— Так… — потерла руки она. — Ну и что из этого имеет добротную историю?

— Э. Все?

— Необычную. Значительную. Запоминающуюся. Может, самый первый украденный предмет?

— То была пуговица, которую я вернула.

— А потом?

— Потом канцелярия одноклассников.

Аня на мгновение зависла.

— Ты что-то брала у меня?

Лина задумалась. В младших классах они не дружили. У друзей на тот момент она старалась ничего не одалживать, по крайней мере, осознавала, что не хочет этого делать — не всегда, правда, получалось. Аня ей подругой тогда не была, так что вряд ли ее сильно мучила совесть, когда она решала вытащить на переменке что-то из ее пенала.

— Возможно, — сказала Лина. — Скорее всего, да, но я точно не помню. Я все возвращала.

— Ясно, — протянула Аня. — Смотри внимательно и ищи. Что-то. Важное.

— Но тут все неважное.

Лина поворошила кучу, мимолетно испытывая постыдное удовлетворение. Застарелый стыд был каким-то даже приятным. Словно она все эти вещи снова только-только украла и еще не успела в этом раскаяться.

Она подняла старый кожаный чехол, предназначенный для кнопочного телефона, и задумчиво повертела его в руках.

— Это чье? — тут же спросила Аня.

— Директора нашей школы.

— Как?..

— Когда меня поймал завуч возле ворот школы, — начала вспоминать Лина. — В шестом классе. Я тогда не собиралась сворачивать. У меня уже было три прогула, поэтому он отвел меня сразу к директору. Он был злым в тот день. Застежка на чехле немного порвалась и мешалась ему, поэтому, когда он звонил маме, он его снял и бросил на стол. А потом забыл надеть обратно. Когда отпускал меня, отвлекся на секретаршу, и я забрала чехол.

Аня потрясенно охнула.

— Тебе бы еще больше влетело, если бы он тебя поймал! Он же вообще лютым дядькой был.

— Наверное…

— Это все равно не совсем то, что нужно, — вздохнула Аня. — Так, ладно…

Она наугад вытащила из кучи один предмет.

Наугад ли?

Она могла вытащить порванный плетеный браслет одногруппницы из университета, который Лина не вернула, потому что однажды та нарочно спросила ее, не забыла ли она дома брови. Или маркер, который она утащила на зачете прямо у малознакомого препода под носом. Или трижды просроченную помаду своей тетки, которая жила в другом городе и звала мать с дочерью в гости раз в пять лет. Но Аня вытащила ложку, радужную и блестящую.

— Ну? — нетерпеливо спросила она. — Чье?

— Почему ты ее взяла? — с подозрением поинтересовалась Лина.

— Потому что мы ищем важную вещь! От которой фонит твоим раскаянием. Магнитик бы идеально подошел, но ты его уже отдала…

— Это ложка Руслана, — сказала Лина.

— О… Вот оно что.

С Русланом она встречалась сравнительно недолго и рассталась в то же время, когда купила свою первую колоду Таро и встретила Аню. Та, конечно же, любопытство при себе не оставила и сразу спросила, что случилось, а Лина объяснила ей причину расставания мутно и невнятно: что во взглядах не сошлись, что не ужились, что в ней, наверное, что-то было не так. Последнее оказалось ближе всего к правде.

Руслан был хорошим парнем, и с ним все могло получиться, если бы она нашла в себе силы признаться в том, что у нее клептомания и что он стал ее жертвой. Все было просто: берешь и говоришь! Но у Лины даже язык не поворачивался. Она воображала этот разговор и себя, стоящую перед ним с этой тупой ложкой — и это казалось ей смехотворным и несерьезным. Она почему-то была уверена, что он посмеется и не поверит или назовет ее больной и психичкой. Он вообще всегда был таким… прямолинейным и резковатым. Она пыталась бороться с мыслями о его возможном непринятии, начала отдаляться, а Руслан оказался недостаточно упорным и заинтересованным, чтобы постоянно бегать за ней и ловить, и к болезненному облегчению Лины, однажды сказал: хватит. Ложку, которую она хранила для чистосердечного признания и серьезного разговора, само собой уже не получилось вернуть.

Все беды в личной жизни она спихивала на неведомое проклятье, и этим проклятьем было ее вечное раскаяние из-за того, что она обворовывала всех, с кем контактировала даже минимально. Умом она понимала, что ее такую скорее всего примут. Ее уже не раз принимали. Однако в ее картине мира это не переставало быть преступлением, за которое ее отправят если не в тюрьму, то в больницу. И тюрьма, если так подумать, звучит лучше. Она не больная.

Глеб не оттолкнул Лину. Но он не собирался принимать ее такой. Он сказал, что не бросит. Но они расстанутся, если она не сделает так, как он просит.

— Лин, — позвала Аня и помахала ложкой, привлекая внимание. — Это же не причина, по которой вы расстались?

— Нет.

Она с громким стуком положила ее на стол.

— У меня нет слов.

— Ну вот и молчи, — не скрывая раздражения попросила Лина.

Аня с широко раскрытыми глазами потерла висок, расфокусированно уставившись в кучу. И вдруг вздрогнула и ахнула.

— Постой-ка…

— Забудь про гребаную ложку!

— Да забыла уже!

Аня раскидала в стороны камешки, бусинки, лего, побрякушки, провода, канцелярию и подняла очень маленький предмет на уровень глаз.

Неприятные мурашки пронеслись по спине Лины до загривка, и все внутренности тотчас сжались от страха. Возможно, теперь, сидя на том месте, на которое прежде она садилась только со скептическим настроением, она наконец действительно смогла почувствовать себя на месте тех людей, которые отваливали кучу бабла за услуги ведьмы.

Аня каким-то образом знала, что тащить из этой кучи.

— Чье?

— Отца, — прошептала Лина.

Перед невидящим взором вновь предстали его белое мертвое лицо в гробу и поблескивающий золотым зажим на галстуке.

— Думаю, что пора признать, что во всех грехах можно винить папку, — протянула Аня, то раскрывая зажим, то вновь закрывая. — Ты его украла, когда он был еще…

— Прямо из гроба.

— Кошмар, — выдохнула она, поежившись. — Понятно, почему эта штука фонит так сильно…

Лине вдруг захотелось спросить, играет ли Аня свою типичную роль ведьмы, которая каким-то неведомым зрением что-то видит, или она реально ведьма — тогда самое время выложить все карты на стол. Не Таро. Но подруга подскочила с места и заявила:

— Собирайся давай!

— Куда?

— На кладбище.

Лина хлопнула глазами, на пару мгновений забыв, как правильно дышать, затем вспомнила, сделала очень глубокий вздох.

И зашлась в истерическом хохоте.

Старший аркан Смерть: конец старого периода, начало нового, расставание, трансформация, избавление от ненужного, неизбежность.

— Ты боишься, — заметила Аня.

Лина зябла в своей тонкой ветровке, хотя погода была отличной.

На чистом синем небе не было ни облачка, весеннее солнце хоть и не грело пока толком, но зато ветер не буянил, поэтому было совсем не холодно. Под ногами немного чавкала земля, на днях полностью освободившаяся от последних залежей снега. Городские дороги остались позади.

Лину потряхивало от непонятных предстоящих манипуляций. И от компактной лопаты, которую несла Аня. Также в другой руке у нее был загадочный чемоданчик, содержимое которого всегда было разным и Лина лишь примерно догадывалась, что там.

— Я нервничаю, а не боюсь, — поморщившись, сказала она. — Мне все это не нравится.

— Кладбища мало кому нравятся, — ответила Аня. — А ты все-таки побаиваешься. Я чувствую.

— Чем, позволь узнать, ты чувствуешь? Ведьминским радаром?

— Ну, если ты хочешь это так называть… Вообще-то близкие связи дают людям очень много преимуществ. Одно из них — эмпатия. Прикинь, как бывает!

Лина нахмурилась. Может, и эмпатия.

И все же в последнее время Аня давала больше поводов задуматься: а только ли она?

На кладбище, где захоронили отца, в последний раз Лина была в год его смерти, а после — никогда. Мама ходила навещать его могилу часто, особенно в первые несколько лет. Наверное, из какого-то неведомого чувства болезненной привязанности, которая не умерла ни с разводом, ни после того, как он умер сам.