И это турецкий народ? Много же изменилось с тех пор, как я в последний раз здесь была. Обычно они всегда готовы помочь. А дети для них – это ангелочки, которых нужно оберегать.

Я ходила по проходу, пытаясь укачать Нильсу. Потом ко мне подошла женщина с самого хвоста автобуса и мягко сказала: «Небось обделалась. Подгузник проверяла?»

С минуту я пялилась на женщину, вспоминая слово. Турецкий – мой второй родной язык, но, как оказалось, многие слова забылись. Или я от стресса ничего не соображала. Отогнув краешек подгузника, обнаружила, что он почти сухой.

– Нет, абла. Дело не в этом, – сказала я.

– Значит, животик болит. Погоди, у меня лекарство есть.

Автобус сделал экстренную остановку. Женщина ехала с двумя малышами лет двух-трёх, и я ей была безмерно благодарна за помощь. После принятия лекарства Нильса уснула и до самой деревни мы ехали в тишине.

Деревня Зенген была расположена к востоку от турецкой государственной автомагистрали D.750. От Коньи она находилась на расстоянии чуть больше двухсот километров. Я собиралась остановиться у родственников, позвонить Эбру и попросить приехать под предлогом навестить родных. План выглядел безупречным, если учесть, что тётя с дядей не поддерживают связи с отцом. Он никогда к ним не приезжал, они тоже. Каждый из них жил своей жизнью, но мои сёстры раньше частенько приезжали то на свадьбу чью-нибудь в деревне, то на рождение ребёнка. Поэтому никаких подозрений возникнуть не должно.

Когда автобус отъехал, я посмотрела вокруг на кофейные холмы и напрягла все свои мозги, но адреса не могла вспомнить. Я была здесь ещё совсем ребёнком. Знала примерное направление, но улицы вспомнить не могла.

Так и бродила бы до вечера, если бы не встретила старую хорошо знакомую мне тейзе* (тур.: тётя или вежливое обращение к любой женщине).

– Приезжая? – спросила она, прищурившись. Она явно узнала моё лицо, но ещё не до конца поняла, кто я такая.

– Вы должны меня помнить. Я – Эла Демирель. Приехала повидать Хамид-амджу. Только давно здесь не была и заплутала.

– Чилек помню. Эбру помню, а Элу… – она задумалась. – Ты их третья, что ли?

– Да, именно!

– Это не про тебя слухи ходили, якобы из дома сбежала из-за любви?

Ох, какие же они любопытные!

– Не-ет. То не про меня.

Она глянула на спящую Нильсу и заулыбалась.

– Машаллах! – а потом вдруг спрятала улыбку. – А муж где?

– Он… э… работает. Работает! Жарко. Подскажите, как до амджи дойти.

Она подробно расписала путь. Оказывается, надо было спуститься ниже. Кирпичный дом Хамида-амджи утопал в зелени. И на фоне общего темно-коричневого пейзажа, это место было сравнимо с оазисом в пустыне.

Меня встретили хорошо, с радостью усадили за «стол». В их понимании стол, а в нашем – скатерть на полу. Несмотря на убранства и современную технику в доме, мои родственники по традиции ели на полу, раскладывая в центре комнаты клеёнчатую скатерть.

Очутившись в прохладе под кондиционером я расслабилась и была рада, что Нильса не проснулась. Женщины пытались её выпросить подержать, но я уговорила их оставить ребёнка в покое, пока не проснётся.

В доме проживало сразу несколько семей. У Хамид-амджи шесть сыновей, и только один не был женат, поэтому вместе с женой моего дяди Озлем вокруг суетились пять невесток и две младшие дочки, которым было по четырнадцать-пятнадцать. У одной из невесток тоже был грудной ребёнок, и она с удовольствием предложила положить Нильсу в его колыбель.

А потом мы ели лахмаджун, пили айран и разговаривали.

– Как дочку звать? – спросила Озлем-ханым.

Я соврала:

– Нисá.

– Муж турок у тебя?

– Да, но он в России работает.

– Как родители поживают? – поинтересовался Хамид-амджа. С папой они были кузенами, и общались хорошо лишь в юности, пока папа в шишки не подался и не стал изображать из себя важного дядю.

– У них всё хорошо.

– Они тоже в России сейчас?

– Да. У папы много работы, так что мы с ним редко видимся. – Ложь лилась из меня рекой, но я должна была убедить их, что у нас всё обычно. В Россию они звонить точно не станут, да и сомневалась я, что у них есть номер моего отца. Насчёт интернета я не столь уверена, но сколько помню, отец не имел привычки переписываться по «Вотсапу», про соцсети я вообще молчу. Он – посол! К тому же, аферист…Ему не до этого. – Но он передаёт вам всем привет!

Некоторое время они обсуждали юного Эдиза Демиреля, вспоминали его шутки и проказы. А потом затронули события 2017 года. Но к моему удивлению, они все считают, что меня украл мой нынешний муж. А это означало, что от сути они далеки, как Марс от Земли. Я возражать не стала.

– Да, вы всё правильно говорите, – закивала я. – И я не жалею, что муж меня выкрал. Мы очень счастливы.

– Эдиз был проблемным в семье, постоянно выкидывал форты, – засмеялся Хамид-амджа, намекая на то, что я пошла характером в него. Он стал таким седым, а ведь разница в возрасте у них с папой мизерная. На миг я задумалась, а насколько постарел мой отец?

Позже мне выдали юбку и кофту с длинными рукавами, напомнив, что у них не принято разгуливать в джинсах и футболках. Смирившись с временными неудобствами, я переоделась. С Нильсой нянчились девочки-подростки, а я помогала невесткам Озлем-ханым на кухне.

К такому ритму жизни я никогда не привыкну. К вечеру у меня раскалывалась голова от шума и усталости. Когда Нильса уснула, я забралась в постель и вырубилась.

На следующее утро я собиралась связаться с Эбру.

***

Италия, г. Турин

2025 год

– Из этого снега снежки не лепятся, – сетовал Денис, когда очередной комок рассыпался.

Я сунула руки в карманы и вдохнула свежий, морозный воздух. Дети мирно спали в своих постельках, а с ними уснула и Лиза. Я предложила Дену прогуляться, и он не стал возражать.

У меня было прекрасное настроение. Кажется, я даже почувствовала праздник.

– А помнишь, как мы в Питере дурачились на Новый год?

– Такое забудешь, – скромно улыбнулся Денис. – Ты хотела закопать меня в сугроб.

Я начала хохотать.

– Что, правда? Не помню такого. Помню, как мы выискивали лёд на дороге, чтобы покататься, как на коньках. В итоге падали и смеялись.

– Ты, когда пьяная, ни на что не годишься.

– А ты? – Я широко улыбнулась, потом толкнула его. Он меня – попой в бок. Мы принялись дурачиться. Потом нашли удобное местечко – дерево завалилось или его специально так пристроили посреди парка, но это удобно, на нем можно было сидеть, не отморозив пятую точку.

И тут Денис вернулся к незаконченному разговору. При Лизе он не очень хотел обсуждать эту тему. Оберегает. Ценю.

– Знаю, что все твои мысли о том, что Лиам, возможно, жив.

– А я догадываюсь, что ты этого мнения не разделяешь.

Он оседлал толстое дерево.

– У меня есть куча сомнений по этому поводу. И ты должна трезво взглянуть на ситуацию, Эла. – Я молчала, тогда Денис продолжил: – Давай разбираться. Сколько лет прошло с тех пор, как это случилось? Три года? Почему за эти года он не дал о себе знать? Только не пойми неправильно, Эла, но от пули в живот память не теряют. Ты пробовала связаться с его сестрой?

– Напрямую – нет. Но я слежу за её жизнью в соцсетях.

– И?

– Ни следа от Лиама. Ни слова о нём.

– Лично я считаю, что даже если он получил серьёзную травму, то максимум через год объявился бы. Ты, конечно, можешь устроить расследование, отправить людей в Корею. Вы снимали квартиру?

– Да.

– А твоя подруга?

– Накануне до этого мы устраивали ужин. Сомневаюсь, что она пришла потом в эту квартиру. Если только… хозяин не… обнаружил его и…

– Я понял. Не произноси. – Денис шмыгнул носом. Он начинал замерзать, а я не чувствовала холода. – За три года хозяин мог продать квартиру, – возобновил разговор Ден. – Не знаю, к чему приведёт расследование.

– Я всё равно найму частного детектива.