Швальдер вскочил, понимая, что каждая секунда промедления означает ещё одну смерть. И снова истеричная масса помешала открыть огонь. Ганс заорал во все горло:

– Черт, пошли все вон, убирайтесь, иначе всех перестреляю, ублюдки!

Для придания словам большей убедительности он дважды выстрелил в воздух – толпа отринула, и Ганс тут же вскинул пистолет в сторону крыши.

Будто чувствуя опасность, террорист отошел дальше от края и стрелял уже в центр толпы. В отчаянии Швальдер бросился к подъезду, попутно распугивая окружающих выстрелами в воздух.

Ворвавшись в здание, он устремился наверх к выходу на крышу дома и буквально взлетел по лестнице, уже предвкушая, как расстреляет сволочь, засевшую на крыше. Уже на последнем этаже Швальдер услышал глухой хлопок. Наверху его ожидало лишь разорванное в клочья тело, ошметки от которого долетели до соседнего здания.

Опустошенный Ганс свалился на кровлю, потеряв всякий интерес к происходящему. Но вдруг с противоположной стороны площади, будто эхо, долетел звук второго взрыва. Обернувшись, он увидел, как нечто разлетелось по крыше, словно новогодняя хлопушка.

«Еще один», – безучастно выдохнул Швальдер, он вдруг перестал замечать вопли толпы и дикий хаос, творившийся внизу. Эмоции закончились, и сама жизнь перестала вызывать интерес.

В кабинете начальника он пытался изобразить участие, но ничего путного из этого не выходило.

Эрнст Манхейм, крупный мужчина высокого роста, с лишним весом, внешне напоминал нечто доброе, рассудительное и правильное. Круглое лицо и нос картошкой, под которым красовались роскошные усы, создавали образ классического бюргера.

Всю свою сознательную жизнь он прослужил в полиции, где, собственно, и приобрел лишний вес и обширную плешь. Манхейм всегда старался отстаивать подчиненных и тем самым поддерживать дух братства и ореол непогрешимости профессии. Даже когда он ругался, его мягкий, но внушительный баритон никогда не срывался на крик.

– Я работаю в полиции уже больше тридцати лет и не помню ничего подобного, – задумчиво констатировал Манхейм. – Сегодня мы подвели людей, которые доверяют нам, верят, что мы можем их защитить.

Казалось, будто он вот-вот сорвется и начнет разнос офицеров, сидящих напротив. Просто пока не зная как начать, начальник полицейского участка подбирает подходящие ругательства.

В воздухе физически ощущалось чувство вины, Швальдеру уже хотелось скорее принять ответственность на себя, освободиться от гнетущей прелюдии.

– Мы до сих пор не можем точно установить количество погибших и пострадавших, – вздохнул Манхейм. – Да что там, мы даже не знаем, сколько этих подонков было и как они действовали.

Эрнст уже набрал воздуха для следующей реплики, как вдруг зазвонил телефон, стоявший по правую руку от него. Угрюмо посмотрев на дребезжащий генератор плохих новостей, с не скрываемой неохотой Манхейм снял трубку. По мере того, как он слушал, лицо его менялось от угрюмо-печального выражения к воплощению раздраженной неприязни. Звонок длился не более минуты, но смог кардинально поменять настроение начальника.

Швырнув трубку, Манхейм решительным взором, в котором содержалось все то, что он не мог сказать вслух, уставился на Швальдера.

– Ганс, объясни мне, какого черта ты там вытворял!

– Я пытался выполнить свой долг, спасти людей, – безучастно выдавил Ганс.

После пространного бурчания Швальдера во взгляде Манхейма, помимо прочего, появилось решительное недоверие. В сети он сразу наткнулся на кричащий заголовок с приложенным к нему видео.

– Подойди сюда! – скомандовал Эрнст, решительным жестом указав на монитор.

Опустошенный Швальдер приблизился к столу начальника. Тот молча указал на видео, будто хотел ткнуть носом нагадившего котенка.

Прочитав короткую статью размером в один абзац, Швальдер напрягся, словно по жилам пустили ток.

– Включи ролик! – повелительным тоном приказал Манхейм.

После просмотра Ганс погрузился в пучину смятения, он не понимал, чего в нем больше: возмущения, страха или ненависти. На видео был запечатлен он сам, и как раз в тот момент, когда выстрелами в воздух разгонял толпу. А в заголовке статьи жирным шрифтом красовалась сенсация – «Террорист переоделся полицейским».

– Начальство требует решительных мер, – раздраженно выпалил Манхейм, – и я намерен эти меры принять, а потому до конца расследования ты отстранен!

Швальдер молча вышел из кабинета начальника и сумрачной тенью потянулся к ближайшему бару. Казалось, будто хмурое небо впиталось в жизнь, превратив ее в нудную пытку. Он не обращал внимания на унылые, пустые силуэты прохожих и проезжавших мимо автомобилей.

Днем ранее на заднем сиденье одного из таких авто можно было разглядеть Леона Росси, угрюмо уставившегося в окно. Он был разочарован внезапно прервавшимся интервью. Только собрался поведать миру о важности и необходимости своей работы! Однако еще большее разочарование вызывало происходящее в городе. Все изменилось, будто закончился карнавал, и, сбросив маски, люди погрузились в беспросветную и безжалостную рутину.

В Росси зрело ощущение грядущего, чего-то грандиозного, чего-то, что раз и навсегда все изменит. Но он не мог определить, с чем связаны эти ожидания, плохи или хороши будут перемены. Единственное, чего точно хотел Росси, это поскорей добраться до уютного номера и заснуть, оставив размышления…

Тем временем другая, синтетическая, часть бытия под названием «интернет» бурлила на тему произошедшей трагедии. В этом хаосе информации отчетливо прослеживались очертания зарождающегося цунами.

Фото и видео с мест терактов, различного рода банальные глупости под видом неувядаемой мудрости заполонили социальные сети. Даже те, кто не имел ни малейшего отношения к происходящему, старались быть в наибольшей степени сопричастными, соревнуясь в сетевой активности.

Более всех остальных популярность набирало видео с девушкой из Франции под заголовком «Я прощаю». Молодая особа эффектной внешности трогательно рассказывала о гибели ее возлюбленного в кинотеатре:

– В этот день мой любимый пошел с друзьями на новый фильм. Я не люблю насилие и потому решила остаться дома и помочь младшей сестренке с уроками. Когда начали поступать первые сообщения, казалось, что все это какое-то дурацкое шоу, и вот-вот объявят, что все это шутка и все хорошо. Но потом я узнала, что моего Сами больше нет. Я не знаю, как мне жить теперь, но знаю, что не смогу полюбить кого-то еще так же сильно, как любила Сами… Одно я знаю точно: они не победили нас, им не удастся заставить меня ненавидеть и бояться. Они говорят, что все это ради Бога, в которого они верят; я тоже верю в Бога, и моя вера – это любовь, та любовь, которую у меня отняли, – слезно продолжала она, – и ради этой любви я прощаю, прощаю за все, что они сделали.

Через пару часов после того, как проникновенный монолог девушки начал набирать популярность, появились ее последователи. Женоподобный подросток из Германии представил на суд общественности свою историю:

– Сегодня вся моя семья погибла на площади в Берлине. Вместе с ними погибла и часть меня, меня прежнего больше нет, нет жизнерадостного романтика. Те, кто это сделал, считают, что таких, как я, надо сжигать заживо или забивать камнями. И я хочу спросить: за что? Что я вам сделал? Но я прощаю. Да, вы отняли у меня самое дорогое, моя жизнь уже никогда не будет прежней, но я вас прощаю!

Спустя сутки уже миллионы по всему миру прощали изуверов, совершивших теракты в Европе. Апогеем стало обращение к цивилизации от известной актрисы.

Аиша Зауди, алжирка по происхождению, начала карьеру во Франции, куда ее родители переехали, когда Аише было три года. После блистательного дебюта девушку мгновенно поглотил Голливуд.

Ее образ заставлял трепетать мужчин и завидовать женщин. Трудно сказать, что пробуждало страсти при одном взгляде на нее. Аиша не соответствовала идеальным стандартам красоты, однако сорокалетняя шатенка с пышными формами и карими глазами буквально зачаровывала как подростков, так и стариков. И теперь известная всему миру женщина с неотразимой внешностью и арабскими корнями взывала к человечеству: