Поняв, что робкой надежде не суждено сбыться, она, тем не менее, изящно склонилась:

- Примите мои извинения, ин Яри. Простите, что побеспокоила. Светлой ночи – пожелала она.

- Постой, куда это ты?

- Не извольте беспокоиться, ин. Я сама способна со всем разобрать...

- Избавь меня от этого тона правильной воспитанной девочки, – раздражённо перебил её Карас. – Где твои вещи?

- У привратника.

- Уже и пожитки успела собрать – пробормотал себе под нос Карас.

На оговоренный стук, чётко прозвучавший в ночи, отворилась калитка. Монета перекочевала из рук в руки, а сумки возвратились к своей хозяйке.

Вложив два пальца в рот, мужчина издал пронзительный свист, на который отозвался шум бей-верда. Выехав из-за угла, он затормозил рядом с людьми. Погрузив багаж и усадив девушку, Карас назвал адрес и забрался следом. Недовольно пробурчав что-то под нос, он накинул капюшон, закутался в подбитую мехом куртку и замолчал, всем своим видом показывая, что общаться не намерен. По бледным губам девушки мелькнула слабая улыбка. Она тоже закуталась в плащ и уставилась в окно, наблюдая, как мимо пролетает город, который оставляет позади, как и своё прошлое. Она не знала, куда они направляются. Лишь надеялась, что там найдётся убежище для неё, где она смогла бы попытаться отыскать саму себя, в том хаосе, который воцарился в её душе.

Миновав окраину столицы, они ехали ещё минут десять. Затем свернули с основной дороги налево и примерно метров через сто очутились перед кованой калиткой.

Бей-верд послушно застыл после приказа ожидать, а Карас подошёл к считывателю. Приложив руку, он дождался, когда его распознают. Ту же процедуру проделала Аика, чем пополнила список «имеющих доступ». Пройдя по мощеной дорожке, и поднявшись на пять ступенек, они повторили все эти манипуляции с входной дверью.

Войдя в дом, Карас активировал освещение.

- Это дом моего дяди, – ответил он на вопрошающий взгляд девушки.

- Я не уверена… - начала было Аика.

- Он тут не бывает, – перебил её Карас. – Он не любит город, и собирался жить здесь и ездить каждый день на работу. Только он настолько загружен, что ему это не удаётся. Поэтому можешь пожить здесь некоторое время. Зализать раны.

От этой откровенности девушка побледнела ещё больше, хотя это казалось невозможным.

- Здесь немного денег на первое время, – Карас отмахнулся от собиравшейся возразить Аики. – Вернёшь потом, когда найдёшь работу. И повторяю – ты дура. Не ты должна была уходить, а она. Но… Я тебя предупредил, остальное - твой выбор, – он взялся за ручку двери. - Я чувствую за собой вину и только поэтому привёз тебя сюда. Знаешь, мне всегда очень интересно наблюдать за окружающими. Люди так нелепо решают самые простые проблемы, даже в цирк не нужно ходить. Не думал, что ты тоже порадуешь меня этим, – он покачал головой. – Ладно, как я уже говорил, это ваш выбор ини Линаэрт. Умных мыслей, леди, – он склонился в шутливом поклоне.

- Теплых дней, ин, – Аика присела в реверансе.

Природа словно впала в забытье. Зима, уже потерявшая былую силу, пряталась в нерастаявших сугробах, скалясь ночами мерзлой ухмылкой. Весна как усталая девица, сонно щурилась мутным солнцем сквозь мглистые тучи, будто раздумывая, стоит ли вообще просыпаться. Сырой промозглый ветер метался в разные стороны, не зная, какое направление выбрать.

Аика стояла в маленьком саду, кутаясь в пуховую шаль. Погода, как будто подглядев, вторила её настроению. Холодно, муторно, тоскливо…

Она уже две недели пряталась от мира, пытаясь собрать разрознённые куски своего «Я». Но не продвинулась в этом далеко. Даже её лекарство от всех бед и невзгод – рисование – дало сбой. На белоснежную бумагу выливалось месиво из серых, бурых, грязно-коричневых красок, отражая то, что творилось на душе. Это приводило в ещё большее уныние. Она увязла в своих воспоминаниях, воскрешая их перед собой. Проживая их вновь. День за днем. Час за часом…

Из-за отсутствия опыта общения, поведение подруги не казалось ей чем-то ненормальным. Только сейчас размышляя над тем, что было, она понимала – жизнь могла сложиться иначе. Все те фразы и действия окружавших её людей, которые она не пыталась осмыслить… Теперь она понимала, некоторые не прочь были с ней подружиться. Она нравилась парням. Её почтительность и вежливость была по душе старшему поколению. Синан поставила заслон между нею и окружающими. Но это не служило оправданием. Она сама считала себя недостойной и когда ей начали внушать определённые мысли, охотно поддалась им. Никто не виноват в том, что она была изолирована. Она сама приложила к этому немало усилий.

Аика не учитывала того, что её недоверчивость имела свои корни. Слишком беспощадны были уроки жрецов. Настолько, что это убило в ней уверенность в себе и своих силах.

Им было по пятнадцать, когда Синан начала планировать их дальнейшую жизнь. Место маленькой сироты в этих планах неизменно оказывалось рядом, а точнее, за спиной у подруги. Дочь мэра была нацелена на медицинское образование, и каково же было её удивление, когда «незаконнорожденная отщепенка» возразила, что она будет учиться на управленца, объяснив это желанием дедушки. Словесная буря, возникшая после этих слов могла попросту смести посмевшую возразить девчонку. Но всё закончилось тем, что её отправили домой, с презрительно-высокомерным требованием объяснить предку, что он не прав. Аика тогда впервые решила отстоять свое мнение в споре с подругой и ничего не сказала дома. К тому же поступать в Академию Управления, расположенную в соседнем городе, было её решение, а о дедушке она упомянула только чтобы придать весомости своему заявлению. В любом случае Аика не собиралась отступать. Но этого и не понадобилось. Через несколько дней Синан вызвала её к себе и сообщила, что оказывается, многие из их школы собираются поступать в соседний Сахан на управленца. Она снисходительно объявила, что это имеет неплохие перспективы. «Что ж, – сказала она, – это даже к лучшему. Нас около десяти человек. Поступим все вместе и в нашей жизни почти ничего не изменится».

«Ничего не изменится!»

Эти слова похоронным звоном гремели в ушах у Аики. Она не могла уснуть той ночью, когда поняла, что её будущее мало будет отличаться от прошлого.

Глубинами подсознания, инстинктивно, она чувствовала, что хочет вырваться, убежать. Не понимала от чего именно, но страстно этого желала. У неё родился план, который она потихоньку принялась воплощать в жизнь. В её комнатке на чердаке, низкой, но хорошо освещённой, начали появляться на свет рисунки и картины.

Аика тайно продавала свои творения торговцу живописью. Эти небольшие суммы прилежно складывались и накапливались. Целых два года.

Но потом судьба, кажется, решила напомнить, что планы людей легко подкорректировать, а то и сломать…

Возвращаясь поздней осенней ночью из соседней деревни, бабушка и дедушка Аики попали под проливной дождь. Они простудились и, несмотря на вызванных на следующий день лекарей и на все приложенные усилия, так и не поправились. Сперва умер дедушка, и пока его обмывали и готовили к погребению, за ним последовала бабушка. Хоронили их в один день.

От тоски навалившейся тогда на неё Аике казалось, что она сходит с ума. Первую неделю она держалась только на том, что приходившим выразить соболезнование, нужно было оказать прием – вознести совместную молитву, выслушать слова участия, накормить, распрощаться. Но череда соболезнующих иссякла и в доме воцарилась мертвая (иначе не скажешь) тишина. Аика забросила учебу. Перестала выходить из дома. Её иногда навещала Синан. После этих визитов начинали мелькать мысли о самоубийстве. Всё это грозило превратить семнадцатилетнюю девушку в местную юродивую. Не случилось это по той простой причине, что в их городе появилась молодая пара, которая навестив сироту, выразила свое желание удочерить её. Молодых супругов - Русмана и Каити - посетило немало «сердобольных» соседей, которые не преминули рассказать историю бастарды, со всеми подробностями. Их внимательно выслушали, проводили со всем почтением… и подписали бумаги, объявляющие их родителями. Супруги стали для приемыша крепостью, что укрывала её от враждебного мира. Они бережно оберегали её секреты, и помогали во всех начинаниях.