В задумчивом созерцании ощущаешь личную причастность к древним тайнам мироздания, ибо все здесь, в Шамардине, и ближе и как бы доступнее — и сиятельное солнце, и белый шелк облаков, и алмазы звезд на черном бархате ночи... Ближе, доступнее... Однако еще более недостижимы, еще менее познаваемы.
«Утоли моя печали» — так и слышится в молчании; и мы сидим безмолвные на душистом лугу за бывшим монастырским кладбищем, сидим уже с час и смиренно смотрим в ели да изредка вслушиваемся в жужжание пчел, в птичий щебет, в доносящиеся из села голоса. И так благостна тишина, так вечно все окружающее нас, так успокоительно, отдохновенно, — и умиротворяются наши души...
Очищает и печалит сия земная идиллия. Догадываешься: нет, не случайно преподобный Амвросий предназначил эту красоту для смирения женских сердец, для утоления их печали в подвиге отречения от мира, от соблазнов бытия человеческого. Нет, не закрепил за Оптиной Пустынью, за мужским Свято-Введенским монастырем, потому что и дух, и скорбь, а значит, и грани Истины здесь иные. Прежде всего дух скорби о мире, о непостижимых красотах его. А значит, и подвиг смирения горше... Отречение от себя, от быстротекущей жизни, от мира...
Оптина же Пустынь была местом благодати мирской. Старцы оптинские учили, как жить в миру. Делам и помыслам добродетельным. Потому-то лучшие умы прошлого, словно дети неразумные, отправлялись к ним за наставлениями — Гоголь, Достоевский, братья Киреевские и братья Аксаковы, Хомяков, Владимир Соловьев, Константин Леонтьев, Лев Толстой. И многие, многие другие.
Помните, как у Достоевского старец Зосима нравоучает Алешу Карамазова? Он говорит: «Иди в мир и служи миру». То есть в миру обретешь нечаянную радость. А в Шамардине — иной дух: утоли моя печали...
Сам старец Амвросий последний год своей жизни из-за немощи провел в Шамардине, продолжая духовничество, а также книгоиздательскую деятельность — при монастыре существовала типография, в которой печатались книги для «душеполезного чтения». Но не только прекрасная типография существовала при монастыре: кстати, все 125 изданий Оптиной Пустыни тиражом в 127 тысяч экземпляров отпечатаны в Шамардине! Кроме того, при монастыре действовали мастерские — живописная, чеканная, золочения по дереву, металлических изделий, золотошвейная, коверная, переплетная, башмачная, фотографическая. В двух больших каменных корпусах помещались: богадельня для неизлечимо больных на 60 человек, больница на 60 коек, детский приют для 50 сирот. Между прочим, сестры монашеской обители в Шамардине выращивали виноград, лимоны, арбузы, дыни...
И невольно думаешь, побывав ныне в Шамардине, до какой же деградации дошли современные жители в вотчине Калужской мелиорации, предназначенной обновлять и улучшать природу... Лжеобновление, лженаука, лжепрогресс... Так и хочется, чтобы наконец-то были они прокляты, все эти новые, «взращенные Октябрем», лжедеятели!
...Преподобный Амвросий умер в октябре 1891 года, и хоронить его со всей России собралось восемь тысяч человек. В каноническом очерке, появившемся в 1988 году и изданном Троице-Сергиевой лаврой, написано: «Старец Амвросий был поистине молитвенником за всю Россию». Там же указаны и добродетели старца-духовника: смирение, заботы о ближних, прозорливость и чудотворения. В частности, там пишется: «Очень часто, исцеляя, старец Амвросий прикасался рукой к больному месту». Кроме того, других он вылечивал, указывая пить воду из «святого колодца» в Шамардине.
Вспоминается нынешнее широкое поверье в возможности экстрасенсов, некоторые из них призывают исцеляться «заряженной» ими водой. И думаешь: все это было, все это известно из многовекового человеческого опыта, из того же духовного подвижничества, из «чудес» старцев. Несомненно, явления эти объяснимы, вернее, объяснятся, но, возможно, не в наше время, а в будущем...
Да, существуют редкие, но дивные места, которые обвораживают и очищают душу, умиротворяют ее в бренном, бунтующем теле; и в этих редких, дивных местах обязательно существуют воды — святые родники и колодцы, целительно действующие на нас... Кстати, после смерти Амвросия вплоть до революции 17‑го года неоднократно выходила книга, озаглавленная так: «Поучения старца иеросхимонаха Амвросия о том, сколь много мы заботимся о теле и сколь мало о душе, а также о покаянии». Это поистине мудрая книга, и поистине душеполезное чтение. Много там откровений, из тех общежитейски необходимых, о которых многие из нас просто не подозревают. Полезно бы переиздать эту духовную книгу.
После смерти преподобного Амвросия было опубликовано несколькими томами собрание его писем — к мирским, к семейным особам и к монашествующим. Поражает письменное подвижничество старца в ответ на письменные же исповеди и просьбы о наставничестве. Он отвечал каждой душе страждущей во всей необъятной России. Вот он каков, подвиг духовничества!
А ты опять же невольно думаешь о сотнях тысяч писем, которые ныне по сути своей остаются безответными. Те, кто работал в газетах, знают, что основной поток «читательской почты» — исповедальный, поиск справедливости, правды, совести; и отвечает на эти «излияния души», как правило, замотанная сотрудница отдела писем, у которой норма — 50 штук (душ!) в день. А потому и пишет она трафаретно: «Спасибо за внимание... Мы понимаем ваши переживания, но ничем помочь не можем... Советуем обратиться...» И называется какая-нибудь организация. Заметьте: организация! А не Личность, не человек, который может сопереживать, посочувствовать, утешить, возможно, и совет дать. Н‑да... По-моему, без воскрешения духовного наставничества — церковномонашеского или светского — жизнь человеческая обречена оставаться усеченной и неполноценной.
И еще одно «невольно». Да, невольно приходится вопрошать и вопрошать: до каких же пор мы будем заниматься отрицанием и поруганием духовного опыта Отечества? Искать «пророков» на чужбине, запамятовав, что у России «собственная стать»? До каких пор наши редкие и дивные места, открытые и взлелеянные нашими предками, будут пребывать в осквернении и руинах? Или оставаться захваченными и приспособленными для хозяйственных нужд какой-нибудь порочной мелиорации, или предлагаться на потребу — «для отдыха и развлечения» могущественным «фирмам Лавочкина»? До каких пор малопросвещенные областные «бурбоны» будут распоряжаться общенародным достоянием? Историческим наследием Земли Русской? Я вопрошаю и себя, и вас. Неужели не пришло время всем нам опомниться?
В Шамардине нас поразила история осквернения могилы сестры Льва Николаевича Толстого — Марии Николаевны. Это случилось не в неистово-атеистические 20‑е годы, когда сатанински буйствовал главный безбожник Губельман-Ярославский, не в репрессивные 30‑е, а при Хрущеве, обещавшем советскому народу не только построение коммунизма, но и полное уничтожение религии — это ведь Никита Сергеевич глумливо обещал миру «выставить напоказ последнего русского попа»...
Местом возле монастырского кладбища в 50‑е годы завладела — ну, как бы помягче выразиться? — пустая, вздорная бабенка, о которой в нынешнем Шамардине и упоминать не особо желают. Эта кладбищенская землепользовательница «спервоначалу» обнесла дощатым заборишкой черный мраморный памятник с крестом — могилу Марии Николаевны Толстой; и никто не запротестовал. Так и слышится: «А‑а, церковное, ну и...» А потом «по случаю» — не то свояк умер, не то приятель свояка — «уступила мрамыр» чуть ли не «за пол-литра». И опять в Шамардине лишь посудачили да кое-кто отвернулся от нее.
Но она ведала, что творила, выращивая картошку на монастырском кладбище; что-то пугало ее, и вот два года назад она решила «перебраться с кладбищу», а свою проклятую избенку все же продала — «дачнику из Москвы».
Мы не встретили этого «дачника», да и что нам до него? Но дряхлый старик из местных показал нам каменную основу в густой высокой, в человеческий рост, крапиве, где лежали засохшие цветы.
