В какой-то момент стало тихо. Джаари воспользовалась паузой и задала внезапный для всех вопрос.

— Малрой, ты хотел бы поскорее выбраться отсюда?

— Конечно.

Девушка посмотрела на своего мужчину:

— Это можно как-то устроить?

Виктор поднял бровь и задумался

— В теории да. Но-о…

— Но что?

— Но что я всем скажу? Что моя Джаари просто захотела освободить преступника? Мы, конечно, мило побеседовали, и всё такое. Но не всё так просто.

— А ты сам хотел бы его освободить?

Вопрос был весьма обескураживающим для мужчины.

— Милая, у меня сейчас идёт внутренняя борьба интересов и понятий. Если говорить о законе и справедливости…

— Справедливости? Откуда тебе знать, что справедливо или нет? Быть может, Малрой уже за всё сполна расплатился, и ему самое время вернуться в штаб. Я понимаю, что за свои действия надо отвечать. Но ведь прошло несколько месяцев. И судя по всему, не самых лёгких.

— Дорогая. Существует устав, порядок и законы, в которых все последствия написаны и ясно изложены. Если мы сейчас его освободим, возникнут вопросы. А следом и последствия, которые я даже представить не могу. Всё было бы куда проще, если бы Малрой напал на тебя одну. Но ведь Малрой подверг опасности солдат, а это уже другой уровень преступления, понимаешь?

Демонесса вздохнула. А узник, наблюдая за её переживаниями и реакцией начал тихо плакать.

— Ты чего? — Поинтересовался молодой.

— Чего, чего. Еда закончилась, а она такая вкусная была, ахах, — сквозь слёзы отшучивался человек.

Успокоившись, заключённый высказал свои мысли.

— Спасибо вам за всё. Это было очень приятно и весьма неожиданно. Хрен с ним, с этой свободой. Полтора года — не такой уж и большой срок для моей выходки.

— Тебе дали всего полтора года? — Удивился командор.

— А ты разве не знал?

— Я старался в это дело не лезть, потому что…, сам знаешь, почему. Но слушай, тебе повезло на самом деле. За военные преступления обычно пожизненные дадут с вероятностью в досрочное освобождение лет через пять, в зависимости от тяжести преступления. Но как тебе удалось сократить срок?

— Гермунт говорил, что это заслуга Джаари, — слегка улыбается.

Мужчина вопросительно посмотрел на рогатую.

— Что? Я просто сказала, что хотела бы, чтоб ему смягчили наказание и не трогали лишний раз.

— Но когда ты успела?

— Да почти сразу. Поговорила с Серафимом, и всё.

— С кем? А, с Серым, что ли? Командором?

— Да.

— Понятно. Ладно, пора собираться.

Все пожали друг другу руки, и ушли из тюрьмы. Малрой вновь остался наедине со своими мыслями. Но на душе теперь было намного легче. Демонесса вдохновила его своей добротой. И тот стал мечтать о том, что будет делать на свободе.

Тем временем Джаари не успокоилась. Она предполагала, что изматывающая работа может оборвать жизнь заключённого раньше, чем у того закончится срок.

— Дорогой, а можно как-то повлиять на работу Малроя? Чтобы он не помер раньше времени.

— Лампочка, добрая душа, не волнуйся за это. Системе выгоднее, чтобы Малрой и все остальные оставались в живых. Человеческие технологии прекрасно справляются с тем, чтобы не допустить преждевременной смерти. Его, конечно, помотает. Но все показатели организма фиксируются в компьютере. И если что-то будет идти не так, Система сама снимет с него обязательства пахать. Так что не переживай, Малрой отсидит положенный срок и после выхода восстановится во всех смыслах. В Департаменте он, скорее всего, уже не сможет работать, но Система что-нибудь найдёт для него. Конечно, всё это я говорю с учётом того, что Малрой вновь не накосячит и чего-нибудь не учудит за это время.

— Поняла. Ладно, убедил, спасибо.

Поздним вечером Зурис и Виктор сидели у костра. Командор озвучил свои мысли.

— Ещё пару месяцев назад мне бы и в голову не пришло, что мы будем вот так сидеть, попивать эксклюзивную бурду и мило беседовать. Но у меня и сейчас на самом деле не вяжется такая картина с твоим образом садиста.

— Садиста? Если Эльза рассказала вам всё более красочно, чем мы…

— Блин, нет. Я не об этом. Ваши постельные дела…, я по крайней мере их не обсуждаю. Я о твоих пристрастиях к пыткам.

Зурис ухмыльнулся.

— Если я делаю это скрывая эмоции, то сразу живодёр и пыточник? Ты со мной никогда не был дружелюбен, и мы уже выяснили, почему.

— Ну а что остаётся думать? Как не допрос или какая-нибудь миссия, твой кинжал в крови. И твоё лицо вовсе не безэмоциональное, чего заливаешь. Я же видел, как ты ухмылялся и до, и после, и во время своих… как это ещё назвать?

— Но ты даже не спросил меня. Молча сделал выводы.

— Хорошо, я спрашиваю сейчас. Что всё это значит? И не отнекивайся простыми фразами на отъ_бись.

— Я тебя понял. Для начала скажи, кто из наших вызвался хоть раз на подобные допросы?

— А, и ты решил взять эту ношу на себя?

— Отчасти. Мне действительно нравится мой кинжал, нравится ощущать, как он режет чью-то плоть. Можешь считать что угодно, но я при этом не считаю себя психом, маньяком или кем-то ещё. Я прекрасно понимаю, что тот, кто напротив меня, попал в эту ситуацию не просто так. Ты скажешь, что в моих силах что-то изменить. Но я в это не верю.

Виктор видел противоречия в словах товарища.

— Ты сейчас сам сказал, что чувствуешь удовольствие от резни. Так чего ты мне хочешь доказать?

— Я? Доказать? Мне все равно, что ты думаешь, Виктор. Но ты переиначиваешь смысл мною сказанного.

— Я просто говорю твоими же словами.

— Нет, ты вырываешь их из контекста и утрируешь. Я сказал, что мне нравится резать плоть. Но ключевым фактором является то, кому эта плоть принадлежит. Думаешь, я позволю себе резать ребёнка или ещё какого-нибудь немощного?

— А разве нет? Ты ведь это уже делал.

— Что-о? — Зурис настолько возмутился, что встал с места. — Ну-ка, ну-ка, может, я чего про себя не знаю?

— Миссия с заброшкой. Ты и твои люди заняли позиции на холме, я со своими спустились к огромному валуну. На нас нападает дрон и начинается суета. Из заброшки выбегают дети, слышатся выстрелы. Отряд Серого окружает людей и загоняет всех обратно, попутно сбивая предательские дроны. Мы все понимаем, что в живых остался только один явный бунтарь. Но ты хватаешь первого попавшегося пацана и идёшь в другую комнату. Слышатся крики. Мне продолжать?

Но реакция Зуриса была странной. Он начал судорожно смеяться и материться.

— Ахаххах, су-у-ука. Да-а-а. Забавно получилось, конечно. Именно так, как я и хотел. Даже слишком хорошо. У него был чип, понял? И этот малец сам попросил меня его вытащить из под кожи. Но мы с ним договорились о том, что я его якобы пытал, чтоб другие пленные всё рассказали.

Виктор замолчал и недоумевал.

— Бл_ть, Зурис, но почему ты никому не сказал об этом потом? Тебя и до этого не особо любили, но с того момента тебя стали считать наглухо отбитым. Зачем оно тебе?

— Не нужна мне ваша любовь. Всё, что связано с любовью, обречено на душевные муки и вечные страдания.

— Скажи это Эльзе.

Теперь замолчал маньяк.

— Что? Не вяжется что-то, да? Может, пора меняться и менять мир вокруг себя?

— Может, и пора, — усаживается тот обратно в лёгкое кресло.

Сделав несколько глотков, островолосый продолжил.

— Да, я знаю, что сам себе противоречу. Я просто не думал, что кого-нибудь найду себе. А она всё время была рядом. Сначала в отделе аналитики, потом и в штаб перебралась. Классная девка, целеустремлённая. Но почему-то я считал себя недостойным её. Уж слишком хороша была. Да и сейчас. И если бы ни беда с Крисом…

Выдержав паузу, Виктор подметил:

— Тебе и Крис бы не помешал, если бы ты сам себя не загнал в образ убийцы. Конечно, все мы не без греха, но ведь ты это, в общем, сам знаешь.

— Знаю.

— Это из-за отца?

— Отчасти. Для вас всех он герой, защитник стены. Но отец из него хреновый. Или нет. Не знаю. Всё-таки я один из лучших. У меня прекрасные боевые навыки, прохожу любые вылазки почти без царапины. Но… но это скорее отсутствие женского влияния. Наша мать, в смысле, моя мать неизвестно где. По словам отца, она всегда была слаба на передок, а то, что я родился — чудо. Потому что она хотела сделать аборт. Отец даже не уверен, что я его сын. Не верил, до тех пор, пока мы не сдали тест и не проверили через Систему, когда появилась такая возможность.