— Выпейте, мама.

Та взяла чашку, но так и не поднесла ее к губам:

— Он любил тебя, — сказала она.

— Ш-ш-ш, — произнесла Мириам. Она осторожно помогла матери Иешуа поднести чашу к губам и повторила: — Выпейте.

Возле склепа мужчины смазали тело миррой и соком алоэ, обернули его пеленами из льна и опустили вниз. Когда они подкатили камень, чтобы закрыть вход, Мириам чувствовала себя так, как будто бы этот камень катили прямо по ее телу, размалывая мышцы, кости и внутренности, не давая ей дышать.

Следующим утром, едва дождавшись рассвета, Мириам из Магдалы отправилась к месту захоронения. Когда она пришла, то увидела, что камень отодвинут в сторону. Она сразу же вспомнила об Элазаре и испугалась, представив себе Иешуа бледным, слабым, наводящим ужас в лучах рассвета призраком. Она с опаской и трепетом приблизилась к усыпальнице. Но когда заглянула внутрь, то не увидела там тела. Она отошла, огляделась вокруг, ее глаза отказывались видеть красоту росы, которая сверкала на открывшихся цветах. Но вдруг в саду раздался голос, который назвал ее по имени, он прошелестел возле уха, как порыв ветерка. Она замерла, прислушалась, и вместе со свежим утренним воздухом пришло чувство восторга, которое пронзило ее сердце. Радость наполнила все ее существо, тело и душу, кровь застучала в ушах.

— Иешуа, — прошептала она и услышала внутри своего ставшего огромным от любви сердца ответ: — Мириам.

Потом она увидела его, но не глазами, а своим новым любящим сердцем: Иешуа совершенно преобразился. Он не был бестелесным, он был источником света, ярким переливающимся огнем, который сейчас казался серебряным, как роса на бутонах цветов, потом становился похожим на отблеск зари на влажной поверхности камня, потом сверкал, как крылья мотылька. Он переливался всеми красками так же, как быстро сменяют друг друга мысли, наконец он превратился в сияющее пламя в форме эллипса, которое колебалось и дрожало, как от ветра.

— Учитель, — крикнула она, — не уходи! Не уходи!

Отблески пламени растаяли в свете наступившего утра. Она закричала еще раз:

— Где ты? Куда ты ушел? Не уходи!

Но больше она ничего не увидела. Только ветер нежно овевал ее щеки.

Когда ветер утих, Мириам осмотрелась вокруг, здесь не было ничего, кроме прекрасного сада. Орхидеи и луговой шафран, цикламены, лилии и ирисы, каменные розы, хенна, миндаль, усыпанный белыми цветами, — все сверкало и переливалось от капелек росы. Она глубоко вздохнула, ловя сладкий аромат влажных нарциссов и пьянящий дух мандрагоры. Она вдыхала все эти ароматы, наслаждаясь ими. Она все еще чувствовала, какое у нее огромное сердце, как оно бьется в груди, заполняя все ее существо. Она ощущала, как от него с каждым ударом растекается покой. Это был покой, который снизошел на нее, когда он начал лечить ее, потрясающее чувство, незнакомое ей прежде. Это же чувство охватило ее сейчас. Она поняла — у нее будет ребенок.

Глава XI

Мы возвращались в тоннели каждую ночь. Беранже был обходителен со мной, но больше не проявлял никаких страстных чувств. Ни на свету, ни в темноте. Мне так хотелось, чтобы он обнял меня и вновь поцеловал, но я не винила его.

Скорость вскрытия гробов-сокровищниц все возрастала. Я думала, что как только мы найдем книгу видений, то на этом и остановимся. Мы работали очень усердно. Вскоре Беранже надумал разжигать костер, чтобы света было побольше, где мы вскрывали гробы. В какой-то момент я почти решила рассказать ему историю семьи мадам, но тут же вспомнила, что он никогда не отзывался о ней хорошо, и все-таки не стала.

Мне необходимо было найти книгу раньше него, но это было крайне трудно, потому что он открывал гробы с такой скоростью, что мне было за ним не угнаться. Там было столько сокровищ, и они ослепили его.

Я не могла отделаться от мысли, что должна рассказать обо всем мадам и показать ей гробы-сокровищницы ее родственников. Спустя несколько дней после Рождества я пошла к ней. Мадам Сью открыла мне дверь как обычно и попросила подождать. Через несколько минут мадам вышла ко мне вся в черном. Но лицо ее посвежело и не выглядело таким, как прежде:

— Вы хорошо выглядите, — поприветствовала я ее.

— Спасибо, Мари. Мне намного лучше. А ты, наоборот, выглядишь немного бледной.

— Я не спала.

— Входи, пожалуйста.

Я проследовала за ней внутрь. Напротив входной двери стоял большой деревянный сундук. Раньше я его не видела.

Мадам села и предложила мне, я расположилась напротив нее и начала рассказывать:

— Я исследую могилу последние несколько ночей. Вместе со святым отцом.

— Да ты что? — воскликнула мадам. Ее лицо замерло в ожидании.

— Мы обнаружили несколько помещений, тоннелей. В одном из них — это невозможно — груды костей поднимаются выше наших голов. И там полно гробов. Дюжины. Один, я полагаю, принадлежит сыну Жанны Катарины, но мы не открывали его еще.

— Еще не открывали? — Ее глаза округлились. — Но вы же и не будете его открывать, не так ли? Вы что, вскрываете гробы?

— А почему нет? Да! — Моему энтузиазму не было границ.

— Но зачем?

— Для того чтобы найти книгу, конечно же. Я думаю, она в гробу мальчика. Больше ей негде быть.

— Все, что вы делаете, — омерзительно.

Сердце мое упало. Она никогда раньше не говорила со мной таким тоном, и это ранило меня. У меня сразу пропало желание рассказывать ей, что же мы нашли в гробах.

— Я думала, вы обрадуетесь. Вы же сами хотели найти могилу. И я надеялась, вы захотите увидеть и книгу.

Она взяла мою руку в свою:

— Мари, я понимаю, что ты хочешь помочь мне, ты так добра, но пожалуйста. — Она замолчала, а потом продолжила: — Мне бы не хотелось, чтобы ты беспокоила мертвых из-за меня. То, что ты мне рассказала, уже вполне достаточно, и теперь я могу представить, что именно там написано. Мне правда этого достаточно.

Я кивала ей в ответ, но все равно продолжала настаивать на своем, пока она не ответила мне достаточно грубым тоном:

— Спасибо, Мари, ты очень добра, но я не нуждаюсь в дальнейшей твоей помощи. Тем более в помощи Бога или святого отца. А теперь я скажу тебе еще кое-что. Я переезжаю в Париж. Насовсем.

— Нет! — закричала я, но быстро спохватилась, устыдившись подобных проявлений чувств. Потом тихо добавила: — О нет, мадам, простите, я буду скучать по вам.

— Я тоже буду скучать по тебе, Мари. Очень сильно. Но пришло время мне покидать это место. Меня здесь больше ничто не держит.

Еще через пару ночей мы с Беранже все-таки нашли и вскрыли маленький гробик Вертело. Я затаила дыхание, пока Беранже поднимал крышку, мне не терпелось увидеть книгу, но там ее не оказалось. В бешенстве, поддавшись какому-то неистовому порыву, мы стали вскрывать все гробы, один за одним, и, не находя книгу нигде, мы бушевали все больше и больше.

С той ночи прошло какое-то время, и Беранже начал потихоньку выносить из подземелья драгоценности. На эти деньги он построил мне дом, закончил церковный сад, построил библиотеку, в которой я могла хранить книги, подаренные мне мадам. И поступал он достаточно мудро, потому что вскоре государство стало отнимать у Церкви собственность и все, что Беранже построил в последнее время, он оформлял на мое имя. Это означало, что я стала состоятельной дамой. У меня могло быть практически все, о чем прежде я только могла мечтать.

Каждую ночь мы спускались с Беранже в подземелье, рылись там до утра и приходили домой изможденные, пыльные, потные, грязные. Однажды я вернулась раньше, чем он, и легла спать. А проснулась от того, что Беранже присел на краешек моей кровати.

— Вы хотите, чтобы я приготовила вам чаю, святой отец? — спросила я.

Но он не дал мне договорить. Он накрыл мои губы ладонью, а потом жадно поцеловал меня. В ту ночь мы уснули в одной кровати и больше никогда не спали в разных. Я как-то пыталась спросить его, а как же испытание, которое уготовил ему Господь Бог в виде меня? И получила ответ на свой вопрос: