— Ты бывала когда-нибудь на месте преступления?

Дом, школа, университет, работа. Весь ее мир — это место преступления.

— Нет.

Лина могла вытолкнуть Глеба из своего личного пространства, но медлила, с неясным волнением ожидая того, что он скажет и сделает дальше.

— А тебя когда-нибудь задерживали?

— Нет.

Он с широкой улыбкой отодвинулся, чтобы заглянуть ей в лицо.

— А меня задерживали. В тринадцать лет я воровал жвачки из магазина. И однажды в аэропорту меня обыскивали, потому что мой ремень не понравился рамке. Обыск как-то так и проходит, ты не знала?

Лина нервно дернула плечами.

— По-твоему, я бы положила украденное в карманы пальто? Я бы спрятала под одеждой!

Глеб приоткрыл было рот, но с ответом нашелся не сразу. А когда нашелся, выдохнул смешок и поинтересовался:

— Предлагаешь проверить?

— Ага, прям щас!

Лина стукнула тыльной стороной ладони по его животу, заставляя сделать шаг назад, и тряхнула волосами, защекотав передними прядками щеки. У нее бледная кожа, и лицо полыхало — она это чувствовала, значит и он видел.

Но и у Глеба кожа светлая. И Лине не померещился румянец на его скулах.

— Зачем ты пригласил меня, если не доверяешь?

— А зачем ты заставила меня подозревать?

— Эти вопросы останутся без ответов. Я пойду.

Она нащупала дверную ручку за спиной, надавила и толкнула дверь спиной, почти вываливаясь наружу.

— Пока, Лина.

Она обернулась через плечо и поймала улыбку, от которой внутри все сжалось от страха и восторга одновременно.

Холодный осенний воздух остудил горячие щеки, и Лина сомкнула губы, пытаясь придержать глупую и неконтролируемую улыбку, которую не отправила Глебу в ответ, а теперь жалела, что не сделала этого.

Несмотря на суровый ветер, вечер был приятным. Пахло свежестью и недавно прошедшим дождем. Голые деревья совсем не удручали: они чернели на фоне беззвездного темно-синего неба и поблескивали в свете фонарей.

По дороге домой Лина загляделась на украшенное тыквами и гирляндами окно незнакомой кофейни и решила, что торопиться смысла нет и можно побаловать себя горячим шоколадом с круассаном. Она очень давно не выходила из дома поесть и успела позабыть о том, как это здорово: сидеть в каком-нибудь атмосферном местечке, слушать приятную музыку и ждать, пока ей принесут что-то вкусненькое.

Настроение было хорошим и с каждой секундой становилось все лучше. Особенно восхитительным оно стало, когда на телефон пришло уведомлении о переводе пятнадцати тысяч от Глеба с подписью “это от Оли!!” Она не заслуживала таких денег, но как же ей было пофиг.

Долго и напряженно разглядывая картонную тыкву с высовывающимся из ее глаза привидением на столике перед ней, Лина смогла побороть в себе желание их забрать. Поймать момент, когда оно зарождается — это почти успех. Отвести взгляд, сказать порыву “нет” и заглушить горечь неудовлетворения сторонними мыслями — победа!

Поощрительная вторая порция горячего шоколада оказалась еще вкуснее, улыбка официантки — приветливее и достойнее чаевых. А воспоминания — все туманнее. Когда Лина в последний раз вообще влюблялась? Видимо, давно, раз не помнила ничего подобного. Возможно, некоторую изюминку этому чувству добавляла его запретность, оттого и ощущалось все ярче. Или очевидная взаимность и абсолютное незнание, к чему это все может привести, будоражили так сильно.

Все просто, когда есть двое и между ними взаимная симпатия. Все несколько сложнее, когда есть кто-то третий. И этот противник то ли могущественен за счет накопленной за многие годы силы, то ли он совсем уже ослаб и дергался только на силе привычки и при активных действиях его добить было до обидного легко. Лина не стала бы никого добивать. И не будет. Выбирать: прыгать из горящего дома или нет — предстоит не ей.

Поднимаясь в лифте на свой седьмой этаж, она порылась в сумке, чтобы достать ключи, и, когда поняла, что они зацепились за наушники, заглянула внутрь и обомлела.

— Твою-то мать!

Пятерка Кубков: смятение, сожаление, запутанность, нерешительность, ложное мнение о происходящем, наличие скрытых возможностей и поддержки за спиной.

Дверь домой была заперта только на верхний замок. Если Аня была здесь в такой поздний час, то она планировала остаться на ночь.

Лина убедилась, что захлопнула дверь, и, яростно скинув с плеч пальто, с порога завопила:

— Ань! Я все-таки гребаная воровка!

Со злостью пнув ком одежды под ногами и моментально пожалев о том, что сделала это хоть и на чистом полу, но вообще-то будучи обутой, она застонала и процедила:

— Дерьмо!

Пальто пострадало не сильно, но в чистке теперь точно нуждалось. От отчаянного негодования Лине захотелось заплакать или хотя бы громко покричать — она не была уверена, что будет эффективнее.

Из комнаты тем временем донеслось совсем не то, на что она рассчитывала, когда с порога начала орать про свою криминальную деятельность.

— Лина, чтоб тебя!..

Помимо непонятной ругани подруги, она уловила мужской смех и тотчас же обмерла, снова роняя пальто на пол. О нет, только не это!

Из кабинета Ани выглянуло знакомое смеющееся лицо.

— Мне сделать вид, что я ничего не слышал? Хочу вернуться домой целым и невредимым.

Лину окатило теплой волной стыда. Она поморщилась и спрятала лицо, нагнувшись за пальто.

— Черт…

— И тебе привет, Алин.

Так ее не звал никто, кроме одного знакомого, которого она не осмелилась однажды поправить и с тех пор приходилось реагировать на полное имя.

— Да, Саша, привет. Не знала, что ты тут тоже.

Он ее тоже не поправлял, хотя, насколько Лина знала, Сашей его звали нечасто.

Аня звала его либо бро, либо Алексом, либо козлиной неблагодарной. За что она его так ласково, было загадкой. То, что удалось вытащить из подруги клещами, было ничтожно малой долей информации. Двоюродный брат, работает преподом, двадцать шесть лет, не женат — и не дай бог.

Аня говорила о нем неохотно и вообще как будто его недолюбливала. Но Лину обмануть было не так-то просто! Она прекрасно слышала их хохот и долгие, приглушенные и совершенно не различимые разговоры, когда приоткрывала дверь своей комнаты. Она подозревала, что Аня просто не хочет знакомить их ближе, и надеялась, что не из вредности, а потому что у нее были на то веские причины, продиктованные ее искренними переживаниями насчет сердца Лины. А здравый смысл, конечно же, подсказывал, что от такого парня уходить только с разбитым.

Увидев Алекса впервые, Лина посчитала его первоклассным кавалером и поймала себя на очень вольной мысли, что раз он брат Ани, то почему бы этой вечной советчице и помогательнице не помочь подружке устроить личную жизнь? Лина звезд с неба не хватала, поэтому, возможно, даже согласилась бы проверить приворот, ха-ха! Но Аня ей и слова не дала сказать после того, как ее брат ушел. Обернулась, пронзая ее почему-то недовольным взглядом, и не менее недовольно четко произнесла:

— И думать не смей!

— Да я и не…

— Кому ты врешь!

Лина не обиделась, но показательно вздохнула, выражая все свое разочарование.

Она послушно следовала наказу Ани, веря, что дурного у той на уме точно нет. Разговор с Алексом складывался только в рамках “привет-пока”, и она просто издалека иногда им любовалась. До поры до времени.

Легкий и еле уловимый флер влюбленности испарился после того, как она украла у Алекса брелок с ключей от машины, которые он обычно клал на Анин стол. Не прямо перед носом, разумеется, а в момент, когда они вышли посидеть на кухне.

На ключах висело несколько маленьких побрякушек: витиеватая буква А, тонкий кожаный ремешок с какой-то английской надписью, черная машинка, крохотная сова и полупрозрачный голубой шарик, при близком рассмотрении оказавшийся планетой с зелено-коричневыми разводами там, где должны были быть континенты. Последний брелок был самым красивым, но завороженная и не слишком вменяемая Лина быстро отцепила сову и, положив в карман, тихо выскользнула из кабинета.