Восьмидесятые. Популярнейший в то время Геннадий Хазанов брал иногда на гастроли авторов.

Город Кременчуг. Вечером на свет столичных звезд слетались местные девушки. У меня в номере краснеет блондинка. Вид такой: «Только тронь! Милицию вызову!». Хотя за этим вроде бы и пришла…

Я не трогаю. Молчу. Ошарашенная неожиданной тактикой девушка заговорила сама. Я слушаю. До рассвета без перерыва. Наверно, ее выслушали первый раз в жизни. Теперь я знал о ней все.

Назавтра было такое усталое лицо, решили: самая бурная ночь прошла у меня.

На следующий вечер после концерта эта девушка позвонила и пригласила к себе в номер. Вхожу. Застеленная кровать. Столик. Бутылка водки, восемь сарделек, горчица, хлеб.

Гасит свет: «Делай со мной все, что хочешь!»

До отъезда в аэропорт оставалось пять минут. Я поцеловал ее в лоб и ушел.

Она заплакала.

Выслушай женщину — и она твоя! Хочешь ты того или нет.

Гастроли во Владивостоке. Администратор Сергей за день до вылета идет покупать билеты на самолет. Остался только бизнес-класс! А это, как вы понимаете, значительно дороже.

Летим. У Сергея на лице убытки. Понесли еду. А в бизнес-классе можно себе ни в чем не отказывать. Сергей мрачно ест и пьет без остановки, прикрываясь моим именем.

«А будьте-ка нам добры, Семену Теодоровичу еще коньячку! Пирожного! Горячего!»

Лету девять часов. Стюардесса не присела.

Во Владивостоке Сергея выносил на себе. Судя по тому, как он пел, разницу в цене на билеты отбил.

Гастроли в Кемерове.

Живу за городом в закрытой гостинице. Судя по удобствам и по тому, что персонал вежливо не смотрит в глаза, пода наезжает начальство красиво отдохнуть без свидетелей.

Уставший после концерта, лежу в постели и начинаю смеяться.

Потолок надо мной зеркальный! Но зеркало некачественное, кривое. При повороте головы, как в комнате смеха, физиономия искажается до дебильной. А если тут занимаются сексом? Отраженное тело партнерши меняет пропорции на глазах… Обхохочешься, трахаясь.

А утром представил: кувыркаешься с уродиной, а в зеркале на потолке королева! Тоже вариант!

Эротика по-кемеровски.

Восьмидесятые. Концерт в Тобольске. На сцене получаю записку: «Семен Теодорович! Заканчивайте концерт, в овощной завезли немецкую обувь!»

Кто-то пошутил. Смотрю за кулисы. Организаторы строят дикие рожи, тычут рукой на часы, пилят горло ладонью. Что-то случилось!

Раскланиваюсь. Ухожу за кулисы. Меня кидают в машину. Мчимся в ночь. Выходим. Овощной магазин!

В контейнерах картошка, капуста и два короба, полные обуви!

Тобольск в те годы работал с немцами по бартеру. В Германию шла нефть, оттуда товары. Почему обувь завезли в овощной?

До закрытия десять минут. Мрачная продавщица, догрызая морковку, спрашивают, какой у жены размер. А наш размер надо еще перевести в заграничный. Потом обратно.

Туфельки, сапожки, ботиночки… Отобрали пять пар; за каждую советская женщина продала бы дьяволу душу!

В Питере, чувствуя себя волшебником, вывалил на пол сокровища. Жена, как Золушка, кинулась примерять. Не налезла ни одна пара! Ни одна!

Лариса плакала до утра. Умоляла — никогда ничего не привози!

Я родом из Лапландии, в душе Дед Мороз, по-прежнему таскаю подарки. Но только такие, которые не надо надевать на себя.

…Если от ваших подарков плачут — что-то не так.

Восьмидесятые. Учусь в Технологическом институте.

Там же станция метро. Напротив Институт метрологии. На крыше табло. Число. Время. Температура воздуха. Над цифрами лозунг «Слава советской науке!». А кто спорит?

Апрель месяц. Уже можно ходить без пальто. Вдруг заклинило механизм и выпало на табло: температура плюс 67 градусов!

И все это под лозунгом «Слава советской науке!».

Транспорт встал. Счастливые горожане выпадали из окон.

Так смело против государственного строя в те годы не выступал никто!

1968 год. Заканчиваю Технологический институт имени Ленсовета. В химию вместе с учебой в техникуме уже вбухано десять лет. Столько потребовалось, чтобы понять: мне сильно не нравится то, чему я так упорно учился.

Писать еще и не помышлял. Но уже пошучивал. Устраивал в «Техноложке» день смеха. Едва не отчислили. Значит, было смешно.

Юрий Львович Кузнец преподавал что-то типа политэкономии. Один из тех предметов, которые понять было нельзя, заучить невозможно. А на лекции Кузнеца сбегались студенты из других институтов. Говорил свободно, говорил интересно обо всем. Высокий, улыбчивый, усики, — наш Ричард Гир.

В канун Первого апреля он стоял над раскатанным по полу шуточным «дацзыбао», прикидывая с идеологической точки зрения, что нам за это будет.

Стоя над «дацзыбао», в ответ на наивный вопрос: «Что миг делать дальше?» — Кузнец с высоты своего роста сказал: «Семен, жизнь достаточно неприятная штука. Мужчина должен получать удовольствие хотя бы от работы! Не нравится химия — бросай!»

Через год с химией завязал.

Прошло тридцать лет. Сочиняю всегда с удовольствием. Никогда не было стыдно за то, что читаю со сцены. Мне улыбаются незнакомые люди, аплодируют в залах и еще платят за это деньги!

Иногда возникает подозрение, что жизнь удалась.

2002 год. Во дворе бомжи. С морозами они исчезают как мухи: где-то зимуют, весной оживают. Меня приветствуют издалека, интересуются творческими планами.

Гуляем с Брюсом. У стены пес задирает лапу. Бомж делает то же самое. Заканчивают. Оправляются.

Бомж говорит собаке:

— Ну что, мой друг, мы оба одинаково небрежны!

На газетке разложена нехитрая снедь. Благо баки для отходов рядом.

— Семен Теодорович! Как видите, к чаю все есть! Чая нету! Бальзак всегда поддерживал отбросы общества! Вы у нас тоже писатель! Дайте десять рублей!

В ванной подтекала штуковина, которую называют «полотенцесушило».

Дождались лета. Позвонил в жилконтору. Спросил: отключена ли вода?

Сантехник бодрым голосом:

— Семен Теодорыч! Докладываю. В системе никакой коды нет. Слили до капельки!

Вызываю соседа. В отличие от меня мужик с руками. При себе разводной ключ, молоток. Пытается отвернуть гайку, из-под которой подкапывало. Не идет. Перекосило. Сосед постукивает молотком. Еще молотком. Еще. И вдруг гайка пулей мимо виска, пробивает окно, внизу чей-то стон!

Из отверстия бьет черный фонтан! Нефть?!

Сосед пытается закрыть течь грудью. Струя под давлением сбивает его с ног. Ржавая вода затопила квартиру, вышибла дверь, понеслась по лестнице вниз.

Жена швыряет в воду одежду, пытаясь устроить запруду. Ошалевшая собака барахтается в водовороте.

Стоя по колено в воде, тупо набираю справочную, чтобы узнать телефон аварийной. Тонем!

Сосед нечеловеческим усилием затыкает чем-то трубу. Ниагарский водопад затихает.

Под ногами хлюпает вода. Лица, одежда — все черное. И сильно пахнет.

Не переодевшись, в этом дерьме вламываюсь в жилконтору:

— Вы сказали, воды в трубах нет?!

— Была?

— Посмотрите на меня!!

И тут гениальная фраза сантехника:

— ВОТ НАРОД!

Эта фраза висит над Россией, как радуга. Великая фраза, которая сваливает все на других, при этом объединяя всех тут живущих.

Вот такой мы народ!

Эта фраза висит над Россией, как радуга. Великая фраза, которая сваливает все на других, при этом объединяя всех тут живущих.

Вот такой мы народ!

Три года ремонта на Васильевском. Три года Лариса ежедневно боролась с советской властью в отдельно взятой квартире. Жена максималистка. Она не учла: ремонтом в нашей стране сегодня могут заниматься только хорошо вооруженные люди! Под дулом пистолета, возможно, будут работать на совесть даже те, у кого ее нет.