Глава V

Мое состояние после ухода Беранже было очень странным. Каждый день, что бы я ни делала — накрывала на стол или что-то по дому, — я постоянно ощущала его присутствие. Будущее ощущалось как нечто однообразное и монотонное — обычный набор дел и обязанностей: сбор овощей и винограда, готовка обеда, работа на огороде и скотном дворе, сбор яиц, дойка Женевьевы и прочие дела. Нескончаемые и скучные домашние дела. Но без Беранже они мне казались совершенно лишенными какого-либо смысла.

Вскоре я поняла, что не одинока. Всем жителям деревни не хватало его — его доброй улыбки, манеры разговаривать и держаться, давать советы и просто жить нашей жизнью. Мы приходили в церковь, где был уже другой священник, которого нам прислали, но это было не по велению сердца и души, а лишь как исполнение долга. Родители забрали своих детей из воскресной школы. Было невероятно тоскливо. Приближалась зима.

Новый священник весьма успешно пользовался всем тем, что удалось исправить и наладить Беранже, получая его жалованье. А вот уважением он не пользовался да и вообще был отталкивающей личностью. Люди к нему не тянулись.

А мама продолжала обвинять отца в отъезде Беранже. Когда же он пытался отшутиться — она обижалась и устраивала сцены, заканчивающиеся скандалом. Вскоре после нескольких недель такого поведения отец не выдержал и сказал:

— Послушай, Изабель, может, тебе и плохо, но я тут не виноват. — Он взял бумагу и продолжил: — Давай напишем петицию, протест, соберем подписи всех жителей деревни и отправим в Духовенство. Пусть его восстановят, может, тогда ты успокоишься и поймешь, что моей вины в этом нет! Моя подпись будет первой. Обойди как можно больше людей и направь это мэру.

— И что мэр с этим будет делать? — недоверчиво спросила моя мать, но прошение из рук отца взяла.

— Не знаю. Но, возможно, он поможет нам.

На следующий же день мама составила прошение. К первым за подписью она пошла к мадам Готье и мадам Пол, которые с радостью согласились его подписать. Через неделю, собрав более чем сотню подписей, прошение отнесли мэру Лапорту. Он поставил необходимый штамп, свою подпись, наклеил марку и повез в Духовенство со всеми надлежащими почестями.

Моя жизнь после отъезда Мишель с Жозефом в Карказон через несколько недель после свадьбы и переезда Беранже превратилась в довольно тоскливое одинокое существование. Чтобы как-то отвлечь себя, я стала ходить к мадам Лапорт гораздо чаще, чем прежде, и просиживала у нее дольше обычного. Если же она была занята, она оставляла меня в библиотеке, где я с удовольствием читала ее книги. Ее странная черная кошка составляла мне компанию. Я читала Золя, Вольтера, Гюго, Флобера и Стендаля в полной изоляции от окружающего мира, болтаясь по просторам знаний, вдыхая жизнь, реальную и не очень, отделяясь от всех жителей деревни. Я читала Дарвина «Эволюция человека» и была поражена его доводами о происхождении людей. Самое большое внимание я уделяла церковной литературе, этот вопрос по-прежнему волновал и захватывал меня. Я пыталась найти как можно больше литературы о Христе, я читала, много размышляла, увязывая полученные знания с тем, что происходит в нынешнем мире. Все больше и больше я разочаровывалась в поступках Беранже относительно безотчетного принятия деяний Церкви. Я стала уговаривать себя, что он слишком взрослый, с ним не может быть интересно такой девушке, как я, и почему раньше я не общалась с другими парнями из деревни, и почему не могла себя представить влюбленной в кого-то другого? Это было бы очень даже и неплохо.

Мое столь углубленное погружение в мир знаний имело и обратную сторону: мне все сложнее и сложнее было покидать библиотеку мадам и возвращаться в наш маленький убогий домик, где постоянно гулял сквозняк и дуло изо всех щелей. Пока я что-то делала по дому, мысли мои путешествовали по Парижу, где женщины ходили с пудельками в сумочках, по Бразилии, где мужчины покоряли опасную Амазонку, борясь с крокодилами и непредсказуемостью течения, по Западной Америке, славившейся своими сказочными пейзажами. Вскоре у меня появилась мечта — попутешествовать по свету, увидеть своими глазами все то, о чем я читала в библиотеке мадам Лапорт.

Я перестала скрывать от матери, что часто посещаю мадам Лапорт. Как-то вечером она спросила, куда я собралась, и я ей обо всем рассказала. К моему удивлению, реакции, которой я ожидала, не последовало. Она не стала меня ругать, лишь, в свою очередь, удивилась, почему я не сказала ей об этом раньше. А еще она сказала, что все это время думала, что я пропадаю с каким-нибудь молодым человеком. Потом она поинтересовалась, почему я туда хожу, и я ответила, что у мадам очень много исторических книг и мне нравится их читать. Тогда она кивнула. Мама была за образование, и вообще она считала, что я могу проводить свое свободное время так, как мне нравится. И все же она спросила:

— Почему ты проводишь все свое свободное время в одиночестве, ведь девушки твоего возраста, и такие же хорошенькие, проводят его совершенно иначе?

Я ничего не ответила матери. Так считала не только она, но и многие в деревне. Практически все женщины избегали мадам Лапорт и, конечно же, не понимали, что нас может связывать. А о ней с осуждением говорили, что она принимает меня только потому, что ей скучно и у нее нет своих детей.

А потом вообще произошла странная вещь! Жерар, который так внезапно исчез из жизни Мишель, вдруг появился в моей. Он встретил меня как-то вечером, когда я шла к замку. Я поприветствовала его, не останавливаясь: мне было довольно трудно на него смотреть, так как увиденная мною картина в подвале до сих пор стояла у меня перед глазами.

— Ну и куда ты так торопишься?

— Я иду навестить мадам Лапорт.

— А почему ты ходишь к ней? Разве ты не знаешь, что она еврейка? — спросил он.

Это испугало меня по двум причинам: первое — мы с Мишель подумали о том же самом, когда встретились впервые с мадам и не могли поверить в то, что это может быть правдой. И второе — Жерар произнес слово «еврейка» таким тоном, что я испугалась за мадам. Я знала, на что могут быть способны люди, особенно когда им представится случай. Она была такой умной, такой интеллигентной, у меня вызывало недоумение, почему ее не любят и сторонятся в деревне.

— Иисус был евреем, — парировала я и продолжила свой путь.

Меня поразило то, с какой легкостью я смогла использовать свои знания и насколько они углубились. Прежде я не задумывалась об Иисусе, как о еврее. Конечно, я об этом знала, но знала и то, что Церковь представляла его как антиеврея. Рождение от евреев признавалось, но все остальное по этому вопросу скрывалось. А то, что мне удавалось найти в книгах мадам, было столь противоречивым, что требовало от меня дальнейших поисков и углублений. Я стала изучать Израиль, его обычаи, нравы, образ жизни евреев различных провинций.

Но Жерар! Он впервые заговорил со мной после того случая в подвале. И теперь каждый вечер он встречал и провожал меня по дороге к мадам от дома до дома, он регулярно проходил мимо моих окон. Все происходило точно так же, как когда-то с Мишель. Но все эти его действия абсолютно не волновали меня, он по-прежнему мне не нравился. И по моим представлениям, я не могла нравиться ему. У меня были не такие пухлые губы, как у Мишель, и не такая стройная фигура, и грудь была гораздо меньше. Хотя он тоже изменился с тех пор. Теперь у него были длинные волосы, и он уже не казался таким привлекательным, как раньше. Мы были бы самой непривлекательной парой. Это не значит, что я была уродиной — кожа моя была гладкой, а фигура — аппетитной. Это заключение я сделала самостоятельно, впрочем, я многое поняла про себя, читая книги мадам. Свои густые волосы я собирала в тугой пучок, демонстрируя томную округлость своего лица. Меня считали странной, необычной девушкой.

Жерар, вероятно, тоже так считал, стараясь комплиментами отметить мою необычность.