

В этой комнате Аика проводила большего всего времени. Здесь было тепло, светло, много книг и удобное кресло.

Дом был обставлен минимумом мебели. Тут не было тех разбросанных повсюду мелочей, которые рисуют карту передвижений и предпочтений хозяина. Было видно, что комнаты заставили самым необходимым, чтобы потом обживать. Но не получилось.

Сам дом был не большим. Одноэтажный, белый, с красной черепичной крышей. В небольшую прихожую выходило три двери. Та, что слева, вела в гостиную с примыкавшей к ней гостевой спальней. Та, что справа – в столовую. К ней в свою очередь примыкала кухня. А дверь напротив вела в кабинет, из которого можно было пройти в хозяйскую спальню, а также выйти в сад. Все комнаты были отделаны в старом стиле, без новомодных вычурных завитушек на мебели, без золотых или серебряных блесток на обоях и тканях. Теплые приглушенные тона, строгие линии со сглаженными углами говорили о том, что в этом доме никто не собирался пускать пыль в глаза. Всё здесь было устроено для личного удобства.

В хозяйскую спальню Аика заглянула лишь мельком, когда знакомилась с новым жилищем. Сама она заняла комнату для гостей. Это было место для сна. На кухне она слегка перекусывала чем-нибудь. Так и получалось, что в кабинете она проводила больше всего времени. Рисовала, или пыталась рисовать. Читала, или пыталась читать. Бездумно ходила взад-вперед, или тоскливо смотрела сквозь стеклянную дверь. Иногда она выходила в сад, и, продрогнув, как и сегодня, возвращалась обратно.

Посмотрев на стол, на котором белели листы бумаги, Аика покачала головой: «Нет, не сегодня».

В этот момент привычную тишину дома нарушил странный звук. Оглянувшись, девушка с удивлением обнаружила, что дверь хозяйской спальни отворена. Хотя Аика точно знала, что не открывала её.

Оттуда снова послышался шум. Какое-то шебуршение, сопровождаемое тихим причмокиванием.

Воображение тут же нарисовало животное, забравшееся в дом. Бесшумно подкравшись, Аика взялась за ручку двери, приготовившись захлопнуть её при малейшей опасности. Осторожно заглянула. Задернутые шторы создавали в комнате полумрак, поэтому она не сразу разглядела… Посреди комнаты два тела сплетясь в объятиях, страстно целовались. От неожиданности девушка ойкнула…

Карас Яри вернулся в дом, проводив свою даму до бей-верда. Его губы подергивались в попытках сдержать усмешку. Он ещё не скоро забудет, ту череду эмоций, стремительно сменявшихся на лице ини Тайри, когда она услышала женский вскрик за спиной.

Он стянул куртку, которая слегка намокла от накрапывавшего дождя, и повесил её на ветвистую вешалку.

- Простите меня, ин, мне так стыдно… - Аика стояла в дверях кабинета, глядя на него несчастными глазами.

- Брось, Линаэрт, ты уже в третий раз это повторяешь. Если на то пошло, это моя вина – совсем из головы вылетело, что я тебя сюда привозил.

- Это было так невоспитанно с моей стороны, – продолжала извиняться Аика.

Карас взглянул на девушку, которая так нервно теребила в руках кисти шали, что те грозили развязаться.

- Не будь занудой. Я хотел напугать ини Тайри, и пригласил её сюда. Но эта леди оказалась рисковой. Решительно настроенной, я бы сказал. Если бы не твоё появление… Боюсь, меня уже утром потащили бы в храм, – он даже скривился от этой перспективы. – Так что я должен Эйдола благодарить, что ты все ещё здесь. – Он подошел к девушке и оперся плечом о косяк.

- Может она решит, что я служанка, – с надеждой произнесла Аика.

- Вот уж нет, – покачал головой Карас.

- Но почему?

Темные глаза выразительно оглядели её с головы до ног, от чего Аика смутившись, отвернулась.

- Нет, Аика, она точно не подумает, что ты служанка, – сказал Карас, задумчиво разглядывая девушку.

Он догадывался, что она не знает о своей красоте. Да, она не похожа на местных жителей. В Таэрии все сплошь русоволосые, со светлыми глазами. Аика выделялась. Глаза у неё зеленовато-карие, опушённые густыми чёрными ресницами. В каштановых волосах искрились медью рыжеватые локоны, словно в них заплутали лучи солнца. Лицо, чуть загорелое, на котором редкая россыпь бледных веснушек будто пыталась сгладить печаль в абрисе губ. Невысокая, изящная фигурка, с плавными изгибами точно статуэтка – такая же тонкая и хрупкая. Красивая. Но не в его вкусе. Слишком эмоциональна. Ранима. Он вырос в окружении таких женщин. Ему хватило на всю оставшуюся жизнь. Теперь его идеалом были красивые девушки, у которых объем в груди компенсировал его отсутствие в мозгах.

- Кстати, а почему ты все ещё здесь? - спросил Карас, проходя мимо девушки в кабинет. – Я думал, ты уже умотала куда-нибудь.

- Я… я… - Аика пыталась подобрать слова.

- Эй, Линаэрт, успокойся. Я тебя не гоню. Просто… Я понимаю, что это было неприятно, но жизнь на этом не закончилась.